А я люблю военных… - Людмила Милевская

– Ты всю жизнь его обманывала, ты старше Женьки на десять лет, – визжала она.

Ответить я не могла и, заливаясь слезами, лишь беспомощно глядела на мужа.

– Не на десять, а на пять, – восстановил справедливость Евгений и (вот она настоящая храбрость!) напомнил: – Вы же ровесницы, в одном классе учились.

Невозможно передать, что случилось с Юлей: она побледнела, покраснела и позеленела одновременно, остолбенела и от злости затряслась.

– Ага! – закричала она. – Так ты уже ее защищаешь?!

Я мгновенно бросила умирать (до того ли?), осушила глаза и, торжествуя, спросила:

– А тебе хотелось бы, чтобы он меня побил? Прямо на твоих глазах?

Я строго глянула на мужа и спросила:

– Женя, ты меня побьешь?

Бедный Евгений, страшно пасуя, тревожно залепетал:

– Я что, я что, с ума сошел, бить тебя? Когда я тебя бил? Не буду я бить тебя…

– Ага! Так это сделаю я! – завопила Юля и с непередаваемым энтузиазмом набросилась на меня.

Поскольку я настроилась на совсем другие отношения, вошла совсем в другую роль и к отпору абсолютно не была готова, то произошло самое страшное: Юлька вцепилась в мою дорогую прическу.

С одной стороны я даже была польщена: значит она по достоинству оценила мастерство Кольки Косого, и салон я посещала не зря, но с другой стороны – драка в таком месте, где меня знают как писательницу, как интеллигентку, как воспитанного человека, общественного деятеля широкого профиля…

Все это сильно сковывало.

Однако позволить Юльке мять мой новый костюм я тоже не могла…

В общем, не знаю что осталось бы от Юльки, если бы на мою беду не появилась Тамарка. Как всегда, она появилась очень не вовремя и по привычке сразу же бросилась делать глупости.

– Мама, ты невозможная! – закричала она, оттаскивая меня от Юльки, потому что Евгений в этом смысле был совершенно беспомощен: стоял как парализованный.

– Она невозможная! – тяжело дыша и усердно восстанавливая силы, подтвердила Юлька.

– Я невозможная? – тоже тяжело дыша и тоже усердно восстанавливая силы, спросила я.

– Конечно! – возмутилась Тамарка. – Ты невозможная! Зачем ты Харакири натравила на меня? Только представь: буквально сразу же после нашего разговора он явился в мой офис и потребовал тысячу долларов, упрямо ссылаясь на тебя. Это что, его новый прикол? Он может плохо кончится. Мне стало дурно, Мама, чуть разрыв сердца не получила.

Я была так потрясена, что даже на секунду забыла про Юльку.

– Артем-Харакири явился к тебе? – закричала я. – Значит его уже выпустили? Так быстро?

Тамарка удивилась:

– Выпустили? Откуда?

– Ну уж не знаю куда эфэсбэшники потащили его, – пожимая плечами, ответила я. – С Лубянки, думаю, выпустили, откуда ж еще?

Тамарка смотрела на меня с обидным скептицизмом и недоверием:

– В своем ты, Мама, уме? Харакири? С Лубянки? Что он, ничтожество, там делал?

Мне сразу расхотелось рассказывать Тамарке, что и я там была.

– Ах, Тома, не время об этом, – отмахнулась я, – лучше скажи, ты денег ему дала?

– Нет, конечно, не дура же я. Сказала, чтобы подождал меня в кабинете, а сама тихонечко сбежала сюда. Ха! Штуку баксов! Какому-то Харакири! За кого ты меня держишь?

Пока мы обсуждали проблему моего долга Харакири, Юлька, пользуясь моей занятостью, попыталась тихонечко, по-подлому, ускользнуть. То, что она собиралась прихватить с собой и моего мужа, думаю, не стоит уточнять.

Но есть Бог на свете! Беглецы уже собирались войти в зал, доступа в который меня надежно лишили, когда в холле появилась Люба со всем своим выводком, разодетым с той яркостью и колоритом, которые присущи цыганскому табору. Нарядный Валерий выступал впереди всех и нес громадный сверток, думаю – подарок.

Этот сверток с панталыку Юльку и сбил, она замешкалась, оглядываясь, тут-то я ее и настигла…

Ужас, что там началось! Пух и перья полетели от этой Юльки, но никто ничем не мог ей помочь. Все растерялись.

– Мама, ты невозможная! – вопила Тамарка.

– Уведи детей! – верещала Люба.

– Спасите! Помогите! – взывала Юлька.

Помогать ей было некому.

Мой Женька (молоток!) реагировал по-мужски: столбенел и глаза таращил.

Валерка вообще сбежал под маркой заботы о детях, мол надо поскорей их уводить, чтобы они раньше времени жизни не научились, Тамарка же и Люба бегали по кругу. Они опасались за свои наряды и прически, в связи с чем жизнь Юльки казалась им сущей ерундой. Они не решались приблизиться к театру боевых действий и лишь беспомощно квохтали.

