Командир атакует первым - Василий Шевчук

Да, это был Якименко, теперь уже полковой комиссар. Разобравшись в моих делах, он стал поддерживать кадровика. И вдруг меня осенило:

- Товарищ полковой комиссар! Товарищ майор! Я - военком эскадрильи 247-го истребительного авиаполка, и никто, понимаете, никто меня с этой должности не снимал и не освобождал от выполнения обязанностей! Считаю себя временно выбывшим из-за ранения и возвращаюсь в полк, несмотря на решение медицинской комиссии. Врачи меня освободили от полетов, но от служебных дел комиссара я не могу считать себя освобожденным!

То ли моя горячность, то ли какая-то определенная логика моего суждения помогли. Полковой комиссар, весело подмигнув мне, сказал командиру-кадровику:

- Я бы отпустил, товарищ майор. Все равно полк на фронт, а он сюда вернется, - и еще раз, хитро улыбнувшись, пожал руку и вышел.

Кадровика словно подменили. Забыв официальный тон, он неожиданно пожаловался:

- Кто бы меня так выручил?! Я тоже после ранения сюда попал. И никак не вырвусь. Правда, я "кадровый кадровик", - он невесело усмехнулся, - вот и говорят: "Не все равно тебе, где личные дела ворошить?.."

Уходя из кабинета, в котором моя синусоида все-таки вынесла меня вверх, я невольно подумал: "Вот этот майор, капитан в комендатуре - чем-то они похожи друг на друга. Оба считают себя несчастными оттого, что сидят если и не в глубоком тылу, где-нибудь в Ташкенте, но и не на фронте.

А капитана из комендатуры, когда я снимался с учета, на месте не оказалось. Заменил его капитан с пустым подвернутым рукавом гимнастерки. Я спросил о предшественнике.

- Уехал. Добился своего. На днях письмо прислал: снова батальоном командует. Боевой парень, - и новый "письмоводитель" тяжко вздохнул...

Да, ему уже не воевать. А мне? Как-то дальше пойдет дело?

Короткие сборы, нелегкие минуты прощания. Впереди еще много неизвестного. Но завтра-послезавтра уже полк, товарищи. Там, на перроне тбилисского вокзала, снова заплаканные глаза Шуры, улыбка дочурки. Позади тяжелый неравный бой, ранение позвоночника, санчасти, госпитали, врачи...

После войны в одной книге я прочитал, что "всего в годы Великой Отечественной войны в госпиталях и других воинских лечебных учреждениях самоотверженно трудилось более 200 тыс. врачей и 500 тыс. среднего медицинского персонала... За годы войны госпитали страны вернули в действующую армию более 7 млн. воинов"{2}.

Я был один из семи миллионов.

Время такое - военное

Красные звезды на створках зеленых ворот, часовой-красноармеец у проходной - военный городок, обыкновенный, каких много было разбросано по необъятной территории страны. Несколько двух-, трехэтажных домов комсостава, десятка два "финских", как их называли, клуб, чуть в стороне казармы, штаб. За ними аэродром с самым высоким здесь зданием - ангаром, стены которого выкрашены в шахматную черно-белую клеточку.

Все военные городки похожи друг на друга и все разные - в одни ты заезжал мимоходом, в другом побывал в командировке, а в этом довелось жить и служить. И много иль мало ты тут прослужил, но он стал тебе близким, родным, потому что это был твой дом. Здесь ты жил со своей семьей, здесь родились и росли твои дети, здесь с тобой рядом товарищи, с которыми ты делил радость успеха, горечь неудач... И если волею судьбы военного человека ты возвращаешься туда снова, то вступаешь на улицы с таким же волнением и трепетом, с которым приезжаешь после долгой разлуки в родные места. Но особенно дорог тебе городок, который был первым на длинной армейской дороге.

И словно для того чтобы я еще острей почувствовал важность своего возвращения в строй, со стороны казарм, со строевого плаца, грянула песня, прозвучавшая по радио буквально через два-три дня после начала войны. Услышал я ее впервые здесь, на этом аэродроме. Никто не разучивал, не запоминал ее специально. Слова песни выражали суть наших чувств и мыслей, торжественная, сильная и уверенная мелодия сразу и навсегда вошла и жизнь советских людей так же, как и слово "война".

Война... Началась она для нас, как и для всех военных людей, с самого мобилизующего слова: "Тревога!", которое прохрипели ранним утром памятного воскресенья репродукторы громкоговорящей связи, установленные в квартирах комсостава, в казармах, на аэродроме. Короткое, оно заставило сразу забыть все личное, собрать воедино волю, помыслы многих людей и неограниченной своей властью направило их на аэродромы - в кабины самолетов, в парки - к танкам, на боевые посты кораблей.

Война! Там, на западе, уже шли кровопролитные бои. Несколько дней мы, летчики, ждали, что наш полк отправят на фронт. Но приказа не было, наши обязанности оставались прежними: активная учебно-боевая подготовка, боевое дежурство. Много летали. Командир полка майор И. М. Дзусов все внимание уделял воздушным боям, тактической подготовке, стрельбе. А мы писали рапорты с просьбой направить на фронт.

В декабре 1941 года группе летчиков вручили документы о переводе в 247-й истребительный авиационный полк, который входил в ВВС 51-й общевойсковой армии, воевавшей на Керченском полуострове.

Отъезжавшие со мной пилоты-однокашники искренне радовались: сбылась мечта - едем на фронт. Наши товарищи, которые оставались здесь, особенно Дмитрий Глинка, огорчены были до предела.

Конечно, дело не в наших рапортах - просто фронту нужны летчики. Кстати, вскоре и полк Дзусова отправился туда же, на Керченский полуостров.

...И вот я снова иду по этому городку под звуки песни, заставляющей сильнее биться сердце: "Идет война народная, священная война..." Я снова в строю. Рядом мои испытанные в боях товарищи. Перед строем дает указания на день начальник штаба майор Безбердый. Рядом, заложив руки за спину, командир полка подполковник Кутихин. Словно и не было длинных месяцев разлуки с полком, с боевыми друзьями. По-мужски скупая радость встречи: дружеское рукопожатие, хлопок по плечу: "Жив, старина!" Жив - это главное. Вернулся значит, повоюем! Почти каждый у нас уже и сам был ранен. Да и не принято у летчиков расспрашивать о здоровье.

Но командир полка и врач долго читали медицинское свидетельство, строчки о том, что "старший лейтенант В. М. Шевчук в связи с тяжелым ранением позвоночного столба...", явно озадачили их. Подполковник Кутихин даже чистую, оборотную сторону этой злосчастной бумаги посмотрел, словно надеялся там найти что-нибудь утешительное. Но увы... Командир огорченно произнес:

- Выходит, Шевчук, летать тебе... пока нельзя?

Врач вмешался:

- Товарищ командир, не пока, а вообще старшему лейтенанту Шевчуку летать нельзя.

Кутихин насупился, встал из-за стола, прошелся по кабинету.

- Вот что, старший лейтенант Шевчук, - нашел выход командир, приступайте к исполнению своих служебных обязанностей комиссара второй авиационной эскадрильи. Организуйте как следует политическую учебу. Обратите внимание и на дисциплину, на настроение личного состава... Как, доктор, вы не возражаете? - неожиданно обратился он к врачу.