Россия и рецепты - Михаил Веллер

16. Сегодня Россией правит криминал. Ну, скажем так: в немалой степени правит; в очень немалой; в очень большой. В этих условиях иммигрант-«национал» имеет преимущество в виде национальной спайки. По сравнению с аборигеном он обладает дополнительной структурой: землячество какая ни на есть – а все поддержка; иногда очень серьезная поддержка. В конкурентной борьбе «национал» сравнительно спаян – русский сравнительно разобщен.

«Национал» имеет то психологическое преимущество, что добра и справедливости от государства заведомо не ждет: он знает, что реально рассматривается как человек второго сорта – и рассчитывать может только на деньги, связи, силу и собственную изворотливость. Это помогает устоять и выжить. И за решением вопросов он обращается не в милицию, а к «крестному отцу».

А чиновнику безразлична национальность взяточника: давал бы больше и держал слово надежнее.

Пресловутая криминализация общества и набившая всем оскомину коррупция имеют и то следствие, что ускоряют и облегчают замену этноса.

Уничтожение коррупции имеет среди прочих и аспект физического, этнического сохранения народа.

17. О физическом и этническом сохранении народа пытаются своими средствами заботиться национал-социалисты, они же неофашисты, они же «Славянский Союз» («СС») и братские ему организации.

Лозунги известные: здоровье и процветание нации, а для того – долой еврейско-олигархический капитал, в здоровом теле здоровый дух, бей жидов и черножопых и т. п.

О психологических корнях фашизма – см. отдельную главу.

А чисто социальные куда как понятны: повальная бедность при роскоши воров, унижение народа и страны, беззаконие, вседозволенность как издержки демократии, подъем иммигрантов.

Возникновение в таких условиях неофашизма логично, ожидаемо, прогнозируемо.

Естественно предположить, что серьезные спецслужбы – а они России в наследство от СССР достались, и развал не вовсе их уничтожил – предпочтут сами спровоцировать создание таких организаций, «намотав» их на своих провокаторов. И уж как минимум имеют в них достаточно своих агентов. Следует знать, и следует контролировать. Не надо пускать на самотек то, что все равно возникнет.

В феврале 2002-го года печать заговорила о встрече главы президентской администрации с лидером СС и даже строили гипотезы о финансовой помощи неофашистам.

К чему стремятся эти штурмовики? Жесткая система, сильная рука, ликвидация демократии, силовые методы.

Могут ли они в обозримом будущем взять власть? Пока это представляется невозможным.

А что они могут? Навести шороху, пугнуть обывателя, привлечь симпатии люмпенизированных масс (а массы делами последнего десятилетия люмпенизируются стремительно) – и вызвать крики демократов о необходимости укоротить фашистов.

Есть ли у государства возможности в одночасье ликвидировать этот – уже даже не эмбриональный, а вполне проклюнувшийся неофашизм, который не скрывается, но публично декларирует свои лозунги, шьет формы, собирается на съезды и вскидывает руки под красно-бело-черными знаменами? Есть, есть. Фашисты малочисленны, маловлиятельны и существуют «как бы вроде даже» не совсем и официально. Если неофашисты не запрещаются жестко, не разгоняются, не ликвидируются – значит, это кому-то надо. Это просто.

Штурмовики очень полезны для погромов и демонстраций – дабы все увидели губительность демократии и необходимость твердой руки. Самое полезное, что могут сделать неофашисты для сегодняшнего российского правительства – это устроить попытку эдакого как бы путча. Декларативную такую – больше треска и крика. Не столько явить угрозу, сколько изобразить.

Во всех исторических обличьях штурмовики отличались повышенной горячностью и пониженной сообразительностью. Лично честные и откровенно агрессивные недоумки. Пушечное мясо переворотов. За то их в свой черед и ликвидировали жесткие правители, когда нужда в грязной работе чужими руками отпадала.

Ликвидация фашистской угрозы – лучшее из оснований для ужесточения политического курса. Ну, чтоб необходимость ужесточения пуще приветствовалась.

18. Фашизм можно рассматривать как реакцию на ослабление системы – как одно из проявлений центростремительных сил к воссозданию системы в обновленном, ужесточенном виде.

Территория уменьшилась. Большая часть колоний отпала. Население сократилось. «Ужесточительные институты» ослабли или вовсе ликвидированы. Противоречие между интересами системы и индивидуума уменьшилось. Совпадение интересов системы и индивидуума увеличилось: для защиты жизни и благополучия индивидуума усиление государства видится полезным и во многом необходимым.

