Жирная, грязная и продажная - Валентин Пикуль

Нобель всю жизнь обладал слабым здоровьем.

— Я лишь жалкий получеловек, — говорил он. — Если бы акушер, принимавший роды у моей матери, задушил меня сразу, он оказал бы немалую услугу всему человечеству.

Друзья (а были ли они у него?) спрашивали — неужели него никогда не было сердечных привязанностей?

— Друзей можно иметь только среди собак или могильных червей. Да и собаки заинтересованы в дружбе со мною дино лишь ради насыщения, как и могильные черви, ожи-ающие продуктов химического распада моего тленного организма…

Список его изобретений велик. Из его потаенных лабораторий появился капсюль с гремучей ртутью, Нобель составил рецепт бездымного пороха. За ним — газовая сварка, искусственные шелка для женщин, гуттаперча для детских игрушек. Наконец, свободомыслящий гражданин США, садясь на электрический стул, конечно, не станет спрашивать своего палача:

— Скажите, пожалуйста, кто изобрел это чудо? — На это ему бы ответили:

— Вот так чудак! Неужели ты не слыхал о Нобеле?..

Синодик жертв Нобеля оказался впечатляющ! Баронесса Берта фон-Зутнер, урожденная Кинская, бывшая секретарем Нобеля, прославила себя пацифистским романом «Долой оружие!» (за который в 1904 году получила Нобелевскую премию мира). В романе она заранее оплакивала человечество, которому суждены танталовы муки будущей войны, она доказывала Альфреду Нобелю, что усилия всех народов в борьбе за мир могут положить предел всем войнам на планете.

— Все это ерунда! — отвечал ей Нобель. — Страх перед ужасом — вот что важнее… А мои динамитные мастерские, тресты и химические лаборатории активнее ваших мирных конгрессов…

Динамита казалось уже мало для его целей, и Нобель подумывал об изобретении бактериологического оружия.

— Если такой дамоклов меч повесить над постелью каждого мыслящего человека, — утверждал он, — мы скоро увидим чудо: война попросту станет невозможна…

Одинокий человек, без семьи, без друзей, без жены и даже без родины, Альфред Нобель был образцовым космополитом. Он сознательно публиковал свои стихи и пьесы, написанные на четырех языках, дабы все видели его «межнациональность» .

— Мой брат Людвиг мечется между Петербургом, где имеет завод по выделке двигателей, и между Баку, где в его честь грохочут фонтаны нефти, называет себя русским, считая Россию своим отечеством. Глупец! — усмехался Нобель. — Моя родина там, где я в данный момент нахожусь, а действую я во всем мире, — говорил он…

Не будем забывать, читатель, что к своим доходам от сверхдинамита он «подсасывал» ресурсы из нефтяных скважин Баку, так что, в каждой Нобелевской премии не только силы взрывов его динамита, но и свет керосиновой лампы, который освещал жизнь наших бабушек. Награжденный многими орденами многих стран, даже экзотическим орденом Розы, полученным от бразильского короля Дон-Педро, Нобель относился к ним равнодушно:

— Конечно, я получил их не зря. Сам знаю, что у меня немало достоинств. Например, я содержу в чистоте свои ноги, не забываю стричь ногти, я никогда не лаюсь с прислугой и стараюсь не мозолить глаза публике своей вечно недовольной мордой. Разве эти качества не достойны награждения орденами?

Его редко видели люди, он никогда не гонялся за рекламой, презирая свою популярность. Нобель проживал анахоретом-затворником, избегая оживленной публики. Даже на свои заводы проникал крадучись, подобно вору в ночное время, и на каждом заводе имел тайную лабораторию, в которой неутомимо экспериментировал. Его долго занимала кощунственная идея — безболезненное убийство человека, который не хочет жить, желая переселиться в другой мир, не ощущая страданий…

Но однажды на улице Вены он невольно вздрогнул.

Перед ним стояла девушка с корзиной цветов.

— Купите цветочек у несчастной сиротки, — жалобно просила она, — и бог воздаст вам сполна за один лишь цветочек.

— Как тебя зовут? — спросил Нобель, любуясь ею.

— Сильвия Гесс, — отвечала скромница…

До конца жизни он успел написать для нее 216 интимных писем, которые Сильвия дальновидно сохранила для судебных процессов в будущем. Нобель не отказывал девке ни в чем, и она привыкла запускать свою нежную лапочку в доходную кассу Альфреда Нобеля, черпая немалую толику от взрывов динамита и от мощного напора бакинских нефтяных скважин. В это время швед Соломон Андрэ, имя которого столь почтенно в нашей стране, желал достичь Северного полюса на воздушном шаре. Но у героя не было денег для постройки такого шара. Нобель субсидировал его для полета на «макушку» земли, и все в мире достойно расценили великодушный жест бескорыстия Нобеля. Однако правда была в ином: Альфред Нобель желал испытать воздушный шар для фотографирования военных объектов с заоблачной высоты…

Рожденный в 1833 году, Нобель, и без того болезненный, с возрастом стал впадать в депрессию, его пессимизм усилился. «Опасаюсь, — писал он в таком настроении, — что вечному миру, о котором писал Кант, будет предшествовать мир могилы».

