Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже Император рассказывал Гиббсу, «…что Керенский очень нервничал, когда бывал с Государем. Его нервозность однажды дошла до того, что он схватил со стены нож слоновой кости для разрезывания книг и так его стал вертеть, что Государь побоялся, что он его сломает, и взял его из рук Керенского. Государь мне рассказывал, что Керенский думал про Государя, что Он хочет заключить мирный сепаратный договор с Германией, и об этом с Государем говорил. Государь это отрицал, и Керенский сердился и нервничал. Производил ли Керенский у Государя обыск, я не знаю. Но Государь говорил мне, что Керенский думал, что у Государя есть такие бумаги, из которых было бы видно, что Он хочет заключить мир с Германией. Я знаю Государя и я понимал и видел, что, когда Он рассказывал, у Него в душе было чувство презрения к Керенскому за то, что Керенский смел так думать» (Российский архив VIII. Н. А. Соколов. Предварительное следствие 1919–1922 гг. М., 1998. С.104).
Глава VIII
Не впускать
Среди членов Императорского Двора, решивших остаться во дворце, — далеко не все решились на это — были подруги Императрицы Александры Федоровны: Анна Александровна Вырубова и Лили Ден. Обе были арестованы по приказу Керенского и высланы в Петроград. Во дворце также остались генерал-адъютант, обер-гофмаршал Высочайшего Двора граф Бенкендорф и его больная жена[92]; пасынок графа Бенкендорфа князь Василий Долгоруков[93] — единственный член царской свиты, кто по прибытии из Могилева поехал с Императором в Царское Село; баронесса Буксгевден и графиня Гендрикова[94] — фрейлины; учитель французского языка месье Жильяр; гоф-лектриса при дворе Императрицы Александры Федоровны госпожа Екатерина Шнейдер[95] и доктора Деревенко и Боткин. К несчастью, в тот день, когда вернулся Император, у Гиббса был выходной, и он находился в Петрограде. Дворец сразу закрыли и взяли под охрану. Затем он перешел на тюремное положение. У Гиббса не было возможности пройти к Царской Семье. Оказавшись в затруднительном положении, он обратился к британскому послу. Сэр Джордж Бьюкенен сразу же написал министру председателю[96] письмо, в котором просил позволить Гиббсу вернуться к работе. Просьба была отклонена. Затем письмо сэра Бьюкенена отослали обратно в посольство — в нем содержался отказ, подписанный пятью министрами. Гиббсу только оставалось с нетерпением дожидаться удобного случая. Но он так и не представился. Сам он ничего не смог добиться от революционного правительства. Разочарованный, он сдался[97].
В течение последующих пяти месяцев Гиббс получал новости о Царской Семье только из вторых рук. Он узнал, что новые солдаты охраны обращаются с членами семьи значительно хуже прежних, и даже матрос Деревенько, более десяти лет бывший дядькой Цесаревича, унизил, а затем покинул его. Гиббсу сообщили, что Император, ставший непривычно молчаливым, днем убирает снег, пилит дрова или играет с детьми, а вечером читает им вслух. Англичанин узнавал не только о визитах Керенского и наведении правительством справок о якобы изменнической и прогерманской деятельности Александры Федоровны, но и о многом другом: создании огорода на лужайке парка, изъятии солдатами игрушечного ружья наследника, которое полковник Кобылинский[98], комендант гарнизона, а позднее и дворца, любезно вернул.
Полковник Кобылинский, благородный и великодушный человек, охранял Царскую Семью, не вторгаясь в ее жизнь, и без того полную ограничений. Телефонные линии были обрезаны, входящие и исходящие письма прочитывались[99].
Все, кроме Александры Федоровны, поднимались рано. Затем Император и князь Долгорукий гуляли в парке полтора часа (после заката это запрещалось). Ланч был в час. Император, иногда вместе с другими, мог работать в саду до трех, в то время как у детей шли уроки. Чай подавали в четыре часа, обед — в семь. И так день за днем. Однажды, когда Великим Княжнам и Наследнику стало лучше и депрессия после болезни отступила, Император с помощью месье Жильяра (по-французски он называл его «Cher collegue» — дорогой коллега) перепланировал программу их обучения. Николай Александрович преподавал историю и географию, Императрица Александра Федоровна — Закон Божий, месье Жильяр — французский язык, баронесса Буксгевден — английский и фортепиано, госпожа Шнайдер — арифметику, а графиня Гендрикова — изобразительное искусство.
Глава IX
В Сибирь
Гиббс не мог находиться вместе с Царской Семьей, но он по-прежнему жил в своих комнатах в Екатерининском дворце. Англичанин брался за любую работу в Петрограде и время от времени обращался к чиновникам в слабой надежде на то, что ему позволят вернуться к семье Императора. Он поздно узнал о смерти своего отца в Нормантоне весной 1917 года. 21 апреля / 4 мая он написал своей тете Хэтти[100] из комнаты № 4 Большого дворца Царского Села. Среди его бумаг был исправленный черновик:
«4, Полукруглый зал, Большой дворец, Царское Село.
21 апреля 1917.
Моя дорогая тетя Хэтти,
Тетя Кейт[101] сообщила мне печальное известие о смерти моего бедного отца. Письмо было написано на 11-ый день после его смерти, и оно очень долго находилось в пути, почти два месяца. И хотя прошло уже столько времени, я узнал об этом только сейчас. Я уверен, что первое, что мы должны сделать, — это поблагодарить Вас за ту любовь и заботу, которыми Вы окружили отца в последние годы его жизни. Трудно себе представить, что бы он делал без Вас. Если бы не Вы, он не прожил бы столько и не был бы так счастлив. В 1914 году, уезжая из дома, я оставлял его счастливым. Из-за того, что меня не было рядом с ним в последние годы, у меня остались самые светлые воспоминания о закате его дней. Было бы хорошо, если бы я смог побывать дома еще раз до того, как это все случилось. Вопрос о разрешении на выезд до сих пор не решен. Без сомнения, Вы уже знаете о том положении, в котором мы оказались из-за политических событий. Само собой разумеется, никто пока не знает, что будет дальше, и мой долг, равно как и мои интересы, призывают меня находиться здесь. Наши судьбы совершенно поломаны, и велика вероятность того, что я вскоре покину Россию и вернусь в Англию с моим „учеником“. Но я не могу сказать, когда это
