Легко - Андрей Скубиц

Я Презелю: Поехали.

Что, нужно повторить? Презель что-то тянет, какая-то заминка, машина что-то никак не заводится. Смотрю на Агату; лекция о порядке особо ее не задела, она просто таращится, исподволь, явно в шоке, в смертельной обиде, как я вообще мог читать ей мораль о природе и об уборке.

Презель: Похоже, у нас тут небольшая проблема.

Двигатель дергается, но все никак. Природа вокруг такая же, что и раньше. Только восторг куда-то испарился. Или мы сами заставили его испариться. Все стало банальным. В силу обстоятельств.

Шулич: Аккумулятор?

Презель: Откуда я знаю.

Чувствую, как меня постепенно охватывает раздражение и что оно охватывает не только меня. Презель поднял руки над баранкой, потом зло осматривается — как будто виноваты все остальные, а я, мол, все правильно делал, что мне говорили, а сейчас, мол, такое.

Я: Что, что нужно поправить?

Шулич: Без паники. Двадцать метров, и будет спуск вниз.

Шулич открывает дверь, вылезает из машины. Баба молчит, смотрит на звезды. Напряженно слежу за Шуличем, который открыл капот машины. Какой смысл, если такая темнота? Что там сейчас можно увидеть? Хватит дурака валять.

Он стоит, не двигаясь, не шевеля руками. Наконец что-то говорит.

Шулич: Глазам своим на верю.

Презель: Да что там?

Шулич согнулся так, что его не видно.

Шулич: Иди сам посмотри. Черт бы побрал эту девку.

Отодвинулся, а потом обернулся и смотрит назад, в сторону Агаты, которая по-прежнему таращится. Презель открывает дверь, выбирается наружу и тоже склоняется над двигателем. Дотрагивается до чего-то рукой.

Презель: Ха-ха.

Шулич уже рядом, резко открывает дверь со стороны Агаты, и она чуть ли не вываливается из машины. Хватает ее за руку и вытаскивает, так что даже меня сталкивает с сиденья; ребенок почти выпал из слинга, удивленно открыл глаза и начал гугукать. Шулич так сильно потянул, что Агата чуть не упала, в руках полицейского она как кукла; похоже, в первый раз за все время она по-настоящему испугалась, стала просто гуттаперчевой.

Шулич: Черт тебя побери, баба сволочная, если ты думаешь, что нам больше делать нечего, как по холмам разным разъезжать, мы тебе сейчас покажем.

Я: Да что случилось?

Шулич: Она вам сейчас расскажет.

И окончательно вытянул ее из машины. Агата рукой удерживает ребенка в слинге, лицо ее сводит наполовину от боли, наполовину от облегчения, как будто, наконец, началось что-то такое, к чему она привыкла, а не все это непонятное, уборка салфеток и так далее. Младенец только таращится.

Я: Как вы себя ведете? Что случилось?

Презель: Аккумулятора больше нет.

Он облокотился на дверцу с моей стороны.

Я: Сломался, что ли?

Презель: Нет, он сказал: прощай, дальше без меня. Ладно, Шулич, зачем уж так-то?

Мне стало еще хуже. Все это чересчур неясно. Что они себе позволяют? Они что, из ума выжили? Какие аккумуляторы?

Это поведение неприемлемо.

Я: ОСТАВЬТЕ ЕЕ В ПОКОЕ!

Я заорал, как психованный, а что делать, похоже, это единственное, что все здесь понимают. Этого нельзя больше переносить. Передо мной позволяет себе такое. Шулич аж вздрогнул, но бабу по-прежнему держит за руку, так что она не может вырваться; потом спокойно потянул наверх, так что она повисла у него в руках, не желая встать на ноги, из протеста висит, мол, давай, брось меня на землю, чего ты ждешь. Шулич два-три раза пробует поставить ее на ноги, потом ему это надоедает, и он бросает ее на машину, фактически припечатав к дверце. Автоматически, как будто он это проделывает каждый день.

У меня в голове все шумит. Это что-то ненормальное. Давайте, поехали, чего мы ждем? Что вы здесь делаете? В долине у нас дела. Срочные! Что за фокус, какие аккумуляторы? Как этот аккумулятор может просто исчезнуть? Она же младенцу пеленки меняла, а не разбирала машину. Мы даже на сто метров не отошли, какое там. Мы бы услышали, если бы она открыла капот. Эти два полицейских просто ваньку валяют, причем так, что я себя чувствую идиотом, присевшим на диван выпить кока-колы как раз в тот момент, когда мафия начинает стрелять.

Шулич схватил ребенка, вырвав его прямо из рук, из слинга. Ребенок заорал, но его крик перекрыл другой. Я потерял терпение, выскочил из машины.

