Дело, взорвавшее СССР - Федор Раззаков

Но вернемся к тексту письма Р. Гуламова. Далее он пишет: «В начале 1959 года, когда на Бюро ЦК КП Узбекистана обсуждалась твоя кандидатура на пост первого секретаря ЦК, мнения разделились. Против твоей кандидатуры выступил зам. Председателя Совета Министров республики академик М. Мухамеджанов. Он указал на отсутствие у тебя опыта руководящей работы в районных, городских и областных партийных органах, на твое незнание экономики республики, особенно сельского хозяйства. М. Мухамеджанова поддержали другие, в том числе и я. Поскольку мнения «за» и «против» твоей кандидатуры разделились поровну, тебя попросили высказаться по этому вопросу. Ты примкнул к тем, кто «за», и так стал первым секретарем ЦК…»

И снова прервем автора письма для небольшой ремарки. Стенограмма того заседания приведена (пусть и не полностью) в первой части этой книги. Из нее совершенно не выходит, что дебаты на Бюро были жаркими и что мнения жестко разделились. Наоборот, за Рашидова однозначно высказались практически все присутствующие, а М. Мухамеджанов с оговоркой: дескать, у него слабое здоровье. Что касается самого Р. Гуламова, то он сказал о Рашидове следующее:

«Я Шарафа Рашидовича знаю очень хорошо, не меньше других, если не больше. Он был секретарем обкома по кадрам в Самарканде, а я в отделе кадров ЦК работал. Давно знаем друг друга и дружим. Он хороший товарищ, скромный труженик, пользуется огромным уважением и авторитетом не только в нашей республике. Шарафа Рашидовича знают и за пределами нашей республики, и за рубежом. Он прекрасный проводник линии партии не только внутри нашей страны, но и в международных делах… Я считаю, что товарищ Рашидов может быть хорошим руководителем, он нас сблизит, а мы от него не отойдем, мы в глаза друг другу будем говорить правду, и у нас дело пойдет».

Что касается мнения самого Рашидова, то он, как явствует из стенограммы, голосовал… против себя. Он заявил: «В отношении товарища Алимова. Конечно, деловые и другие качества у него выше многих. Я бы голосовал за товарища Алимова. Он очень подготовленный товарищ, все качества у него отвечают этому…»

Зачем Гуламову понадобилось переворачивать все с ног на голову, непонятно. Хотя одну версию высказать можно. Видимо, он никак не мог простить Рашидову его последующих действий по отношению к нему: то есть, выведение его из состава Бюро два года спустя после своего избрания на пост руководителя республики (Гуламов тогда был отправлен на работу в Совет Министров). Об этом перемещении, кстати, Гуламов пишет и в своем письме. Цитирую: «Что стало потом с теми, кто на Бюро возражал против твоей кандидатуры? Не прошло и трех лет, как в составе Бюро не осталось ни одного из них, ты их всех выжил. И второго секретаря ЦК Р. Мельникова, и академика М. Мухамеджанова, и Председателя Совета Министров республики А. Алимова, и меня, и члена Бюро ЦК А. Бызова, и других товарищей…»

Отметим еще раз, что никаких особых возражений против избрания Рашидова 1-м секретарем никто из этих людей не высказывал. Во-вторых, замена 2-го секретаря (Р. Мельникова) и председателя КГБ (А. Бызова) не могла произойти по воле Рашидова — это была целиком прерогатива Москвы. Рашидов мог только попросить об этом Центр — не более.

Далее Р. Гуламов пишет: «Это было только начало кадровой чехарды, которую ты устроил в руководстве республики. За время твоего пребывания на посту сменилось 4 вторых секретаря, 5 секретарей по сельскому хозяйству, 4 секретаря по промышленности, 2 секретаря по идеологии. Во всех обкомах партии сменилось по 3–4 секретаря. О нижних уровнях руководства, вплоть до колхозов и совхозов, не приходится говорить…»

И вновь без небольшой ремарки не обойтись. «Кадровая чехарда», которую проводил в республике Рашидов, подстегивалась опять же Москвой, и лично Хрущевым. Когда осенью 1961 года из Президиума ЦК КПСС удаляли бывшего руководителя Узбекистана Н. Мухитдинова (руководил республикой в 1955–1957), ему поставили в вину, что он оставил после себя «никчемное руководство». Именно, чтобы избавиться от этого наследия, Рашидов и менял многих руководителей, пытаясь облегчить себе задачу как внутри республики, так и во вне ее (в отношениях с Центром). И те неплохие экономические показатели республики, которые сложились к середине 60-х, наглядно демонстрировали, что «кадровая чехарда», затеянная Рашидовым себя оправдывала.

