Трансгалай (сборник) - Сергей Синякин

— Прямо надо, Илья! — решительно сказал Добрыня.

— Так же жизни лишишься! — нервно возразил Попович.

— А это мы поглядим, кто жизни лишится! — отозвался Добрыня и многозначительно поиграл кистенем.

Ворон, сидевший на камне, хрипло каркнул и растопырил крылья.

— Видали мы таких за триста лет! — сказал ворон. — Были до вас. Вон их в чистом поле сколько побито!

— Кыш! — суеверно сказал Добрыня. — Кыш, тварь пернатая, пока голову набок не свернул!

— Видали мы таких! — вступил в перепалку с Добрыней ворон.

— Голову он мне, видите ли, свернет! А кто тогда за живой и мертвой водой полетит? Ты что ли, толстый?

— Не годится прямо ехать, — покачал головой Муромец.

— Струсил, Илья Иваныч? — Добрыня сплюнул. — Вот не ожидал от тебя!

— Мы что — в игрушки играем? — Илья нахмурился. — Мы что — шутки шутим? Понапрасну рисковать — что с чертом спорить, Добрыня, зря рисковать нельзя. Кто тогда меч-кладенец добудет? Кто родимую землю от супостата оборонит?

— Правильно говоришь, Илья! — горячо поддержал Муромца Алеша Попович. — Направо надо. Коня потерять — не голову.

— Ишь ты! — снова оживился ворон. — Коня ему не жалко. А ты коня спросил? Может конь по-другому думает?

— Голову сверну! — цыкнул на ворона вспыльчивый молодой богатырь.

Ворон втянул голову в туловище, прикрыл глаза и замолчал.

— Коня терять тоже не резон, — рассуждал вслух Муромец. — Богатырь без коня, что князь без государства. Направо нам тоже ехать негоже.

— Эх! — воскликнул Добрыня. — Вы, как хотите, а я прямо поеду. Посмотрим чей меч, а чья голова с плеч!

— Давай, давай! — снова ожил ворон. — В чистом поле только твоей дурьей башки и не хватает!

Добрыня метко швырнул в ворона гривной. Ворон свалился с камня, негодующе закаркал и не полетел, а побежал в поле, покуриному перебирая ногами.

— Мудрец! — презрительно сказал Добрыня. — Триста лет он, видите ли, живет, триста лет на мир смотрит! Как хотите, а я прямо поеду. Есть у меня кистень верный, меч острый, да стрелы каленые. Мне ли бояться неведомо чего?

— А я поеду направо, — сказал Попович. — Коня потеряю, зато себя уберегу. Тем и послужу родимой земле. А коня я себе раздобуду!

— А ты чего решил? — обернулся Добрыня к товарищу.

Илья грузно навалился на холку жеребца и, трудно шевеля губами, вглядывался в надпись на камне.

— Налево поедешь — назад не вернешься, — задумчиво повторил он. — А почему это не вернусь? Раз живой буду, то назад обязательно вернусь. Кто мне помешает? Налево надо, налево!

— Налево, — вздохнул Попович. — Тебе, Илья, хорошо. Ты на белом свете Один, как перст. А меня жена с детишками ждет. Когда назад не вернусь, детишки при живом отце сиротами будут. Нет, Илья, мне налево нельзя. Поздно мне налево, о детях думать надо!

Некоторое время богатыри рядились, да так и разъехались: Илья поехал налево, Попович тронул недовольного коня вправо, а Добрыня Никитич с кистенем наготове прямо подался, неведомую опасность презирая.

А над степью жужжали трудолюбивые пчелы да шмели, и у горизонта дрались коршуны над грудой белых человеческих черепов.

Старый ворон, убедившись, что богатыри отъехали, надменно взгромоздился на камень, поискал у себя в перьях длинным клювом, встряхнулся и замер, вслушиваясь в удаляющийся стук подков и звяканье богатырских кольчуг.

4. АЛЕША ПОПОВИЧ

Пошел снег.

Снежная пыль, взвихренная неумолкающим ветром, неслась к горизонту, над которцм повисло красным яблоком заходящее солнце.

Попович с досадой огрел коня плетью: давай, пошевеливайся, не ночевать же в дороге. Конь встал, укоризненно косясь на всадника. Алеша прикрикнул на него было, но привстал ня стременах и увидел большой черный камень.

Опять! Алеша Попович сплюнул.

На камне было выбито четыре коротких строчки.

«Жаждешь битвы-езжай прямо!» 

— гласила первая.

«Какая к черту битва! — зло подумал молодой богатырь. — Промерз до костей, живот от голода поднянуло, конь едва на ногах держится!»,

«Налево поедешь — себя познаешь!» 

— гласила вторая надпись.

Попович сморщился.

«Не поеду, — решил он вслух. — Знаем мы эти самопознания! На железах спать, камни жевать и духом сосредотачиваться. Лет через тридцать вернешься домой лысым и будешь в нирвану впадать, когда все добрые люди оброк собирают!» —

«Направо поедешь — что будет узнаешь» 

— гласила третья надпись. «А надо ли? — хмыкнул про себя Попович. — Что будет, той и будет. От судьбы разве уйдешь?» Холод не располагал к философским раздумьям и Попович обратился к последней надписи.

«Хочешь покоя — возвращайся назад!» 

— гласила она.

«Ну нет! — возмутился богатырь. — Не для того из дома уезжал, чтобы бесславно назад возвращаться. Куда же ехать? Ежели по-доброму, то прямо ехать надо. Битва не страшна, а русское „авось“ никогда еще не подводило. Но вот задача: конь устал, не выдержит конь дороги. А может направо поехать. Ну, узнаю судьбу. Что в том плохого?» Морозец поторапливал с решением и Попович решительно поворотил коня направо. Жеребец поворотил морду, оскалил в усмешке крепкие белые зубы:

— Не пожалеешь?

— Ну, ты, волчья сыть, травяной мешок! — привычно крикнул Попович на коня. Тот пошел резвой иноходью и вскоре выбрался к черному зеву пещеры. Смеркалось.

— Вот и ночлег, — сказал себе Попович, спешиваясь у пещеры и заглядывая во тьму ее зева. В пещере было пусто и тихо. Богатырь завел в пещеру коня, навесил ему торбу с овсом, зажег факел и огляделся. Сучьев у входа в пещеру валялось достаточг и вскоре замерцал во тьме теплый живительный огонек. По кaменным стенам пещеры заметались причудливые тени. Богатыр присел, протягивая руки к огню.

— Не дворец, — тоскливо сказал он. — Но жить можно.

В переметных сумах нашлась заветная фляжечка, да завалялся вялки кусок с парою ржаных сухарей. Настроение Поповичa улучшилось. Подкладывая в огонь сучья, задумался о товарищах. Где они, други верные? В каких они краях маются, задыхаются ли от жары? Дорого бы дал Алеша, чтобы были они нынче рядом. Не близок путь до Поклон-горы, всякое в пути может случиться. Доведется ли им встретиться?

Думал Попович и о доме родимом. Как там жена с близнятами управляется? Не напал ли в его, Алеши, отсутствие на город ворог злобный?

Вздохнул богатырь, глотнул из фляжечки полным глотком, глянул тоскливо на красные языки костра и принялся на ночь устраиваться.