Монаший капюшон - Эллис Питерс

Сержант подтянул пояс и рассмеялся:

– Знаешь, из тебя вышел бы неплохой адвокат дьявола. Но ты заметь: малец-то был вне себя после того, что натворил, и у него не было времени пораскинуть мозгами. И потом – если он швырнул в Северн не склянку, то что же, по-твоему, это было, брат?

Сержант неторопливо вышел из сарая навстречу вечерней прохладе, а Кадфаэль остался, ломая голову над этим вопросом.

Брат Марк, который все это время слушал и наблюдал, незаметно притулившись в уголке, хранил почтительное молчание, пока не увидел, как Кадфаэль недовольно стукнул себя по коленям сжатыми кулаками. Тогда он осторожно промолвил:

– Еще не стемнело, и до вечерни примерно час остается. Может быть, сходим, под мостом пошарим?

Брат Кадфаэль, который почти забыл о присутствии молодого человека, посмотрел на него с удивлением и благодарностью.

– А ведь верно. У тебя, кстати, и глаза помоложе. Вдвоем мы, пожалуй, успеем осмотреть все, что можно. Да, к худу ли, к добру ли, а попробовать стоит.

Брат Марк резво устремился вслед за Кадфаэлем, они пересекли двор, вышли за ворота и двинулись в сторону города по дороге, ведущей к мосту. Слева поблескивала свинцовая гладь мельничного пруда.

Проходя милю дома, окна которого были плотно закрыты ставнями, Марк с любопытством поглядел на него. Он никогда не встречал госпожу Бонел и ничего не знал о том, какие узы связывают ее с Кадфаэлем, однако нутром чуял, что его друг и наставник сильно обеспокоен. А брат Марк любил и почитал Кадфаэля больше всего на свете, не считая разве что святой церкви. По дороге он деловито обдумывал все, что ему довелось услышать, и прикидывал, что из этого можно извлечь. Когда монахи свернули направо и стали спускаться по узкой тропе, которая вела к берегу и монастырским садам, тянувшимся вдоль плодородной поймы Северна, Марк промолвил задумчиво:

– Я так понимаю, брат, что мы ищем что-то маленькое и блестящее, но лучше бы это была не склянка.

– Что бы это ни было, – вздохнул Кадфаэль, – надо постараться эту вещицу отыскать, и хорошо бы это оказалась какая-нибудь невинная безделушка.

Под береговыми упорами моста, до самой кромки воды, берег порос густыми кустами и травой. У реки трава топорщилась пучками, пробиваясь сквозь корку льда толщиной в несколько дюймов. Пока не стемнело и не пришло время идти к вечерне, монахи, не жалея сил, прочесывали берег в поисках маленького, относительно тяжелого блестящего предмета. Но ничего похожего на то, что мог бы выбросить на берег Эдвин, им обнаружить не удалось.

После ужина брат Кадфаэль уклонился от чтений в зале капитула и, разжившись краюхой хлеба, головкой сыра и небольшой фляжкой эля для своего беглеца, украдкой направился к аббатскому амбару, стоявшему на площадке для конских торгов. Ночь выдалась ясная, но безлунная: похоже, что к утру выпадет снежок и Северн у берегов крепче прихватит ледком.

Поднявшись по лестнице, монах постучал, как было условлено, но в ответ не Донеслось ни звука. Он с одобрением кивнул головой, открыл дверь и вошел, тихонько прикрыв ее за собой. Было темно, хоть глаз выколи, изнутри повеяло теплом и свежей соломой и послышался шорох: видать, паренек пошевелился в своем гнезде. Монах сделал шаг на звук и сказал:

– Не бойся, это я, Кадфаэль.

– Я знал, – приглушенным голосом отозвался Эдвин, – знал, что ты придешь.

– Что, долгим денек показался?

– Да я почти все время спал.

– Вот и молодец! Где ты тут?.. Ага!

Они двинулись навстречу друг другу. В темноте Кадфаэль нащупал рукав Эдвина и сжал его руку.

– А теперь давай присядем, есть разговор. Отвечай коротко и прямо, времени у меня в обрез, но, надеюсь, обсудить свои дела мы успеем. Вот тебе снедь да питье.

Руки Эдвина с радостью ухватили узелок с харчами. Бок о бок монах и юноша пробрались в уголок и устроились на соломе.

– Ну как, есть для меня добрые вести? – с тревогой спросил Эдвин.

– Пока что нет. Зато у меня к тебе есть вопрос. Почему ты мне не все рассказал?

Эдвин, с наслаждением вгрызавшийся в краюху хлеба, аж привстал от возмущения.

– Да ты что? Я рассказал тебе все как было! С какой стати мне что-то скрывать, я же сам пришел к тебе за помощью.

– Вот и я думаю – с какой стати. Зато сержант откопал какого-то возчика, который ехал из Шрусбери по мосту, когда ты, ровно заяц, припустил из матушкиного дома. И этот возчик утверждает, что видел, как ты что-то зашвырнул в реку. Это правда?

– Правда, – ответил мальчик, не колеблясь ни секунды.