Далее в своем письме Р. Гуламов пишет: «До того, как ты стал первым секретарем ЦК, в республике в основном были преодолены местничество и национальная ограниченность. С твоим же приходом эти явления начали возрождаться…»

И вновь необходимо пояснение. Во-первых, Гуламов неправ, когда заявляет, что еще до прихода Рашидова в республике были преодолены местничество и национальная ограниченность. В основном именно за это и был снят Москвой его предшественник С. Камалов, а Рашидову предстояло все это исправить. Но он поступил весьма хитро: исправлял в основном только на словах, а на деле всячески потворствовал «национальной ограниченности», которая на самом деле выступала щитом в деле защиты исконных традиций и обычаев нации.

Деятели либерального толка, которых вынесла на гребень волны хрущевская «оттепель», весьма поднаторели в этом расшатывании в других республиках, особенно в славянских, из-за чего Брежневу и пришлось открывать «русские клубы», которые должны были сбить натиск либералов. Однако, как показало будущее, русских это так и не спасло от вестернизации и фактического закабаления Западом. Судя по всему, Рашидов прекрасно видел куда все движется, поэтому у себя в республике либеральным идеям разгуляться особенно не давал. Естественно, при этом у него случались и разного рода перегибы, однако в целом это был полезный процесс, который в итоге спасет Узбекистан от худших времен, которые наступят в момент распада СССР.

И вновь вернемся к письму Р. Гуламова, где он продолжает предъявлять Рашидову все новые и новые претензии, причем еще круче прежних. Например, он пишет следующее: «В чем причина участившихся самоубийств руководителей? Почему покончили с собой зам. председателя Верховного Суда республики Усманов, секретарь Кокандского горкома партии Кариев, зам. Председателя Совета Министров УзССР Иргашев (он отвечал за производство и заготовку сельхозпродуктов. — Ф. Р.) и другие? Почему был смещен министр охраны общественного порядка Джалилов и на его место назначен Яхъяев? Только потому, что последний, как и ты, из Самарканда?..»

И снова прервем автора письма. Поскольку вряд ли Гуламов знал истинные причины озвученных им самоубийств, он не имел права взваливать ответственность за них на Рашидова. Во всем была виновата та обстановка, которая тогда складывалась в стране. Как мы помним, в начале 1960-х в СССР по инициативе Хрущева началась борьба с преступностью, в том числе и с «беловоротничковой». Вспомним, что тех же расхитителей социалистической собственности за последние четыре года его правления было расстреляно несколько сотен. Поскольку эти же процессы происходили и в Узбекистане, можно предположить, что и те самоубийства, о которых ведет речь в своем письме Гуламов, во многом были именно их следствием. И так было не только в Узбекистане: даже в Москве в те годы покончили с собой некоторые высокие деятели из числа работников правоохранительной системы, парт- и госорганов.

Что касается назначения самаркандца Яхъяева министром внутренних дел, то здесь можно сказать только одно: будь у руководства республикой, к примеру, ташкентец, то он наверняка бы назначил на этот пост своего земляка, поскольку так надежней. К тому же Яхъяев был профессионалом — около полутора десятка лет работал в системе КГБ, где прошел путь от рядового контролера тюрьмы до начальника областного УКГБ. Поэтому и это обвинение можно назвать очередным лукавством. Как и другое, о котором Р. Гуламов пишет далее: «Не могу сказать и о твоем двуличии хотя бы на следующем примере. Твое угодничество и подхалимское заискивание перед Н. С. Хрущевым не знало границ. Ты говорил: «С именем товарища Хрущева связаны коренные преобразования в советском хлопководстве, как и во всех отраслях народного хозяйства. Мудрости, смелости и принципиальности Никиты Сергеевича, его постоянной заботе об облегчении труда хлопкоробов обязаны мы тем, что хлопководство развивается теперь на прочной основе технического прогресса. Народы Узбекистана от всей души, от чистого сердца называют Никиту Сергеевича своим самым близким другом, своим дорогим и любимым учителем».

Как мы помним, точно такие же упреки бросал Рашидову и его обвинитель на Ташкентской областной партконференции — В. Усманов. И я уже писал о том, что все это было явным передергиванием. Во-первых, Хрущев и в самом деле много полезного сделал для Узбекистана, поэтому похвалы Рашидова по его адресу звучали вполне уместными. А что касается их выспренности — то это была типичная дань тогдашней моде, когда практически каждый руководитель (а республиканский тем более) должен был не только обязательно похвалить «дорогого Никиту Сергеевича», но еще и с каким-нибудь особенным вывертом. И, как уже отмечалось ранее, Рашидов в этом деле не был исключением, однако и впереди телеги никогда не бежал — были восхвалители куда более энергичные и изощренные, чем он.