Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4 - Дмитрий Быстролётов

— Что это?

— Подтверждение на принятие от меня заявки на изобретение. Подтверждает Отдел Изобретений Народного Комиссариата Обороны СССР. Неплохо?

— Ещё бы! Сколько их?

— Здесь пять. Но ведь это только случайно сохранившиеся расписки в принятии заявок. На уже принятые изобретения документов не сохранилось: приняли и выдали премию, записали в личное дело — и всё. А документы на руки не дают, все изобретения — засекречены. Да и в расписках всё помечено условно. Гляди — «заменители цветных металлов». Какие? Для чего? Неизвестно! А это образец заявки, возвращённой для доработки. Целое дело, как видишь.

— Так зачем же ты подавала заявку, не доработав до конца?

— Чудак! Важно подать и получить номер и дату регистрации. Потом можно дорабатывать хоть год — всё равно вся переписка пойдёт за первым номером и первой датой. Понял? Это важно для приоритета!

— Ну, и удавалось доработать, сдать и получить премию?

— Ещё бы! Вот предложение. «Тормозная лента из пластмассы». Я тогда работала в ВИАМе. Скромно, не правда ли? За этим скрывались огромная работа, увлекательные поиски, опасные для жизни пробные полёты и, наконец, триумф победы!

Все было бы теперь неизвестно, если бы случайно не сохранилась одна страничка из деловой переписки. Вот она, порадуйся вместе со мной!

Инженер вашего Института Анна Михайловна Иванова в продолжение 2-х лет возглавляет научно-исследовательскую работу по созданию высококачественной отечественной тормозной прокладки «ВИАМ-12», не уступающей лучшим заграничным образцам. В своей работе она непосредственно связана как с заводом 120, так и с военным представительством Военно-Воздушных Сил.

Участвуя в проведении войсковых лётных испытаний в Монино в 1938 г., тов. Иванова помогла разобраться и установить причины загадочного засылания вашим Институтом некондиционных пластин с заниженным коэффициентом трения, что в тот момент ставило под угрозу всю проделанную работу по «ВИАМ-12».

Осваивая в 1939/40 г. прокладки «ВИАМ-12» на заводе «Карболит» в производственном масштабе, тов. Иванова проявила много упорства и настойчивости, в результате чего серийные тормозные прокладки начали поступать на завод 120 высокого качества.

Отмечая хорошую работу тов. Ивановой как инженера вашего Института, Представительство сочло необходимым поставить об этом Вас в известность.

Ст. военный представитель Парторг Круглая печать 22 марта 1940 г.

Анечка подняла на меня сияющие глаза.

— Ну, как?

— Великолепно!

— Ты теперь веришь, что и в Институте, и на аэродроме, и в Наркомате меня встречали с почётом, а так как я была молода, хороша собой и одевалась по последней моде, то не было недостатка и в невинном ухаживании или комплиментах. Всё это было, милый, всё было!

Начинался плавный переход от практической работы к научной, я стала старшим инженером и могла начать обдумывать тему диссертации. И вдруг война. Я думала о научной работе среди рвущихся на аэродроме бомб: это было моё оружие, которое я готовилась поднять на врага. И тогда…

— И тогда?

— Тогда меня арестовали, а так как никаких материалов для следствия и суда не было, то по Особому совещанию мне дали пять лет и послали умирать в лагерь.

Мы помолчали.

— Машине истребления советских людей удалось вырвать тебя из рядов защитников Родины, Анечка. Машине понадобились твои мясо и кровь — она нуждалась в смазке.

— Да. Мне швырнули вонючую тряпку, и я подползла к жирным ногам Тамары Рачковой. Это было в Мариинском распреде. Я думала, что так ко мне пришла смерть.

— Но ты не умерла! Через пять лет убийца и хулиган Валька Романов рассказал, как ты села в грязную теплушку на станции Мариинск в толпе освобождённых заключённых. Что было дальше?

— Вот, посмотри, — сказала печально Анечка. — Это справка, что я работала старшим инженером исследовательской группы центральной заводской лаборатории огромного военного завода в Славгороде на Алтае. С октября 1947 года по октябрь 1948 года.

— Опер, капитан Еремеев, сообщил мне об этом ещё в Суслово. Ты сама писала, что устроилась хорошо.

— Я бежала от Лины, которая хотела сделать из меня бесплатную домработницу. Это было тяжелее, чем в лагере, морально, конечно. Никакого отдыха, никакого участия или внимания. «Дай!» «Принеси!» «Сходи!» Дочь называла меня бабкой и старой телегой и обращалась со мной соответственно. Завод в алтайской степи был отдыхом от Лины, но не отдыхом от лагеря. Я чувствовала себя смертельно уставшей.

При заводе был посёлок, там в бараках-полуземлянках жили итээровцы и рабочие. Грязь, пыль, пьянство, драки и ужасающая бедность. Чудовищное бескультурье. Это был ад. Я тоже получила комнату и тоже покупала у казахов вонючее грязное масло и ободранные бараньи тушки. За мной ухаживал спившийся инженер, часто валявшийся на улице в грязи. Секретарша директора, имевшая на него виды, из ревности напала на меня в автобусе и стала душить. Всю окровавленную случайные попутчики отбили меня и привели в Славгородский горком. Мне посоветовали уехать. Опять Москва и Лина. Её драки с мужем. Развод. Ни дня покоя. Ни минуты.

— А дальше?

— А дальше вот, читай. Справка с Тамбовского котельномеханического завода. Я работала там на должности заведующей лабораторией. С ноября сорок восьмого и по конец апреля пятидесятого. Получила прекрасную комнату. Оделась. Отдохнула. Мне сделал предложение один очень приятный человек, доктор наук, учёный. Человек с положением. Но я отказала. Это был человек из того мира, из которого я была вырвана с корнями и безвозвратно. Мир благодушной невинности, доверчивости и неопытности. Чуждый мне мир. Не только навсегда потерянный, но и в какой-то мере враждебный своим самодовольством и ограниченностью.

Нет, я хотела дождаться встречи с тобой, чтобы у нас речь понималась с полуслова и не нужно долго толковать, что к чему.

Так началась новая полоса — время отдыха. Но длилось оно недолго: наступил пятидесятый год, выбранный министром Государственной безопасности Абакумовым для всеобщей кампании выявления и отправки в лагеря всех бывших контриков, отсидевших срок. Около меня стала увиваться племянница директора, проверенный сексот. Начались провокационные разговоры. Меня охватил ужас, непонятный человеку, не испытавшему на себе все наши беззакония.

Анечка задумалась и замолчала.

— Гм… Ну, а дальше?

— Ужас происходил от неуверенности, от непонимания, что делать. Чувство растерянности — отвратительное чувство, его я особенно ненавижу.