С уменьшением «массы и объема материала» центробежные силы ослабли, а центростремительные усилились – по сравнению с начальным этапом развала системы СССР.

Происходит естественное усиление централизованной власти, противостоящей дальнейшему развалу.

В 2002 году происходит «аппаратное усиление» государства, повсеместный прессинг центра – пока без каких-либо кардинальных изменений в политике и экономике. Грядущие через два года очередные президентские выборы диктуют власти осторожность, взвешенность, легитимность действий – чтобы, через два года продлив полномочия законным путем еще на четыре года и повысив эффективность аппарата, перейти к более серьезным действиям по усилению системы.

19. Сегодня национализация (вернее, «ренационализация», возврат государству) естественных монополий не представляется возможной: они сильны, государство слабо, коммунисты живы, общественное мнение (в основном масс-медиа) пока еще имеет какое-то свое мнение – оно скорее против, и Запад против со своими инвестициями и блоками.

Но если нельзя национализировать предприятие – то можно «национализировать» его директора. Подыскать для узкого круга руководства кнут и пряник. Компромат и личную выгоду.

Видится логичным национализировать директоров сегодня, а монополии – завтра.

Поддержка большей части населения обеспечена.

20. Правда, эту бо́льшую часть населения никто ни о чем не спрашивает. Демократическая пресса является демократической лишь отчасти.

Свободная пресса по сути своей тяготеет к оппозиционности. Интеллигенция всегда оппозиционна. Зорко следит за злоупотреблениями власти, стремясь ограничить ее произвол. Эдакий противовес-компенсатор. Кусачий пескарь – чтоб щука не наглела.

Взятая сама по себе – свободная пресса скорее деструктивна. Нелицеприятная критика. Критикой единой жив не будешь. Конструктивна она лишь совокупно с властью – корректируя, проясняя, советуя, комментируя, протестуя (куда реже – поддерживая). Кроме того, свободная пресса коммерциализирована и нацелена на тираж: а читатель предпочитает катастрофы, разоблачения, низвержения, сенсации – негатив. Плюется, объевшись – но предпочитает.

Пресса сыграла свою немалую роль в демонтаже старой системы. Поддержала демонтажников-реформаторов. Пожила недолго прекрасными иллюзиями. В рыночных условиях стала нуждаться в деньгах и обрела владельцев. Снизила профессионализм и обзавелась новыми табу.

Нельзя глубоко вдаваться в налоговые проблемы, потому что любой приличный журналист получает большую часть зарплаты не по ведомости, а черным налом. Рыльце в пушку у всех.

Нельзя глубоко вдаваться в проблемы коррупции, потому что нити ведут наверх, а никакой хозяин не хочет наживать врагов в Думе или Кремле – везде блоки интересов, врагов и так хватает, могут вообще перекрыть кислород. А могут вообще пришибить журналиста в подъезде или взорвать.

Нельзя вообще сомневаться в устоях демократии. Интеллигенция не поймет. Да и будешь без демократии писать лозунги правящей партии, вообще не пикнешь.

Нельзя, понятно, критиковать хозяина. Он подбирает людей, подходящих ему по взглядам, и может им не указывать ничего – пусть творят свободно, но сами понимать должны. Кормилец есть кормилец. Если он нечист – а кто чист? Жизнь такая.

А что требуется власти, стремящейся усилить систему и переломить тенденцию к развалу? Власти, которая сегодня слабовата и имеет серьезных неофициальных конкурентов, с которыми делит реальное влияние на все происходящее в стране? Ей требуется поддержка прессы, в том числе и в непопулярных шагах, без которых не обойтись. И покусывать ее за ноги не надо – ножки и так подгибаются.

Нормальный конфликт власти и свободы слова. Вот только положение в стране ненормальное – еле дышит.

Власть хочет консолидации. А пресса не хочет диктатуры.

И обе правы.

Со скорбью констатируем, что на этапе необходимого усиления слабой системы власть может быть только жестко централизованной, а свободы прессы – неизбежно ограниченными.

Чисто теоретически: власть может подавить преступность и развал без прессы – по сводкам ГРУ и ФСБ. Но пресса не может справиться без власти с этими задачами никаким каком. Есть ситуации, когда опасность диктатуры предпочтительнее опасности развала.