Я: НЕМЕДЛЕННО ВЫПУСТИТЕ ЕЕ, СЕЙЧАС ЖЕ! ОНА ПОД МОЕЙ ОХРАНОЙ, СЕЙЧАС ЖЕ! ПРЕКРАТИТЕ! ЭТО ПРИКАЗ!

Шулич делает два шага назад, вперившись в Агату, размахивает слингом с младенцем; она, похоже, в любой момент потеряет контроль над собой, как-то вся напряглась, согнулась, и лицо ее перекосило.

Шулич: Я выброшу его вниз, в долину. Куда ты его положила?

Агата: ПРОКЛЯТЫЙ КОЗЕЛ СРАНЫЙ! ПРОКЛЯТАЯ ВОНЮЧАЯ ГНИДА! С ТОБОЙ КОНЧЕНО!

Шулич: Как мне страшно! Куда ты его спрятала?

Презель: Эй, баба, это не шутки!

Я хватаю Шулича за локоть — жесткий, но со мной он ничего не сделает, подчинится.

Я тихо, почти сквозь зубы: Если сей же час не вернете женщине ребенка, я лично позабочусь о том, чтобы вас уволили. Она — под ответственностью министерства внутренних дел, а не полиции.

Агата: ПРОКЛЯТАЯ ГНИДА! ВСЕ МОИ БРАТЬЯ ТЕБЯ В РОТ БУДУТ Е…АТБ! МЕДЛЕННО, ЧТОБЫ ТЫ ВСЕ ЗВЕЗДЫ УВИДЕЛ! СОБАКУ БУДУ ВОДИТЬ МОЧИТЬСЯ НА МОГИЛУ ТВОЕЙ МАТЕРИ!

И все это под отчаянный плач маленького Тоне. Шулич смотрит только на нее, не обращая на меня никакого внимания. На какую-то минуту показалось, что Агата готова в любой момент наброситься на него, невзирая на последствия, похоже было, что она теряет над собой контроль. Моя рука совершенно спокойно держит за локоть полицейского, кажется, что это его рука трясется, а я по-прежнему могу управлять ситуацией, пусть даже сейчас. Потом неожиданно, не оборачиваясь в мою сторону, Шулич сунул орущее существо мне в руки, почти в грудь, так что я аж отскочил. Неожиданно младенец оказался у меня в руках, я почувствовал детский запах и едва не выронил малыша. Боже мой, этот парень совсем сошел с ума. Да он же ребенка мог уронить на землю; тот так заливается криком, что через открытый рот младенца я вижу все его внутренности, горячие и трясущиеся. Только сейчас до меня дошло, как же сильно он может орать.

Шулич: Да пожалуйста. Посмотрим на эту вашу охрану и попечительство. Вы можете его даже домой отнести, только идти придется пешком.

Шулич отступил, обернулся, так спокойно, и отправился в обход вокруг машины.

Шулич мне через плечо: Я применил недозволенные методы. Извиняюсь.

Агата по-прежнему опирается на машину, вообще не двигается и не сводит с меня взгляда. Я растерялся, на секунду действительно растерялся: мне непонятно, что надо было делать и в какой именно последовательности. Делаю к ней два шага, протягиваю ребенка. Она вырвала его у меня из рук, не дав мне даже рта раскрыть для извинений. Я просто посмотрел в сторону этого ненормального полицейского, который продолжает обходить машину, приближаясь к Презелю. В итоге мы с цыганкой оказались с одной стороны машины, а оба полицейских — с другой. Агата, в припадке материнской заботы, вся скрючилась над ребенком, полностью его закрыв и энергично убаюкивая, но малой продолжал надрываться.

Я: Так что с аккумулятором?

Презель: Ну вы же слышали. Его нет.

Детский op продолжается, сейчас уже за моей спиной, разносясь по всему лесу, аж до неба.

Я: Да не могла она его взять!

Шулич: Нет, конечно, просто пришла мышка-норушка и наказала нас, потому что мы не поставили машину на место.

Я: Вы что, с ума сошли? Как может пропасть аккумулятор? Он что, физически устранен?

Шулич: Но не психологически же? Идите, посмотрите сами!

Чувствую себя полным дураком, ситуация действительно кажется невероятной, нужно посмотреть самому — не верю я этим честным полицейским словам. Я подошел к капоту машины: ничего не видно. Пришлось наклониться носом в двигатель, чтобы разглядеть: да, действительно, вот незаполненное четырехугольное отверстие, в котором висят несколько оборванных проводов. Тут до меня дошло: а ведь действительно, когда мы сели в машину, в салоне автомобиля не зажглась лампочка. Почему мы на это не обратили внимания? А раньше, когда баба меняла пеленки, эта лампочка горела. Так вот значит, в чем дело. Почему мы этого не заметили? Снова ощущение тяжести в желудке.

Делаю шаг назад, в сторону Агаты. Младенец переводит дыхание — возможно, он наконец успокоится. На всякий случай я встал с другой стороны машины, там же, где были оба полицейских.

Я: Как это возможно?