— Вы напрасно думаете, что у меня нет желаний, — говорил он Берте фон Зутнер. — У меня есть давнее и очень страстное желание, но единственное — не быть погребенным заживо…

Альфреда Нобеля «заживо погребли» в 1888 году!

Случилось это так. В России умер его бакинский брат Людвиг, но в газетах Европы — по оплошности репортеров — объявили о смерти не Людвига, а именно Альфреда Нобеля…

Лучше было не читать того, что о нем пишут!

Альфреду Нобелю казалось, что он и в самом деле мертв.

Только теперь о нем, уже мертвом, стали изрекать истины, сущность которых выражалась в чудовищных эпитетах, весомо дополняющих его имя: «король убийств», «миллионер на крови», «спекулянт взрывчатой смертью»… В этот момент, отбросив газеты, он — еще живой! — даже не скорбел о кончине брата: Нобель весь был под впечатлением той страшной характеристики, какую общество давало ему сейчас — после его мнимой смерти!

Альфред Нобель оказался надломлен: неужели в памяти потомства он сохранится только злодеем международного масштаба? По-новому обрели дурной смысл и его слова, сказанные им когда-то в минуту скверного настроения:

— Мир должен принадлежать аристократам гения, Атиллам точных наук и Зевсам технического прогресса. Но при этом недопустимо расширение прав демократии, ибо в конце концов любая демократия приведет человечество к образованию диктатуры, составленной из отъявленных подонков человечества!

Но после ошибочного объявления о его кончине, которую так горячо приветствовали газеты всего мира, Нобель… заметался. Он не находил себе места на всем гигантском земном шаре, в который вцепились эти мерзостные «бесхвостые обезьяны» и который теперь постоянно сотрясался в сериях взрывов его совершенного супердинамита, уже вступившего в конкуренцию с новоизобретенным и более мощным кордитом.

— Странно! — недоумевал Нобель. — Мне всегда думалось (или хотелось так думать), что я облагодетельствую человечество незаурядными выдумками своего ума и своего интеллекта. Но оказалось, что в мире меня считали лишь вульгарным разносчиком смерти… Увы, я начинаю чувствовать, — грустно вздыхал Нобель, — что моя жизнь пишется как авантюрный роман, в котором кто-то вырвал благополучный конец!

Отныне Нобель и сам сознавал, что необходим крутой поворот, чтобы в конце жизни поставить сочный восклицательный знак. Его дерзкое появление на Всемирном конгрессе мира в 1889 году вызвало забавную веселость одних и угрюмое недовольство других миролюбцев. Оптимисты говорили:

— Если и Нобель с нами, мир можно отстоять! — Но пессимисты лишь пожимали плечами:

— Как он смел оказаться здесь? Что может он предложить для дела всеобщего мира, кроме своих убийственных арсеналов?..

Нобеля иногда спрашивали, сколько у него денег, на что он отвечал, что никогда их не пересчитывал. Нобеля спрашивали, как он думает распределить свое богатство между законными наследниками, и тут Нобель заметно оживлялся:

— Надежды на получение наследства всегда плодят тунеядцев и паразитов, а я всю жизнь трудился, как лошадь, и не затем, чтобы мое состояние было разбазарено наследниками, уже давно отупевшими в ожидании моих денег…

Часто составляя завещания, Нобель каждый год переделывал их заново, все больше уменьшая сумму наследства для родственников. Сильвия Гесс, его венская пассия, вышла замуж, как богатейшая невеста, но 216 интимных писем Нобеля оставались у нее, и эта «сиротка» знала, что ей делать:

— Я еще посмотрю, кто главный родственник Нобеля…

В 1890 году Альфред Нобель дал публичное интервью.

— Внимание! — объявил он. — Прошу господ-журналистов записывать мои слова точнее. Я собираюсь оставить после себя крупную сумму НА ПООЩРЕНИЕ ИДЕАЛОВ ВСЕОБЩЕГО МИРА, хотя и отношусь весьма скептически к последующим результатам европейской политики. Пусть среди нас появятся даже лауреаты мира, но войны будут продолжаться до тех пор, пока роковая сила чрезвычайных обстоятельств не сделает их невозможными…