Конец королевы - Властимил Шубрт

— Чего молчишь? — проговорил я, когда тишина стала слишком долгой и гнетущей. — Давай называть вещи своими именами. Деньги не пахнут, верно?

— Ах нет, не говори так, — вздохнула Катаржина и энергично завертела головой. Потом отвела взгляд от портрета и неожиданно спросила: — Тебе здесь нравится?

— Очень! — ответил я. — А почему ты спрашиваешь?

— Интерьер продумал один художник, ему и квартира принадлежит… То есть у него ордер на квадратные метры, но все остальное тут — мое, от ковра до картин на стенах. — Она махнула рукой в направлении своего портрета. — Это я получила в подарок к своему двадцатилетию. Его тоже рисовал он. Имя тебе ничего не скажет, в искусстве он пока что не очень большая фигура, так что лучше обойтись без имен. Но я в него влюбилась…

Она потянулась к коробке, где лежали американские сигареты.

— Я редко курю, только когда расстроюсь, а про него не могу вспоминать без волнения. — Нервно стряхнув пепел, Катаржина горько улыбнулась: — История вполне банальная, но я всегда реву, когда…

— Послушай, — прервал я, — я ни о чем тебя не спрашивал.

Катаржина снова завертела головой.

— Нет уж, я хочу все объяснить. — Протянув руку, она на миг сжала мне запястье. — Не волнуйся, в детали вдаваться не стану. Я была обычной влюбленной, и в девку меня превратили французские масляные краски. Они были ему нужны, купить их можно только на валюту, вот я для него и постаралась. А потом швырнула их ему в лицо. — Она раздавила в пепельнице едва начатую сигарету, и глаза ее лихорадочно заблестели. — Он расхохотался как сумасшедший и заявил, что не стоит так переживать, потому что физическая ревность — это буржуазный предрассудок… — Она медленно обвела взглядом свое комфортабельное жилище. — Раньше здесь были только паутина, холод собачий, два мольберта и скрипучая кушетка… А потом он нарисовал этот портрет. — Она проглотила слюну и грустно добавила: — Так что ты прав: все началось из-за денег, ну, а дальше — обычная инерция. Катиться с горы всегда легче.

Я погладил ей руку, она в ответ улыбнулась.

«Мартини» действовал безотказно. Он таял на языке и небе, согревал желудок, туманил голову. Мы лежали рядышком, было темно и тихо, и я потихоньку смирялся с мыслью, что до конца года она не может порвать с Бертом и все пока останется по-старому, если даже мне хочется иметь ее всегда и только для себя.

— К тому же у него есть мои фотографии, — едва слышно произнесла она в темноте.

— Порнографические, что ли?

— Нет, что ты! Но все равно: мне придется выкупить негативы. А он за них наверняка запросит кругленькую сумму. Кое-какие деньги у меня еще есть, вот и сегодня продала валюту, но не так уж и много, почти все я вложила в эту обстановку… Но тысяч восемь еще наскребу.

У меня даже дух захватило. Восемь тысяч! Если после окончания учебы буду зарабатывать восемь тысяч за полгода, буду доволен.

— И все-таки, — продолжала Катаржина, — страшнее Берта и негативов знаешь кто? Зузана! Из-за тебя.

Я засмеялся:

— Это ерунда! Пятиминутное дело!

— Нет, — она обняла меня за шею, — она не должна догадаться, что ты бросаешь ее из-за меня. Мы с ней подруги, и я не хочу ее обижать. Потерпи до Нового года, Борек. Как раз и с Бертом будет покончено. Ну, пожалуйста…

Из башни мы ушли около полуночи. Я бы не против там остаться хоть на неделю, но Катаржина меня упросила. Дескать, Зузана может что-то заподозрить.

Чтоб ее черти побрали, эту Зузану! Ну и дурак же я, что с нею связался!

Несмотря на просьбу Катаржины и мое вынужденное согласие, все могло сорваться уже через пару дней, в первое воскресенье ноября, когда мы встретились с Катаржиной у нее в комнате. Зузана уехала домой и собиралась вернуться только в понедельник утром, но неожиданно приехала ночью и стала ломиться к нам. Я лежал совсем голый рядом с Катаржиной и, когда раздался стук ключа в замочной скважине, даже обрадовался. Две-три неприятных минуты — и дело с концом! Но Катаржина не желала слышать о неприятностях. Она увела ничего не подозревающую Зузану в туалетную, а я тем временем удрал. Когда на другой день она мне рассказала, какой спектакль разыграла, я чуть не умер со смеху.

