Серебряное небо - Мери Каммингс

К тому времени, как зашло солнце, Лесли уже сидела у костра, разведенного в той самой нише, где они с Джедаем пережидали бурю. Сам Джедай в сухих штанах и накинутом на плечи одеяле сидел напротив; мокрые вещи сушились на воткнутых наискось в песок оглоблях волокуши.

На костре кипел подслащенный стевией клюквенный отвар, рядом с костром, в прикрытом крышкой котелке, «доходила» щедро сдобренная сушеным луком каша из крупки — так называлась крупа, секрет приготовления которой знали лишь в двух поселках в верхнем течении Арканзаса.

Жили в них мусульмане — выходцы из Восточных штатов, жили замкнуто и отстраненно, чужаков к себе пускали нехотя и не разрешали им оставаться в поселке на ночь. Из товаров они охотнее всего брали пряности и ткани и расплачивались вот этой самой крупкой.[6]

Делали они ее вроде бы из пшеницы, но ревниво хранили свой секрет, и никому не удавалось узнать, как получается, что золотистая, мелкая, как песок, крупа почти не нуждается в варке: стоит засыпать в кипяток пару пригоршен, минуту поварить и, сняв с огня, дать постоять под крышкой — и через четверть часа котелок уже полон густой вкусной каши.

Свои запасы крупки Лесли берегла и старалась расходовать экономно, в основном когда уставала и хотелось побыстрее поесть горяченького. Сегодня был именно такой случай.

Собаки расположились вокруг. Здесь, в пустыне, да еще после бури, охотиться им было не на кого — ящерицы и те попрятались, так что Лесли пришлось раздать им почти все запасы вяленого мяса. Хорошо хоть воды было вволю: набившийся между камней снег таял, тут и там с них стекали тоненькие струйки.

Прошедшую бурю Лесли, как и собаки, воспринимала как данность и не особо о ней задумывалась. Да, она могла замерзнуть или заработать воспаление легких, но не замерзла же! И даже не простудилась; повезло — гряда эта подвернулась.

Бывало и хуже, например в позапрошлом году: бешеный ветер, горячий песок, который проникал сквозь одежду — и никакого укрытия поблизости. В тот день она потеряла двух собак; каким чудом уцелели остальные, до сих пор непонятно.

Сама Лесли лежала, закутавшись с головой в тент и прижимая к себе Алу; порой давала ей попить из горсти, вытирала мокрой ладонью лицо и делала один-два глотка из фляги.

Воды оставалось все меньше и меньше, дышать становилось все труднее и труднее — и тянулось все это без малого десять часов…

Так что по сравнению с той бурей эта была вполне сносной…

Перед тем, как идти в поселок, Лесли решила сделать дневку и поохотиться — нужно было восстановить запасы вяленого мяса. Тем более место было на редкость удачное — поросшая редким сосняком и кустарником равнина между двумя притоками Пергатуара,[7] где круглый год водились чернохвостые олени.

Вместо одного дня, как рассчитывала, она провела там целых четыре — уж очень успешной оказалась охота. В первый же день ей удалось подстрелить двух оленей фунтов по полтораста каждый, пять зайцев и молодую дикую индейку. Оставшиеся дни она не покладая рук занималась заготовкой мяса: резала его на полосы, втирала соль и развешивала на ветерке; на ночь снимала, а с восходом солнца снова распределяла по вешалам из жердей. Отходить от вешал надолго было нельзя — собаки поглядывали на висящее мясо с большим интересом, хотя за эти дни наелись до отвала.

Похоже, она все время недокармливала Джедая, потому что сейчас, дорвавшись до мяса — вволю, сколько хочется — он ел его и ел. Трудно было себе представить, что даже такой крупный мужчина, как он, в один присест может слопать целого жареного зайца и больше половины десятифунтовой индейки. А он съел, и когда Лесли предложила ему еще ломоть жареной оленины — на всякий случай: неужто его и на это хватит?! — тоже не стал отказываться.

Все эти дни она, если нужно было взять его куда-то, не прицепляла к его запястью ремень — просто говорила: «Пойдем!» — он вставал и шел рядом. Поэтому, когда на пятый день, оставив волокушу в укромном месте и набрав полный рюкзак товара, она отправилась в поселок, то тоже не стала привязывать к запястью Джедая ремень, повела его свободно. И нарвалась: еще до того, как они добрались до поселка, он выкинул номер, в очередной раз показавший, что за человеком с дефектными мозгами нужен глаз да глаз.

Произошло это, когда они переходили ручей. И ручей-то был ничего особенного, глубиной едва по колено — и на таком мелководье он ухитрился мало что не утонуть.

