Внедрение - Андрей Константинов

Обнорский и Ильюхин именно на таком приеме именно такими вот стандартными возгласами друг друга и поприветствовали. Потом они одновременно разулыбались, а затем Обнорский чуть наклонился к уху полковника и шепнул:

– Выйдем на минутку.

Они вышли к воде (прием проходил на одной из государственных резиденций на Крестовском острове), и журналист таинственно спросил:

– Никого не заметил?

Ильюхин с легким раздражением пожал плечами:

– Сволочи много разной.

Полковник к имениннику относился уважительно, но некоторых из его гостей просто не переваривал, поскольку многое о них знал.

– Злой ты, – лицемерно вздохнул Обнорский. – Это сливки нашего общества… Да, так вот: среди этих сливок барражирует месье Гамерник.

Виталий Петрович с любопытством взглянул на журналиста:

– Да? Интересно… Но – не более чем интересно.

Однако Андрей выложил еще не все свои сюрпризы:

– Интересно другое… Товарищ Гамерник прибыл из столицы нашей Родины не один, а с приятелем. Я зацепил краем уха обрывок их разговора – похоже, что этот приятель мент. И такой сурьезный мент, не ниже полковника, судя по понтам и уверенной манере… Помнишь, я говорил тебе о связях Гамерника в центральном аппарате?

– А с чего ты взял, что они приятели?

Обнорский тонко улыбнулся:

– Ну, я же видел, как они общались… Почти интимно.

– Ладно, – нахмурился Виталий Петрович. – Глянем.

Нахмурился Ильюхин оттого, что снова кольнуло его нехорошее предчувствие. И оно не обмануло полковника.

Когда Виталий Петрович нашел среди гостей Гамерника, предчувствие переросло в тоску, потому что «приятелем» оказался тот самый похмельный губоповец, который присутствовал при первом разговоре о необходимости внедрения в структуру Юнгерова. Московский полковник тоже узнал Ильюхина и обрадовался, как ребенок. Он вообще пребывал в прекрасном расположении духа, так как до похмелья было еще далеко. Губоповец полез к Виталию Петровичу обниматься и тут же начал представлять его Гамернику:

– Это кореш мой питерский, наш, из уголовного розыска… Как раз нашу задачу общую тут непосредственно решает! Ну, ты понял!

И, подмигнув заговорщицки одновременно Ильюхину и Гамернику, москвич жизнерадостно заржал. Виталию Петровичу стало совсем не смешно. Гамерник, узнавший Ильюхина (и, видимо, вспомнивший их давний неприятный разговор, касавшийся, кстати, все того же Юнгерова), принужденно улыбнулся и попытался было одернуть своего приятеля:

– Что ты несешь? Какое «общее дело»?

Прозвучало это фальшиво. Губоповец искренне не понял, в чем, собственно, проблема:

– А че такого-то? Все ж свои… Я не по-понял…

Ильюхин чокнулся с Гамерником и московским коллегой, сказал несколько ничего не значащих общих фраз и снова вышел на свежий воздух. Обнорский стоял все на том же месте и курил. Виталий Петрович выхватил из руки журналиста сигарету и добил ее в один затяг. На удивленно-вопросительный взгляд Андрея полковник ответил в стихах:

Подари мне, милый, мину,Я в пизду ее задвину.Если враг туда прорвется –Он на мине подорвется!

– Все так плохо? – серьезно спросил Обнорский.

Ильюхин ссутулился и не сплюнул, а просто харкнул с чувством на землю. И только потом ответил:

– Еще хуже. Я так думаю, что сейчас у меня светлая полоса. Черная – начнется скоро…

Виталий Петрович понял, откуда исходила инициатива по внедрению к Юнгерову. Понял и мгновенно прикинул тайный ход карт, проплаты, липовые бумаги и все прочее… Все это было бы очень скучно, если бы не расстрел в лифте, во-первых, и необратимость уже запущенной операции со Штукиным, во-вторых. Все ведь было уже много раз согласовано, подписано и утверждено. Черт его знает, что нужно, чтобы повернуть такую махину вспять. Да и на каком основании? На основании того, что губоповец знаком с бизнесменом Гамерником? Смешно. Очень бы было смешно, если бы не было так грустно…

Ильюхин очнулся от своих невеселых мыслей и посмотрел устало на журналиста, терпеливо ожидавшего хоть каких-то комментариев:

– Андрей, я тебе потом все объясню… Правда. А сейчас не спрашивай, а просто помоги. Нужно.

Обнорский обреченно покрутил головой:

– Хорошо. А что делать-то нужно?