С надменным «фэйс-контролем» в свое время я так подружилась, что и он не смел меня обидеть. У всех сразу же нашлись дела, уведшие их на улицу, прямо к дверям ресторана, где царило немыслимое спокойствие.

Короче, не находя на своем пути препятствий, я лютовала – Юлька лысела на глазах. Тамарка и Люба метались и вопили.

И тут ожил мой Евгений и с дикой яростью…

Нет, он не бросился Юльку свою защищать. Вместо этого он с дикой яростью завопил:

– Какая сволочь ей сообщила?! Какая сволочь меня сдала?!

– Не сволочь, не сволочь, – обиженно затараторила Люба, – не сволочь, а очень переживающий человек.

На этом месте нервы у метрдотеля не выдержали, он вернулся и дал знак охране; трое неслабых ребят бросились нас разнимать.

Не стану описывать их мучений… В общем, меня от Юльки оттащили – клянусь, им было нелегко! Я рвалась, ребята меня за руки держали и усердно уговаривали.

Больше всех уговаривал Рамбулье, прозванный так за косматость, лохматость, овечий нрав и склонность к полноте. Он всегда мне симпатизировал и явно был на моей стороне.

– Софья Адамовна, – шептал он, – вам лучше на улицу пойти погулять, там вы успокоитесь, давайте пойдем, покурим.

Дружная же компашка времени даром не теряла: мгновенно устремилась в недра зала – Юлька вырвалась вперед, только муж мой замешкался и поотстал.

– Женя!!! – отчаянно завопила я. – Женя, вернись!!!

Сердце его дрогнуло, он вернулся. Ребята насторожились и вцепились в меня еще сильней.

– Отпустите, – потребовала я, – разве не видите, мне бить больше некого!

Мне поверили и отпустили, смущенно в сторону отошли, поглядывая украдкой как бы я еще чего не выкинула. Выпроваживать меня грубо ни у кого духу не хватило.

Евгений с тоской смотрел на меня: на лице его отражалась боль.

– Соня, зачем ты мучаешь себя?

Ха! Что несет он, бедный мужчина?! Себя мучаю! А что же говорить о Юльке? Еле живая ноги унесла! Или его это не волнует?

– Соня, не мучай себя!

Ужас, какая в его глазах тоска!

– Так это я, оказывается, мучаю себя? Я! А не ты! Теперь знаю, что мне делать. На завтра же назначу свадьбу и приглашу всех твоих друзей!

Евгений переменился в лице: тоска сменилась на тревогу.

– Но мы же официально еще не разведены, – напомнил он.

– Если ты можешь жениться при живой жене, то что помешает мне выйти замуж при живом муже?

Евгений – какое непостоянство – обрадовался:

– Так значит ты согласна на развод?

И тут меня куда-то понесло, куда-то не туда, словно забыла зачем пришла.

– Да, – гордо ответила я, – для этого сюда и явилась. Прими это в качестве свадебного подарка. Завтра же дам тебе развод. Прощай и желаю счастья! Насколько это возможно при твоей новой жене.

Я это так громко сказала, что все – и метрдотель и охрана – с облегчением вздохнули, Евгений же с опаской спросил:

– Значит я могу идти? Ты не будешь больше скандалить?

– Иди, – согласилась я. – Иди, если ты меня больше не любишь.

Он удивился:

– Нет, это ты больше не любишь меня. Ты твердила это с утра до вечера, даже хуже: говорила, что ненавидишь, что презираешь.

– А ты? Что делал ты? Не хочешь ли ты сказать, что любишь меня? – с надеждой спросила я.

– Нет, уже не хочу, – отрезал Евгений.

– Ну и катись к своей каракатице кривоногой! – взвизгнула я.

Он зло сплюнул, безмолвно выругался и ушел.

Глава 18

Все ждали, что я тоже уйду, но я осталась: осела на диван, обхватила голову руками и застыла. На душе кошки скребли, и вот в такой неблагоприятный момент почему-то вспомнился Владимир Владимирович.

«Во всей этой истории уже то хорошо, – подумала я, – что меня до сих пор не схватили. Значит Женькина свадьба не заинтересовала эфэсбеэшников, следовательно здесь и есть самое безопасное место, так зачем же отсюда уходить? И, главное, куда?»

Я беспомощно глянула на метрдотеля, озабоченно державшегося на безопасном расстоянии. Он вынужден был откликнуться на немой призыв и подойти.

– Софья Адамовна, очень сочувствую вам, но и вы в мое положение войдите: нет у нас свободных мест.

– Успокойтесь, – ответила я, – больше не буду скандалить. Просто поужинать хочу.

– Но нет у нас свободных мест! – для убедительности прикладывая руку к сердцу, взмолился он. – Клянусь, нет и сегодня не будет!

«Значит не получилось. Не век же сидеть мне на этом диване», – подумала я, собираясь подниматься и, несолоно хлебавши, отправляться на все четыре стороны.