Проповеди 2 - протоиерей Димитрий Смирнов

Поэтому очень понятно, что нам хочется одного в жизни, а Богу – нашему Отцу – хочется другого. Это происходит оттого, что мы маленькие, глупые, мы не понимаем и не думаем, чтобы понять. Ребенок не думает о том, что скоро будет взрослым. Девочка маленькая, которая не приучилась к домашнему хозяйству (мама ее все время заставляла, а она все время упиралась), не понимает, что мама-то ей желает не зла, а добра. Мама знает, что если дочка вырастет неумехой, то никогда не даст семье своей благо, а, наоборот, там всегда будет кавардак, мучение, раздраженный муж и так же не приученные к порядку дети, то есть сегодняшний сумасшедший дом возрастет в квадрате. Но ребенок ищет своего и не ищет исполнения благой воли родителей. Так и мы – маленькие, глупые – не понимаем того, что нашу жизнь нельзя назвать полной, что после смерти тела жизнь наша не кончится, а только начнется. О смерти, которая всем нам предстоит, мы теоретически знаем, но совершенно о ней не думаем и не сознаем, что она переведет нас в абсолютно другую ситуацию, к которой мы не готовы и которая многих из нас поставит в полный тупик.

С нашего рождения и до смерти проходит очень короткий период жизни, а после смерти начинается жизнь вечная, у которой конца нет. И как от развития ребенка в утробе матери зависит его земное бытие, так и жизнь за гробом зависит от того, как человек прожил от рождения до своей смерти. Но как ребенок в утробе матери ничего еще не понимает – хотя он, конечно, много чувствует и много воспринимает, но это еще не полнота бытия,– так и мы многого не понимаем, не чувствуем, многое нам невдомек в этой земной жизни.

И чтобы вывести нас из этого тупика, Отец Небесный послал на землю Единородного Сына Своего, Вторую Ипостась Пресвятой Троицы, Божественный Логос, Господа Иисуса Христа. Человек может воспринять нечто недоступное только через подобие, поэтому Сын Божий принял плоть человека, чтобы каждый из нас, по подобию, мог понять Отца Небесного, воспринять Его. Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом, как говорили святые отцы. Поэтому каждый познавший Иисуса Христа тем самым познает и Отца Небесного и может войти в жизнь вечную, услышать, чт%о Отец передал ему через Сына. Единственная задача человека на земле – познать Сына Божия, но для этого мы должны поверить Ему. Раньше не говорили: веруешь ли ты в Бога? – потому что в Бога веровали все; каждый в своего, каждый по-разному, но в Бога не веровать – это было для человека невозможно. Поэтому говорили: веруешь ли Богу, то есть тому, что Бог сказал?

Ты веруешь в то, что пришедый на землю Бог говорил истинные слова? Если веруешь, тогда надо своей жизнью эту веру подтвердить, надо свое бытие изменить так, чтобы те слова, которые Бог говорил, ходя по земле, стали твоей жизнью, стали руководством в потемках, в которых ты блуждаешь. Они есть нить, держась за которую можно выйти на свет Божий. И эта же нить ведет в вечную жизнь, туда, в тот мир, в котором мы все будем, но некоторые окажутся отринуты от Бога. Не потому, что Бог такой нехороший, злой, обидчивый – нет, а просто потому, что мы Его не познали. Если мы Его познаем здесь, живя на земле, то узнаем и там, как узнали Его апостолы, когда Он воскрес,– пусть не сразу, но потом узнали. Вот цель нашей жизни.

Посмотрим на Христа. Он Сам жил на земле и дал нам образ, каковой должна быть жизнь наша. Что же Он, будучи человеком, претерпел? Сначала, как все младенцы, Он был в послушании у Своих родителей. И Христос не доставлял им всяких огорчений, а был послушным ребенком, хотя Он был Вседержитель. Он мог бы создать Себе других родителей, мог создать другую вообще планету и населить ее совершенно другими существами, но Он любил именно этих людей, Своих чад, которых создал от Адама много лет, веков и тысяч лет тому назад. И не хотел их, вот этих конкретных людей, погубить, а хотел именно их спасти. И ради этого претерпел суровую жизнь – был гоним, уже с самого младенчества Его хотели убить. И вся Его жизнь была сплошной мукой – не только физической, закончившейся самой страшной казнью, которую только можно перенести человеку, но и нравственной, душевной, духовной. Он страдал всем Своим человеческим существом, как только может страдать человек. Он терпел и непонимание, даже от Своих родителей, от Своих братьев, детей Иосифа, и самых ближайших родственников, которых любил; и от тех учеников, которых Он избрал, перед которыми сотворил много чудес, которых учил – Сам ходил с ними по Галилее, по Иудее и их воспитывал. И в результате что? Все разбежались, один вообще предателем стал, другой отрекся.