В голосе его прозвучала смесь замешательства, смущения и беспокойства. Кадфаэлю показалось даже, что Эдвин покраснел в темноте, но скорее не оттого, что умолчал о чем-то постыдном, а оттого, что сглупил, и эта глупость нечаянно вышла на свет.

– Что же ты вчера мне об этом не рассказал? Знай я заранее, глядишь, и смог бы тебе лучше помочь.

– Да сам не знаю. – Эдвин слегка приуныл и недоумевал, но старался сохранить достоинство. – Мне подумалось, что это не имеет отношения к делу... и я хотел об этом забыть. Но если это так важно, я сейчас тебе расскажу. Ей-Богу, в этом нет ничего плохого.

– Это очень важно, хотя ты, конечно, об этом и не подозревал. – Кадфаэль решил, что лучше сказать парнишке все прямо как есть, чтобы тот не думал, что монах усомнился в его невиновности. – Дело вот в чем, паренек: сержант считает, что ты выкинул в реку склянку из-под яда, которую перед этим опорожнил в судок с куропаткой. Так что лучше тебе поведать все, как было на самом деле, тогда, может, мне и удастся убедить сержанта, что он идет по ложному следу, и в этом случае, и во всем остальном тоже.

Эдвин воспринял это достаточно спокойно. Судьба уже нанесла ему немало ударов, и юноша научился сносить их, не падая духом. Соображал он быстро и сразу смекнул, что ему грозит и что мог подумать брат Кадфаэль. Медленно выговаривая слова, парнишка спросил:

– А разве не надо сперва убедить тебя самого?

– Меня убеждать нечего. Правда, сначала я, признаться, был ошарашен. Ну да ладно, выкладывай.

– Я же ничего не знал! Откуда мне было знать, как все обернется, – Эдвин тяжело вздохнул.

Они сидели плечом к плечу, и Кадфаэль почувствовал, как охватившее парнишку напряжение ослабевает. После короткого молчания Эдвин сказал:

– Об этом никто не знал. Я и Меуригу ничего не сказал, и даже матушке не проговорился – случая не представилось. Ты же знаешь, я учусь работать по дереву и немножко по металлу – вот и решил показать, что я в этом деле кое на что способен. И сделал подарок для своего отчима. Не потому, что хотел к нему подольститься, – с подкупающей откровенностью добавил Эдвин, – я его на дух не переносил. Но матушка так переживала из-за нашей размолвки, а он злился и срывал свое раздражение на всех, далее на ней. Раньше такого не бывало, я знаю, он ее любил. Я приготовил подарок, чтобы предложить ему пойти на мировую. Ну и еще мне хотелось показать, что из меня выйдет мастер, что я и без него не пропаду, сумею заработать себе на кусок хлеба. – Он перевел дыхание и продолжал: – Давным-давно отчим совершил паломничество в Уолсингем и привез оттуда реликвию, которой очень дорожил. Говорят, это кусочек каймы от покрова Пресвятой Девы, я так лично в этом сомневаюсь, но он в это верил. Узенький такой лоскуток голубой материи, с краю золотая нитка продернута. Выложил он за него кучу денег, я знаю. Так вот, он хранил свою святыню завернутой в кусок золотой парчи, а я задумал изготовить маленький ковчежец, как раз по размеру реликвии. Получилась такая шкатулочка с крышкой на шарнире. Я ее сделал из грушевого дерева, все подогнал как следует, хорошенько отполировал, а на крышке выложил изображение Пресвятой Девы – фигура из серебра и перламутра, а мантия из лазурита. По-моему, неплохо вышло.

В голосе Эдвина прозвучали нотки горечи, и Кадфаэля это тронуло. Парнишка так гордился своей работой, а она пропала втуне: было о чем горевать.

– И вчера ты взял ковчежец с собой, чтобы подарить ему?

– Да, – скрепя сердце признал Эдвин.

Кадфаэль припомнил рассказ Ричильдис о том, как встретили паренька. А ведь он пришел, набравшись смелости, пересилив себя, и где-то под одеждой прятал подарок. Монах с грустью промолвил:

– Но так и не отдал ему подарок, а убежал из дома, сжимая ковчежец в руке. Я тебя понимаю.

– Он сказал, что я приполз к нему выпрашивать манор, – произнес Эдвин дрожащим от обиды голосом, – насмехался надо мной, требовал, чтобы я встал перед ним на колени... Как мог я после этого предложить ему свой подарок? Он принял бы это за доказательство своей правоты... Я бы этого не вынес! Я же просто принес подарок, и ничего не собирался просить!

– И ты зажал его в кулаке и пустился бежать, не говоря ни слова. Я и сам бы, наверное, так поступил.

– Но у тебя, может быть, хватило бы ума не выбрасывать свою работу в реку, – печально вздохнул Эдвин. – И почему я так поступил – сам не знаю... Только пойми, я сделал эту вещь для него, но она осталась у меня, а тут еще Эльфрик бежал за мной и звал, но повернуть назад я не мог... В общем, мне пришло в голову, что ковчежец не мой, раз предназначался в подарок, а отчиму он тоже не нужен, вот я и выкинул его...