Груз для горилл - Юрий Ячейкин.

– Вы хорошо сказали, Джон, – маленькая рука Элеоноры мягко легла на его здоровенную ручищу.

Джону стало тепло и уютно. Может, от горячего грога…

…Спустя несколько дней сэр Демби, коронер двора ее королевского величества, косноязычной судебной латынью составлял, по сути, оправдательный вердикт для верховной палаты канцелярского суда:

"…и названный Ингрем, боясь быть убитым и сидя в вышеописанной позе между рекомыми Николасом Скирсом и Робертом Поули, так что никаким образом не мог уклониться, защищаясь, и ради спасения собственной жизни, когда же и в том же месте схватился с названным Кристофером Марло, чтобы отобрать у последнего упомянутый кинжал; в той схватке этот Ингрем не мог уклониться от названного Кристофера Марло; и так случилось в той схватке, что названный Ингрем, защищая свою жизнь, нанес тогда в том же месте упомянутым кинжалом, длиной в 12 дюймов, названному Кристоферу смертельную рану над левым глазом, вглубь на два дюйма и шириной в один дюйм; от этой смертельной раны вышеупомянутый Кристофер Марло тогда и на том же месте умер".

Вскоре Ингрем Фрайзерс получил высочайшее помилование ее королевского величества и вернулся к своим будничным обязанностям – секретарствовать в Скедбери-Хауз, резиденцию Томаса Уолсингема, племянника сэра Френсиса. А что произошло с Робертом Поули и Николасом Скирсом? Уже через неделю их выпустили на свободу как непричастных к убийству в корчме "Скрещенные мечи". Первое, что сделала эта ловкая парочка, – направилась в казначейство Тайного совета и потребовала платы.

– С каких это пор, – ехидно спросил клерк, – мы начисляем заработную плату лицам, которые шляются по корчмам и отдыхают по тюрьмам?

– Не мели чепухи! – прикрикнул на него Поули. – А ну, отсчитай нам деньги. Вот, читай! – он ткнул под нос клерку приказ. – Что здесь написано? "В указанное время находились на службе ее величества". За каждый день – шиллинг. Быстро гони кругляшки в наши кармашки!

А над покойным ложь и клевета справляли свой шутовской танец, потому что имели, видать, опытного постановщика. Передавали всякое, для того чтобы через грязный слой слухов, перемешанных со сплетнями, не смогли пробиться и слабые ростки правды. Одни говорили, что он умер на улицах Лондона от чумной эпидемии, другие рассказывали, что вроде бы очумевший от рома Кристофер подрался в кабаке с такими же пьяными повесами, не поделив какую-то юбчонку, мало для них проституток – вон их сколько шляется. Слово за слово, дело дошло до ножей, и вот – пожалуйста! Но хватало и таких, которые в ответ на все это, словно сметая паутину, читали огненные строки из "Тамерлана Великого":

Столкнитесь, небо и земля! Конец!Земля утратила все, чем гордилась.А небо дух свой избранный сожгло!Земле и небесам над ним рыдать,Но лучшего вовек им не создать!

[Кристофер Марло, "Тамерлан Великий", часть 2, акт V, сцена 3]

Тогда в ход пошла тяжелая артиллерия церковников. Была издана "поучительная книжечка" "Видение божьего суда", в которой преподобный Томас Берд доказывал, что смерть негодного еретика Марло – это перст божий и небесная кара. Он писал:

"В атеизме и нечестивости не уступая другим, о ком шла речь, вместе с ними был покаран один из наших соотечественников, оставшийся в памяти многих под именем Марлин, по образованию – ученый, воспитанный с юных лет в университете Кембриджа, но по роду занятий – драмодел и непристойный поэт, который, давая слишком много воли своему разуму и не желая считаться ни с какой уздой, погряз (как и следовало ожидать) в такой крайности и озлоблении, что отрицал бога и сына его Христа, и не только на словах кощунствовал над троицей, но также (как истинно свидетельствуют) писал книги против нее, уверяя, что наш Спаситель – лицемер, а Моисей – фокусник и развратитель народа, что святая Библия – лишь пустопорожние и никчемные сказки, а вся религия – выдумка политиков. И вы посмотрите, какое кольцо господь вдел в ноздри этого пса лающего…"

Этот печатный донос они читали вдвоем – Томас Неш и Ричард Бербедж.

– Бедный дружище Кит! – сказал Томас и с омерзением швырнул брошюру в мусорную корзинку. – Скажи-ка мне, Ричард, как подвигается дело с "Гизом"?

– В том-то и дело, что никак, – нахмурился актер и, словно защищаясь, поднял руку, потому что хорошо знал невыдержанную и быструю на горячее слово натуру Неша. – Погоди, Том, сейчас я тебе все расскажу. Да выслушай ты наконец меня! Рукопись, а мы же имели единственный экземпляр, исчезла.

– То есть как это – исчезла? – у Томаса гневно сошлись брови.

– Если бы знать! Однако у нас есть подозрение. На днях у нас толкался этот бездарный стихоплет Уотсон[12], из-за которого Крис в свое время чуть не угодил на виселицу, но не пойманный – не вор. Кому и что тут докажешь?

– Прибью негодяя! – поклялся Неш.

Ричард Бербедж, не соглашаясь, покачал головой.

– Не прибьешь, Том. Не прибьешь…

– Вот увидишь!

– Ты не горячись, а слушай, что я скажу. Судя по тому, что нам известно, все это вяжется в один грязный, отвратительный клубок. Мы никого не прибьем и даже не станем устраивать никакого шума, а сделаем иначе. Мой премудрый брат Джеймс считает, что трагедию надо немедленно издать.

– Ты что, смеешься надо мной?

– Спокойно, Том. Джеймс сказал, что у тебя была хорошая возможность изучить манеру письма Криса, ведь вы вдвоем работали над "Дидоной". Так что ты должен восстановить заново выкраденную и, вероятно, уничтоженную рукопись "Гиза".

– "Восстановить"! – во весь голос выкрикнул Неш. – Ты хотя бы приблизительно представляешь, что это такое? Ты, по крайней мере, понимаешь, сколько замечательных находок Криса будет потеряно? Нет, это невозможно… Я же не заучивал ее на память!

– Возможно, Том, – непоколебимо доказывал свое упрямый и терпеливый Ричард. – И не торопись с отказом: мы, актеры, поможем тебе. Скажем, я готовил роль Гиза и более или менее хорошо выучил ее. Тут главное – не тянуть, пока что-то еще держится в голове. Потери безусловно будут. И ты в этом прав, Том. Но общими усилиями всех нас мы непременно возродим пьесу. Ведь это наш святой долг перед беднягой Кристофером.

– Если так – согласен! – твердо сказал Неш.

– Мы не сомневались, Том. Джеймс только предупреждает, что необходимо на всякий случай изменить название, чтобы сбить со следа тайных ищеек. На мой взгляд, Джеймс предлагает интересное название – "Парижская резня".

Вот так увидела свет последняя трагедия Кристофера Марло "Парижская резня", возрожденная памятью его настоящих, верных друзей. А их много было у него – этого человека с провалами в биографии, человека без лица, ибо не существует (и понятно, по каким причинам) ни единого его портрета или описания внешности. И почти все, что мы нынче знаем о нем, известно нам из доносов или свидетельств под пытками[13], которые сберегались в секретных архивах елизаветинского времени…