Королева Алиенора, неверная жена - Маривонн Микель

В этот момент — после короткого и отрывистого стука в дверь — появляется Генрих, у которого пропала охота осторожничать со своей супругой и Эрменгардой.

— Я думал, что вы уже готовы к приему наших баронов из Гаскони, Пуату и Лимузена. Дорогая кузина поговорит со мной о своем виконтстве, пока вы будете собираться.

Неприятно пораженная тоном Плантагенета, Эрменгарда не могла вымолвить ни слова.

— Я слышал, виконтесса, что вам принадлежат самые прекрасные укрепленные церкви на нашем континенте, — небрежно бросил он.

— При нашем плоском побережье, чего бы мы стоили без укрепленных церквей? — ответила Эрменгарда. — Они возвышаются посреди болот подобно бастионам. Иногда их принимают за мечети. Из соображений экономии они были построены и для военного, и для религиозного использования. Епископ Агда также получил разрешение укрепить свой собор. Наши епископы хорошо защищали свое виконтство[60]. Спасибо небесам, в данный момент оно процветает, — гордо произнесла она.

Эрменгарда разгадала ненасытный волчий аппетит английского короля. Она спешит удалиться, чтобы готовиться к рождественскому празднику. Из своих внутренних покоев, где ей расчесывают волосы, в разговор вмешивается Алиенора:

— Эрменгарда не говорит вам, Генрих, что Нарбонна со времен римлян поставляет самые прекрасные ткани экарлат. Надо сказать, что у Эрменгарды растут хермесовые дубы. Червецы, которые водятся на них, дают знаменитые крупинки нарбоннского экарлата. У нас в Пуату другие богатства: пастель, вино, фрукты и овощи. Имеются также уникальные древние алтари, унаследованные от саркофагов нашей Аквитании и с IX века предназначенные для принятия причастия верующими. Наши эмали добиваются известности и соперничают с кельнскими. Мы с Эрменгардой всегда дружили и никогда не думали о соперничестве между собой.

Выходя из покоев, виконтесса почувствовала, что ее трясет. Проходя мимо святого Христофора, стоящего в нише, она перекрестилась, слегка согнула колени и пробормотала на провансальском языке:

— Святой Кристу. Защитите вашу верную дочь и ее виконтство от всех наводнений Гро, летней лихорадки, от нашествий. Но особенно храните вашу скромную рабу от неподходящих мужей.

Глава 11

Констанция и Людовик

В замке Омбриер послышались раскаты голоса, усиленные эхом в коридорах.

Они пронизали стены. Воздух в комнате Алиеноры сотрясается от голоса Генриха Плантагенета: «В монастырь! В монастырь! Что я говорю, в темницу эту женщину!» О какой женщине идет речь? Трубадуры, и особенно жонглеры, часто спавшие в коридорах поблизости от залов охраны, разбуженные шумом, приняли прозвучавшие высказывания за оскорбление почитаемой ими хозяйки. Что происходит? Слуги, всегда знающие о малейших происшествиях в повседневной жизни замка, на этот раз не знают, что ответить.

Думая, что речь идет о королеве, они замирают, прислушиваясь. Что же такого могла сделать Алиенора, чтобы вызвать подобную бурю? Известно, что Плантагенет подвержен внезапным приступам ярости, и Эрменгарда поднялась по лестнице, чтобы прийти на помощь своей кузине и, если понадобится, дать отпор Генриху. Она тихо входит в детскую комнату, где видит Нанн, кормилицу, перепуганную до смерти. Добрая кормилица держит в своих руках маленького Генриха и не спускает глаз с колыбели Матильды. В момент, когда Нанн собирается постучать в дверь королевских покоев, слышится спокойный голос Алиеноры:

— Послушайте, Генрих, не впадайте в такое состояние. Эта Констанция мечтает о власти. Может быть, она действительно влюблена в Людовика? Я знаю моего бывшего мужа: он снова женился, а он не такой человек, чтобы так легко сменить жену. Он настоящий христианин, вы забываете об этом. Констанция Кастильская, его супруга, все время при нем.

— Да всем наплевать на любые обязательства, если речь идет о будущем династии! И к Людовику это тоже относится. Он может без труда поменять Констанцию Кастильскую на Констанцию Бретонскую, поскольку у него еще нет наследника мужского пола.

Успокоившись, Эрменгарда отпускает своих охранников и прижимает ухо к двери в комнату Генриха и Алиеноры, чем приводит Нанн в полное смущение. Очень скоро Эрменгарда понимает, что так сильно взволновало Генриха. Он читает вслух письмо, которое ему только что передали. Шпион посчитал полезным переписать для Плантагенета послание, адресованное королю Людовику VII, в котором — ни больше ни меньше — предложение о браке от Констанции Бретонской Пентьевр[61]:

Страсть, о которой я сообщаю Вашему Величеству, чувства, которые испытываю по этому поводу, заставляют меня осмелиться Вам написать. Я непрерывно думаю о Вас, и Ваши заслуги произвели столь глубокое впечатление на мою душу, что та гордость, которая до этого дня заставляла отказываться от подарков всех остальных, уступает любви, от которой я не могу себя защитить. Любви к Вам, судите о ней по этому моему поступку!

— Эта Констанция объявляет, что она влюблена в Людовика, — прерывает его Алиенора. — Однако искренна ли она?

— Достаточно того, что ее брат Конан все время попадается на моем пути с этой войной за наследство в Бретани. Я передал ему почтение от графа Ричмонда, восемьсот пятьдесят тысяч ливров, чтобы он не играл перед своими союзниками роль наследника, преследуемого королем Англии. Более значительные доходы, чем от Бретонской герцогской короны. Что еще нужно этому крикуну, чья сестра мечтает о высоком положении, вплоть до французского трона? В монастырь эту напыщенную женщину, говорю я вам! Она бросается на шею Людовику, чтобы сильнее скрепить, клянусь своей бородой, корону Бретани с французской короной, расколоть единство вашего и моего наследства. Я надеюсь, вы чувствуете опасность?

— Это письмо, — продолжает Алиенора, — играет роль приманки. Тон его личный, но настолько прямой, что не может вызвать у Людовика ничего, кроме недоверия. Всякая немного более изысканная женщина не раскрывалась бы таким образом. Бедный Людовик! Можете считать его боязливым человеком, но ни в коем случае не дураком. Что еще там пишет эта Констанция?

Генрих гневно читает вслух:

Эта гордая Констанция, которая никогда не желала принимать никаких поклонников (…), ныне заявляет Вам, что если для того, чтобы засвидетельствовать, что Вы хоть капельку тронуты нежностью к ней, Вы пошлете либо кольцо, либо какой другой подарок, какой Вам заблагорассудится, он станет для нее столь же дорог, как если бы Вы подарили ей весь мир!

Генрих делает знак Алиеноре, чтобы она его не перебивала: