Там, где растут подсолнухи - Дафна Клэр

— Ну хорошо. — Джас позволил ей накрыть одеялом их обоих.

Блайт прижалась к нему, и он прошептал что-то невнятное.

— Что такое? — Она подняла голову, но, как ни старалась, не могла разглядеть в темноте его лицо. Она подумала, не задела ли она случайно его локтем.

— Ничего. — Голос Джаса звучал как-то странно. — Думаешь, ты сможешь заснуть?

Она издала истерический смешок.

— Ты шутишь?

— Нисколько. — Казалось, он был серьезен.

— Мы должны поговорить о чем-нибудь, только бы не думать о том, что творится вокруг.

— Замечательная идея.

— Не будь такой язвой.

— Поверь мне, я и не пытаюсь.

— Ну, расскажи мне что-нибудь о математике.

— Это точно поможет тебе заснуть.

Джас рассмеялся.

— Нет, мне нравится слушать тебя. Разговоры о твоей работе — это единственная вещь, которая может тебя оживить. Да еще, наверное, музыка.

Он промолчал, и она спросила:

— Я чем-то тебя обидела?

— Нет. До недавнего времени это было чистой правдой.

— До недавнего времени? — В ее сердце затеплился лучик надежды.

— Я думаю, ты знаешь, о чем я.

— Когда ты целовал меня?..

Он медленно, чуть насмешливо проговорил:

— Я уверен, у тебя не осталось никаких сомнений, что тогда я достаточно оживился.

— Ты хочешь снова меня поцеловать?

Прошло несколько томительных секунд. Джас замер, и Блайт прислушалась к его дыханию. Она чувствовала, как напряглась его рука, обнимавшая ее, и как напряглось все его тело. Наконец он сказал:

— Предлагаешь приятно провести время?

— Если хочешь.

— У тебя что, совсем нет чувств? — выдохнул он.

— Я не глупа, и я не ребенок.

— Так, значит, ты не возражаешь? Чтобы я не остановился на поцелуях? Ты хочешь заняться сексом здесь? Во время шторма на мокром полу под столом? Это что, возбуждает тебя, цветочек?

Глава шестая

Блайт закрыла глаза, содрогнувшись от стыда и отвращения. Она открыла ему свое сердце, а он посмеялся над ее чувствами, приравнял ее порыв к животному желанию.

— Мне не нужен секс, — пробормотала она еле слышно, чувствуя себя неуютно в его объятиях, хотя секунду назад ей было так хорошо. Чего она хотела, так это быть как можно ближе ему, испытать ту бурю чувств, которую она ощутила тогда на пляже. Испытать острое чувство предвкушения чуда, его стремление навстречу ей и свою ответную реакцию. Ей не нужен был «секс», ей нужна была любовь.

— Так я и думал, — отрывисто произнес он, — не приглашай к тому, чего сама не хочешь, черт тебя побери!

Неприятно пораженная, Блайт вспыхнула. Он думает, что она его дразнит. Ее обдало горячей волной гнева.

— Ты несправедлив ко мне. Это нечестно. — Она попыталась отодвинуться от него подальше, но он крепко держал ее.

— А с каких это пор отношения между мужчиной и женщиной честны?

— А с каких пор ты в этом эксперт? — усмехнулась Блайт.

Он озадаченно замолчал.

— А как насчет тебя? — недобро заметил Джас.

Блайт уже открыла рот, чтобы ответить, но ее прервал громкий скрип оторванного куска железа, донесшийся с крыши. Она инстинктивно вжала голову в плечи и вздрогнула.

— Не бойся, пока мы в относительной безопасности, — сказал Джас.

Но Блайт боялась вздохнуть или пошевелиться.

Было глупо ссориться, пока они не могли никуда деться друг от друга. И когда им в любую минуту могут понадобиться все силы для спасения своих жизней. Чтобы хоть что-то сказать, девушка спросила:

— Где ты учился музыке?

Она опасалась, что он не ответит, но некоторое время спустя Джас медленно проговорил:

— Когда я был ребенком, неподалеку от нас жила одна женщина. У нее было фортепьяно, и я часто слушал, как она играет. Иногда я перелезал через ее забор и забирался в дом через окно. Однажды до смерти ее перепугал, когда она увидела меня.

— И что же она сделала? — Блайт живо представила Джаса маленьким мальчиком, которого ведут в полицейский участок как малолетнего преступника.

— Сначала она устроила мне допрос с пристрастием и отругала меня, а потом поняла, что я просто хотел послушать музыку. Один раз она взяла меня в церковь. Этот день навсегда врезался мне в память. Там был настоящий старый орган с множеством труб, и, если положить руку на трубы, можно было пальцами почувствовать музыку… Прошло совсем немного времени, и она предложила мне брать у нее уроки музыки, а в обмен я должен был подстригать ее лужайки. Я ухватился за этот шанс.

— Я где-то читала, что математические и музыкальные способности часто проявляются у одних и тех же людей.

— Это и в самом деле так. Пифагорейцы считали, что рай состоит из музыки и чисел.

Снова эти пифагорейцы! Джас так много говорит о них и так мало о себе.

— Так почему ты не любишь своих сводных братьев? — спросила она.

— Это взаимно, — ответил он, сделав паузу. — Они не простили своей матери, что она вышла за моего отца, и не простили мне, когда я появился на свет.

— Сколько лет тебе было, когда умерла твоя мать?

— Четырнадцать. Служба социальной помощи отправила меня в приют, а сводные братья покинули дом.

— А почему ты не остался с отцом? — Она почувствовала, как он недовольно передернул плечами.

— Он был водителем-дальнобойщиком. Подолгу не бывал дома.

Ей подумалось, что его отец мог бы сменить работу, но, возможно, это было не так легко сделать.

— Каков был твой отец? Ты получил свои математические способности в наследство от него или от матери?

— Насколько я знаю, ни от одного из них. Отец иногда играл на гитаре, но у него не хватало времени на серьезную музыку.

— Родители не возражали против твоих уроков?

— Нет. До тех пор, пока это ничего не стоило, им было все равно, чем я занимаюсь. Они считали мое увлечение бесполезным занятием, немного странным, но в общем типичным для меня.

— В каком смысле типичным? Что они имели в виду?

Джас объяснил ей с ноткой цинизма:

— Отец всегда хотел иметь сына, который играл бы в регби и был в состоянии постоять за себя. Мне же никогда не доставляли удовольствия драки — ведь побеждали всегда мои сводные братья.

— Но ведь они же были старше и сильнее тебя! — возмущенно проговорила Блайт. — А что по этому поводу думали твои родители?

— Они не интересовались нашими делами, если только их не беспокоил устроенный нами шум.

Блайт сочувственно покачала головой: его детство было так не похоже на ее собственное. Вся семья окружала ее любовью и заботой. Возможно, невнимание родителей к Джасу и отложило отпечаток на его характер, научив скрывать все душевные переживания.