Был ли Он на земле счастлив? Невозможно вообразить Христа веселым, довольным, улыбающимся, потирающим руки, пребывающим в самодовольстве. Лик Христов предстает перед нами в молчаливой печали и скорби, потому что Он всех любил, всем сострадал, Он всех хотел вывести из мрачного тупика их собственной жизни, но понимание-то находил в единицах. Можно себе представить, как Он проповедовал Евангелие, какие Он находил слова замечательные, так что уже две тысячи лет прошло, а эти слова опять и опять в новых поколениях людей уже другой культуры, другой национальности, другого совершенно духа времени все равно продолжают находить отклик – насколько это было удивительно! И все равно вокруг предатели, иуды, завистники, фарисеи, озлобленные, и желавшие Его убить, и несколько раз пытавшиеся, пока все-таки им это не удалось.

Вот образ жизни христианской и образ отношения христианина к этой жизни. Скорбел ли Он? Да. Тяжело Ему было? Да. Но Он не пытался заставить этих людей что-то совершить, не пытался их силком переделывать. Он им только показывал, к%ак надо, показывал, что такое вера, что такое благородство, что такое молитва. Он просто был и учил, а каждый, если хотел – воспринимал, не хотел – не воспринимал. Поэтому слушали Его сотни, тысячи людей, а стали учениками очень немногие, всего около пятисот человек из тех, которые Его постоянно окружали. И в этом нет ничего удивительного, хотя проповедовал Евангелие Сам Бог, Второе Лицо Пресвятой Троицы.

И мы все являемся Его учениками, продолжателями Его дела – мы, пока такие же немощные, такие же слабые, постоянно уклоняющиеся от истины, никак не возьмущие в толк, что земная жизнь дана нам не для счастья, не для того, чтобы все у нас было хорошо; что мы родились в эту жизнь для скорби. Каждый из нас, когда родился только из утробы материнской, начал уже орать, потому что душа наша сотрясалась и чувствовала, что мы на землю прибыли из небытия. Нас не было – и вот мы возникли из ничего; из двух клеток произошло наше тело, а божественную душу вдохнул в нас Бог в неведомый, совершенно таинственный момент, который никто никак не может ни разгадать, ни понять: когда это вдруг возникает Моцарт, Серафим Саровский? Вот две обыкновенные клетки сливаются – и вдруг получается Суворов, или какой-нибудь очень хороший мастер, или возникает какая-то удивительно любящая мать. Для нас это все привычно, обыденно, мы над этим не задумываемся, но это величайшее чудо.

Для чего же мы родились на свет? Мы родились, чтобы страдать, потому что только так мы можем что-то важное понять. Потому что страдание очищает, оно человека делает мудрее, учит его, возвышает – любое страдание. Поговоришь с человеком тридцати пяти лет – он обычно рассказывает о том, как служил в армии. Ему было тяжело, на него давили, он оторвался от отца и матери – но он об этом вспоминает как об особенно важном периоде своей жизни. Поговоришь с воевавшим стариком – он вспоминает только войну; прошло уже сорок лет, а он говорит все о войне, о войне, о войне. Почему? Да потому, что только в это время он и жил по-настоящему. Поговоришь с матерью – она говорит только о своих детях: как она их рожала, как мучилась с ними. И вот это мучение и было тем временем, когда она, собственно, жила, а вовсе не время, когда она еще была свободна, туда-сюда фланировала и занималась всякими веселыми и легкими делами. Так же и ученый – он не так радуется открытию, а более вспоминает муки, которые испытал, когда еще искал. И художник всегда мучается, создавая картину. В любой картине, даже если кажется, что она написана легко, заключено колоссальное страдание.

Вот у нас недавно художники работали. Не будем говорить о их степени церковности, духовности, но было видно, что работа эта – хотя она и оплачивается, и они сами за это взялись – приносит страдание. Они сделать старались, как могли, а может быть, даже лучше, чем могли; не спали ночи, что-то там у них не получалось. И когда они будут вспоминать, как в Алтуфьево храм расписывали, они не вспомнят день получки и как они выпивали на эти деньги или как принесли деньги женам и купили им по шубе, может быть, а будут вспоминать вот эти страдания, потому что в это время они были людьми, в это время они возносились духом, они приобщались к Божественному.

Или мать, которая вкусила материнства (когда один ребенок родился или два, тут еще весь потенциал не может быть растрачен, а когда женщина родит пятого, шестого, она тогда уже входит во вкус),– с любой женщиной поговори, имеющей семь – девять детей, и она скажет: теперь уже легко. Потому что человек понимает: вот это-то и есть жизнь; в страдании он учится самому главному – состраданию и любви.