Полковник придвинулся к журналисту поближе и начал что-то долго шептать ему в ухо. Андрей уже не удивлялся ничему, он просто тупо охреневал. Наконец Ильюхин откачнулся от Обнорского и уже чуть громче пробормотал быстро:

– …Понял? Главное – ты со мной в контрах. Я что-то скажу – ты примешь в штыки. Главное – информация вслух, что по расстрелу полный глухарь, – для ушей Гамерника. Только чтобы выглядело все естественно, надо профланировать среди гостей… Непринужденно и раскованно.

Журналист тяжело вздохнул:

– Виталий, если б ты знал, как я люблю непринужденно и раскованно фланировать на приемах. Ты бы зарыдал.

Собравшись и соответствующим образом настроившись, они по очереди занырнули обратно в огромное здание государственной резиденции, разошлись в разные стороны и углубились в стайки гостей. Заход Обнорского напомнил сцену выхода Бубы Касторского на набережную из кинофильма «Новые приключения неуловимых»: «Здрась-сь-сьте! Кого я вижу!!… Сколько лет, сколько зим!… Все хорошеете?! Как же, как же… Ба-а! Куда ты пропал, старый?…» Краем глаза полковник наблюдал за маневрами журналиста и невольно улыбался. Слыша жизнерадостный гогот Андрея, было трудно поверить, что тот ненавидит приемы, пьет на них только воду и никогда ничего не ест…

Ильюхин дождался, когда Обнорский окажется рядом с Гамерником и его приятелем, и «поджался» к их группе, увидев рукопожатия и начало беседы ни о чем.

– Вот так и знал, что Обнорского здесь встречу! – воскликнул Гамерник довольно громко.

Ильюхин сделал шаг вперед, Андрей как бы машинально протянул ему руку, но полковник якобы стал искать глазами официанта и отвернулся.

– Неучтиво как-то, ваше благородие! – отреагировал на этот «демарш» Обнорский.

– А, журналист… – «очнулся» Виталий Петрович и извинительно-снисходительно похлопал Андрея по плечу.

– Вы бы меня еще голубчиком назвали! – вспыхнул Андрей.

– А что не так?

– А если я вас буду милиционером называть?! – накалял постепенно тон Обнорский и передразнил Ильюхина: – «А… милиционер…»

– Я, наверное, чего-то не понимаю… – безразлично пожал плечами полковник и постарался отвернуться.

– Вы не ответили! – повысил голос Андрей.

Гамерник и «губоповец» смотрели на затевающийся скандал «пятикопеечными» глазами. Московский полковник аж рот приоткрыл. Виталий Петрович резко повернулся к журналисту и медленно, почти по слогам произнес:

– Что ВАМ ответить?

– Отчего такое неуважение? – сквозь зубы прошипел Обнорский.

– А откуда такое неуважение в готовящейся статье по тройному убийству?

– Откуда вы знаете – она же еще только готовится?

– Да уж знаю… – с еле заметной брезгливостью усмехнулся Ильюхин и еще раз удивился про себя, увидев, как на щеках журналиста явственно проступают красные пятна, свидетельствовавшие о глубоком погружении в образ.

Андрей постарался в ответную улыбку вложить весь свой яд:

– А вы раскройте хоть что-нибудь, будет вам и уважение…

Так он это мерзко сказал, что Виталий Петрович почувствовал со все возрастающим удивлением, как сам заводится почти по-настоящему. У полковника даже жилка под глазом задергалась, когда он процедил, словно сплюнул:

– А мое уважение… Вы… Меньше за своего дружка в статьях переживать надо – на его же денежки…

Обнорский вскинул подбородок и ледяным тоном отчеканил:

– Вы, господин милиционэр, советуйте своим подчиненным! Учите их – как им жить и, главное, как лучше преступления раскрывать. А что мне в моих статьях делать – я как-нибудь без вашего участия разберусь!

Андрей резко швырнул свой стакан на поднос подошедшему официанту (бедняга с перепугу аж присел), задрал нос еще выше и стремительно отошел в сторону. Они настолько хорошо сыграли, что Виталий Петрович абсолютно искренне пробормотал вслед Обнорскому:

– К-козлина!

Возникла пауза. Потом опешивший от увиденного и услышанного «губоповец» закрыл наконец-то рот и тут же вновь открыл его, чтобы спросить:

– Вы это… чего, ребята?

Искренняя растерянность москвича была для Ильюхина эквивалентом аплодисментов за нелегкий актерский труд. Виталий Петрович раздраженно опрокинул в себя рюмку водки, зажевал ее каким-то бутербродом и пояснил с набитым ртом:

– Да достал уже этот дружок Юнгерова! У нас недавно покрошили в лифте людей Юнкерса, так этот, с позволенья сказать, журналист, надрывается – льет на нас дерьмо! Наверное, думает, что мы от этого найдем кого-нибудь…