Еще один спектакль мы сыграли с египтянином Мунцером. Вместо Катаржины он обнаружил в башенке меня и вышел оттуда мокрый как мышь. Достаточно было показать ему карточку с гербом, засунутую в обложку от проездного билета, которую я предъявил вместо «удостоверения». Он прикинулся, что по-чешски ни бум-бум, только, мол, по-английски или по-французски, а когда я насел на него с более-менее приличным английским, он выдал себя за любителя старины, а башню, дескать, он посчитал историческим памятником. На следующее утро Катаржина позвонила ему и сказала, что, как ей кажется, за нею следят. Он, разумеется, говорил с нею по-чешски, но ничего вразумительного не сообщил и быстренько повесил трубку.

Одного из лучших «клиентов» Катаржина с легким сердцем списала. С другим покончила через пару дней, во время устроенной Гонзой вечеринки в «Дельте». Это был бизнесмен ВГ из Мюнхена, с которым я столкнулся, когда первый раз нагрянул в башню. Примерно с неделю Катаржина рвала и метала. В дело вмешался Берт. О продаже негативов не хотел сначала даже разговаривать, но, когда она предложила ему три тысячи крон, только засмеялся. Запросил пятьсот марок.

— Беда в том, что кроны его не интересуют, он признает только валюту. А у меня ничего нет, я всегда ее меняла на боны или продавала. Вот только сто пятьдесят долларов, ты знаешь откуда. Я собиралась со всем этим покончить, ну и немного поторопилась. На Сильвестра Берт нашел каких-то американцев, если с ними пойду, он вернет мне негативы вместо «гонорара»… Не сердись, Борек, но мне придется идти…

— А он точно вернет? Не будет тебя потом шантажировать?

— При мне запечатает их в конверт и отдаст одному американцу, а тот мне вечером под Новый год вручит.

Я пожал плечами.

— Делай, как знаешь, Катаржина. Мы с тобой договорились, и наш уговор действует до конца года.

— Клянусь, что мне страшно этого не хочется, Борек, но, сам видишь, другого выхода нет… Может, ты что-то другое предложишь?

Мы ломали над этим голову целый день, строили самые фантастические планы, но так ничего толком и не придумали. Вечером всей компанией отправились в «Дельту», и тут, как назло, в баре оказался ВГ. Заметил Катаржину раньше, чем она его, пригласил на танец и стал уговаривать отправиться, как обычно, в башню. Но Катаржина от него удрала. Перед уходом сунула мне ключ, я стал отказываться, но она даже слышать ничего не хотела.

— Можешь проверять там, сколько хочешь, я еду домой в Костелец. Я не знала, что он здесь, честное слово. Он только что приехал, звонить я ему запретила, так что он отправил телеграмму. Завтра возьми ее на вахте… Ну, пока!

Она уехала ночным поездом. А я не поехал в башню: доверие за доверие.

Телеграмма на вахте действительно была: «Приехал в Прагу жди в семь вечера у тети. В.».

Его звали Вильгельм Гауфф, по-чешски он не знал ни словечка. Катаржина сама ему писала тексты телеграмм, он вставлял только время.

Словом, она ничего не утаила от меня из своего прошлого и убедила в том, что твердо решила порвать со всем этим. Оставалась только сильвестровая авантюра — ну да черт с ней! Это будет только паршивый эпилог паршивого года. Следующий будет гораздо лучше, потому что будет только наш.

Берт, как видно, на заморских гостей сильно рассчитывал. Даже приставил к Катаржине телохранителя. Четыре дня в горах промелькнули незаметно, и только одно-единственное утро мы с Катаржиной сумели отвоевать для себя. Она дежурила, все остальные отправились кататься на лыжах, а я «приболел». До самого обеда мы любили друг друга. Ночь я проспал рядом с Зузаной, и больше нам уединиться не удалось. Разве что пару поцелуев украдкой.

В последний вечер Гонза организовал прощальное гулянье. Он уже успел вылечиться от детской влюбленности в Катаржину и полностью переключился на Мирку. Она оставалась с ним каждую ночь, а Катаржина спала в своей комнате одна. Я, однако, пойти к ней не решался. Из-за Зузаны. С нею я решил покончить, как только уедет Катаржина.

На гулянке я много пил, но хмель меня не брал, я сидел в полной меланхолии и думал только о своей любимой, обнимал ее глазами и мучился, представляя, как уже завтра она будет лежать в объятиях какого-то паршивого американца… Ах, эти чертовы, тысячу раз проклятые негативы!

Тем временем вечеринка длилась и длилась, только около часа ночи все устали. Первой поднялась Катаржина.

— Ну, что, детки, пора и баиньки, — засмеялась она. — Завтра утром панна встала и к автобусу побежала…

Я даже рассердился: отчего это она вдруг заторопилась в постель? Хорошенько отдохнуть, чтобы с честью завершить свою карьеру проститутки?