Ночь перед свадьбой - Софи Джордан

Затем очень решительно Мари начала в последний раз обмывать Салли. Мередит помогала ей, понимая, что ее горе несравнимо с горем Тома Финнея, и чувствовала необходимость помочь, чем только могла. Они убрали пропитанные кровью простыни, осторожно переложили тело умершей на вновь застеленную кровать. Наконец Мари кивнула. «Сделано».

Мередит взяла себя в руки и вышла из дома. Следом за ней вышла и Мари. Без сомнения, рыдания Тома Финнея были слышны во дворе.

– Дети, – тихо обратилась Мередит к ожидавшим малышам, – вы нужны сейчас вашему отцу.

Кейти бросилась в дом. Остальные отстали, их страх был почти осязаем, он пропитывал воздух. Пронзительный крик девочки разорвал тишину ночи. Остальные дети застыли на месте с широко раскрытыми от испуга глазами, прижимаясь друг к другу. Мари прижала к своей уютной груди маленьких Бесс и Хегара.

Неожиданно у Мередит перехватило дыхание. Горе сгустилось в воздухе подобно дыму, и она почувствовала, что задыхается. Спотыкаясь, она выбежала со двора, направляясь в поля, инстинктивно ища пространства, где могла бы отдаться своему одиночеству, которое раньше пугало ее. Оказавшись одна, она жадно глотала воздух и пыталась отгородиться от того ужаса, что остался позади нее.

Она рано узнала, что такое смерть. Когда умерла мать, отец запретил оплакивать ее. По его мнению, скорбь была орудием дьявола. Только неверующие упиваются своим горем. Следует радоваться, когда другого человека забирает Бог. Это было так просто. Никаких слез не было пролито в то утро, когда, проснувшись, Мередит узнала, что мать умерла. Некоторое время она скучала по ней, но к тому времени, когда она подросла и смогла осознать истинную цену своей потери, плакать было уже поздно.

Эта ночь показала ей, что смерть не просто тихий, незаметный уход из жизни. Она была неопрятной, безобразной, разрывавшей сердце. Не всякий мог принять смерть со стоицизмом ее отца. Мередит было страшно возвращаться к той боли, которая ожидала ее на ферме Финнея.

– Мередит, – раздался позади нее голос Ника, этот удивительный голос, такой знакомый, такой близкий, он, словно накрывая ее бархатным плащом, мгновенно успокоил ее. Она забыла, что он был ей не нужен, что она не хотела его присутствия в Оук-Ран, не терпела его вмешательства в ее дела. Сейчас имело значение только то, что он оказался рядом.

Она обернулась, пытаясь в темноте разглядеть его фигуру. По шуршащим под его ногами сухим листьям он двинулся к ней. Она бросилась к нему и, крепко обхватив его за талию, прижалась щекой к его груди, ища утешения у другого человеческого существа. Застыв на мгновение, он расслабил напряженные под ее щекой мышцы и заключил ее в объятия. Поддерживая своей большой рукой ее голову, он сказал:

– Все хорошо.

Мередит прижималась к нему, вдыхая его чистый запах, а он тихо бормотал что-то нечленораздельное, успокаивая ее.

– Я не хочу возвращаться туда. Это эгоизм, но я не могу это вынести.

Она неохотно отстранилась и освободилась из его объятий. Яростно вытирая слезы, она тихо сказала:

– Вы, должно быть, думаете, что я слабая и эгоистичная, что сейчас по-настоящему страдает семья Финнея. Я не переживала так сильно, когда умерла моя мать.

– Возможно, поэтому вам так тяжело сейчас, – предположил он.

Она представила чеканные черты его лица и обратилась к его темной фигуре:

– Она просто истекла кровью и умерла прямо на своей постели. Крови было так много. Все произошло так быстро. Одну секунду ты жив…

– Смерть чаще всего бывает бессмысленной. – Его руки твердо держали ее за плечи, и их тепло сквозь накидку доходило до ее кожи. – Я знаю, это несправедливо, но по крайней мере сегодня взамен была дана новая жизнь. Редко смерть приносит добро.

Мередит задумалась над его словами и затем, соглашаясь, кивнула:

– Да, конечно. Именно так и надо на это смотреть. Мы могли бы потерять их обеих. – Слабая улыбка пробежала по ее губам. – Вы видите самую суть вещей.

– Подозреваю, что-то еще беспокоит вас. Есть и другая причина того, что вы так потрясены случившимся сегодня.

– Какая? – Мередит помедлила с ответом, догадываясь, что он собирается сказать, и не желая это слышать.

– Не боитесь ли вы за себя, когда придет ваше время?

Мередит тупо смотрела на него, снова удивленная тем, что он оказался способным на такую заботу, особенно о ней, той самой обманщице, которая обманывала его. Но ведь он не знал, что она обманщица. Она прерывисто вздохнула, чувствуя, как в висках нарастает боль.

– Не думаю… – Она замолчала и, покачав головой, прижала пальцы к вискам. – Я за себя не боюсь. Женщины в моей семье всегда разрешались от бремени благополучно.

Она освободила руку и направилась обратно к ферме, торопливо и неуклюже шагая в темноте, словно могла убежать от своей лжи.

Он поравнялся с ней и взял ее под локоть.

– Такие страхи вполне естественны, и, вероятно, эта ночь не прибавила вам уверенности.

– Конечно, – ответила Мередит, снедаемая чувством вины. Она предпочитала видеть его властным и неприступным. Таким его было легче не любить. А не таким, каким он был сейчас, – добрым и заботливым.

– Вот почему вы могли бы подумать о переезде в Лондон на время вашей беременности. В городе наилучшие врачи будут под рукой. Это было бы разумно, просто на всякий случай. Есть врачи, чья специальность – принятие родов. Я мог бы разузнать и получить самого лучшего в Лондоне врача.

Чувство вины возросло, и Мередит занервничала. Этот человек хотел нанять для нее врача? Она могла представить себе выражение лица этого врача, когда она произведет на свет подушку весом около фунта. Почему Нику так хотелось заботиться о ней? Они едва знали друг друга. Она с подозрением взглянула на своего спутника. Возможно, он вовсе не был так добр, а на самом деле подозревал правду… что у нее не будет никакого ребенка. Или еще хуже. Возможно, он был большим мерзавцем, чем она полагала, и хотел договориться с врачом, чтобы тот повредил ей или ребенку, таким образом он получил бы свое наследство. Неужели он обманывал ее так же, как она обманывала его? От этих безумных мыслей ее затошнило.

– Когда подойдет срок, мне будет удобнее оставаться дома.

– Мередит. – Он остановился и заставил ее посмотреть на него. – Я понимаю. Это всего лишь мое предложение. Я ни на чем не буду настаивать, но вам следует подумать, что лучше, а не просто, что удобнее. – Беспокойство смягчило его голос и развеяло ее прежние подозрения, ей даже стало немного стыдно. В его предложении была лишь искренняя доброта. Доброта, которой она не заслуживала и поэтому не хотела признавать за ним, представляя его каким-то безобразным и неискренним.