Как? А очень просто: посреди ручья ему вдруг приспичило попить. Опередив Лесли на несколько шагов, он нагнулся, так что задница оказалась выше головы. То, что у него за спиной висит тяжеленный рюкзак, он, разумеется, во внимание не принял. Рюкзак кувырнулся ему на затылок, и недоумок впилился своей безмозглой башкой прямо в воду, забился, пытаясь выпрямиться; подоспевшая Лесли схватила его за лямку и рванула назад. Он вынырнул, выпучив глаза, отплевываясь и задыхаясь, плюхнулся на задницу — и, естественно, искупал в воде нижнюю часть рюкзака.

Она пинком заставила его встать и, ругаясь на чем свет стоит, погнала к берегу. Добравшись до сухого места, дала еще и оплеуху, занесла было руку для второй — и опустила, уж больно жалким он выглядел: шмыгающий носом, со слипшимися волосами и стекающими по физиономии струйками воды.

Вздохнула, достала ремень и снова привязала к его руке. Нет, голубчик, рано тебе еще самостоятельно ходить!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Поселок, в который Лесли шла, был не совсем обычным. Жили там одни женщины — жили все вместе, коммуной, и во всем слушались старейшину, Дженет, высокую, тощую и язвительную особу лет пятидесяти.

Как получилось, что в поселке, не считая двух или трех маленьких детей, нет представителей мужского пола, Лесли никогда не спрашивала — такими вещами, если люди сами не рассказывали, интересоваться было не принято.

Несмотря на отсутствие мужчин — а может, именно благодаря ему — жили женщины здесь весьма неплохо. Обрабатывали землю, сеяли пшеницу и кукурузу, имели стадо молочных коз, несколько лошадей и — один на всех — минитрактор, над которым жительницы поселка тряслись как над младенцем, ежегодно подновляли на его боках желтую краску и ласково именовали машину «Цыпочкой».

Помимо того, что Лесли надеялась получить в этом месте неплохую выручку, главным для нее было пополнить запас стрел для арбалета. Оба ее арбалета были сделаны именно в этом поселке, и Джейнсис, здешний механик, одна-единственная знала какой-то секрет, благодаря которому изготовленные ею стрелы летели точно в цель. Однажды Лесли попробовала заказать стрелы в другом месте — дала мастеру образец, и вроде бы получилось похоже. Но только вроде бы: если стрелой Джейнсис Лесли могла подстрелить влет дикую индейку, то «чужой» стрелой хорошо если по неподвижной цели не мазала.

Поселок был окружен десятифутовой оградой; первые пять футов — толстые доски, выше — натянутая на столбы колючая проволока. У ворот на лавочке сидели две девчонки лет десяти. При виде Лесли обе подскочили, приветственно замахали руками; одна метнулась внутрь поселка — доложить, вторая осталась на своем посту.

Когда Лесли подошла к воротам, девчонка приветливо заулыбалась.

— Здравствуйте! Вы принесли нам краску для шерсти? — было забавно наблюдать, как она стесняется смотреть в упор на Джедая, но когда думает, что никто не видит, зыркает на него глазами.

— Принесла, — кивнула Лесли. — Синюю и оранжевую. И… на вот тебе, — достала из кармана две древние, еще «с прежних времен», карамельки в ярких обертках.

Девчонка осторожно, словно они могли ужалить, взяла конфеты загорелой лапкой, взглянула удивленно; в глазах так и читалось: «А эти красивые штучки — они для чего?»

— Это конфеты, они сладкие, — вздохнув, объяснила Лесли, — только бумажку снять надо.

Улица в поселке была всего одна: два ряда одноэтажных домиков, натоптанная дорожка между ними и, в конце — главное здание, тоже одноэтажное, но длинное и приподнятое над землей на столбах-сваях. Оно как бы отделяло «жилую» часть поселка от «хозяйственной» — позади него располагались конюшня, хлев, амбар и мастерские.

Лесли в этом поселке была гостьей желанной, ее приход был событием и праздником. Пока она шла по улице, ее несколько раз окликали, здоровались. Из одного окна высунулась пожилая женщина, спросила, принесла ли она шелковые нитки — Лесли ответила, что принесла.

Дженет ждала ее на крыльце — высокая, сухопарая, в кожаных штанах и заправленной в них рубашке в красно-синюю клетку; седеющие волосы аккуратно подстрижены, в руке — самокрутка из кукурузного листа.

— Привет! — подходя, кивнула ей Лесли.

Она понимала, что старейшина уже минут десять знает об ее приходе и от нетерпения аж встречать вышла — но спешить по этому поводу не собиралась: пусть Дженет возглавляет поселение, но ей, Лесли Брин, она не начальница! Поэтому она велела Джедаю сесть на ступеньку, не торопясь расстегнула его рюкзак и перевалила на крыльцо. Сказала: