Смотри, но не трогай (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна

— Парни, это Лера, — отзывается тот. — Лера, это… Парни.

Очевидно, он догадался, что перечислять имена — занятие бессмысленное. Кое-кого я уже знаю, а остальных — вряд ли запомню.

— Вениамин, — тот, что секунду назад назвал меня красивой девушкой, хватает мою руку и бесцеремонно припечатывается к ней губами. — Очень приятно.

— Взаимно, — торопливо освобождаюсь от телесного контакта.

Мне не по себе. То ли от всеобщего чересчур пристального внимания, то ли от одного конкретного взгляда, который острой иглой жалит щеку. Я не смотрю на Алаева, но всеми своими рецепторами улавливаю его присутствие. Оно давит на меня, как тяжелая гранитная плита. Даже дышать становится трудно. Словно весь воздух в радиусе пятисот метров насквозь пропитался его ядовитыми флюидами и горьковатым парфюмом.

— Я вижу, твоя вера в свободу по-прежнему жива, да, Ник? — неожиданно выдает Тимур, глядя на моего спутника с вызовом.

Что?! Какая еще вера в свободу? Что Алаев мелет? Он бухой? Или обдолбанный?

— Да, братан, и тебе ее не убить, — в отличие от меня, Никита не поражен и явно понимает, о чем речь.

— Ну это мы еще посмотрим, — мрачно усмехается Тимур.

— Угроза? — мой спутник приподнимает бровь.

— Предупреждение, — Алаев хлопает его по плечу. На мой взгляд, чуть сильнее, чем положено. — Второе и последнее.

Минуту назад я думала, что эти двое друзья. Ну или, как минимум, приятели. А теперь мне почему-то кажется, что они недолюбливают друг друга. Их взгляды напоминают скрещенные в бою шпаги, а в позах явственно чувствуется неприязнь. Что они не поделили?

— Ну, бывайте, пацаны, — Никита отступает назад и, положив руку мне на талию, притягивает к себе.

Даже не знаю, почему я ему это позволяю. Мы же вроде еще не втакихотношениях… Но факт остается фактом: ладонь парня покоится на моей спине, и я ее не убираю. Более того, зачем-то прижимаюсь плечом к его груди.

Действительно, зачем?!

Мы с Никитой разворачиваемся на сто восемьдесят градусов и, приобнявшись, словно самая настоящая парочка, уходим прочь. По телу бегут нервные мурашки, а затылок горит нестерпимым жаром, который может означать только одно — Алаев неотрывно смотрит нам вслед.

Глава 21

Тимур

Какого хрена, а? Почему каждая половозрелая особь мужского пола раздевает глазами Грановскую? Да, она красивая. Объективно. Но как же дело вкуса? Ведь у каждого мужика свои предпочтения: кому-то нравятся брюнетки, кому-то блондинки. Кто-то даже от полненьких тащится. Так с какого, спрашивается, перепуга все пацаны вдруг сговорились и решили коллективно позалипать на мою сводную сестру? Дрочеры несчастные.

Вы не подумайте, у меня отнюдь не родственные чувства задеты. Просто реально не понимаю.

Еще и Ник, блин, туда же. Камикадзе хренов. Ведь сказал же ему русским языком, чтоб держал свои грабли при себе. Но друган не понял меня по-хорошему. Значит, придется по-плохому объяснять.

На той вечеринке у Верещагина он не отлипал от Грановской. Приклеился к ней как банный лист. Так весь вечер как Маня с Ваней и проходили. Шушукались по углам, даже вроде обнимались. Без пошлостей правда — как первоклассники на перемене. Но все равно противно. Я чуть не блеванул.

— Внимание! Тишина! — голос препода выдергивает меня из неприятных мыслей. — Наше собрание носит исключительно информационный характер, поэтому долго задерживать вас не буду. Быстренько пробежимся по основным направлениям олимпиады. В этом году их два: геометрия и физика. Разницу, думаю, понимаете. Физика будет на этой неделе, геометрия — на следующей. Точные даты появятся на стенде у деканата завтра после обеда…

— Александр Владимирович, можно вопрос? — в воздух взлетает рука Грановской.

Выскочка.

— Да, Валерия, конечно, — глядя на нее, Анисимов прям расплывается в улыбке.

Что за фигня? Неужели и этот книжный червь туда же?

— Я бы хотела поучаствовать в обоих направлениях олимпиады. Это возможно?

Выскочка в квадрате.

— Думаю, возможно. Но на всякий случай уточню в деканате.

— Зачем тебе оба направления? — не удержавшись, вставляю я. — Жаждешь двойного позора?

— С чего ты взял, что я опозорюсь? — вместе с Грановской ко мне поворачивается еще полсотни голов.

— Потому что знать разницу между тупым и острым углом для победы явно недостаточно.

— Тимур, мне кажется, или ты боишься? — она с подозрение изгибает бровь.

— Ха! Кого? Тебя, что ли? — мне прям смешно от такого наива.

— Конкуренции. Ведь обидно проигрывать девушке, чьи знания ограничиваются лишь пониманием разницы между тупым и острым углом, — ехидничает, сощурив глаза. — Это будет означать, что ты едва ли умнее, чем тот самый угол. Ну, тот, что больше девяноста градусов.

По аудитории прокатываются сдавленные смешки, а я гневно стискиваю кулаки под партой. Зря эта курица ерепенится. Острый язык еще не означает острый ум. Сидит на своем липовом бюджете и еще что-то тявкает. Бесстрашная.

— Ты бы помолчала, Грановская, — отвечаю ей с презрением. — А то потом опять краснеть будешь.

— Так, хватит! — вмешивается в нашу перепалку препод. — На вашем месте, Алаев, я бы сидел и не привлекал к себе лишнего внимания.

Ой, вы посмотрите, защитничек нашелся.

— Ну вы, к сожалению, на своем месте, — фыркаю я.

— Вот именно, — Анисимов недобро скалится. — Поэтому я как преподаватель, курирующий геометрическое направление, лишаю вас допуска к олимпиаде.

— Что?! — офигеваю. — А вы не много на себя берете?

— Ну что вы, это не я. Это распоряжение деканата — назначить вам подходящее наказание за дисциплинарные огрехи.

Поверить не могу! Это он сейчас о треклятых шмотках Грановской говорит?! Она и ему успела нажаловаться?

— Какие еще огрехи? — осведомляюсь мрачно.

— Думаю, вы и так знаете, о чем речь, — препод сверкает многозначительным взглядом.

Он точно в курсе.

— Я не согласен, — откидываюсь на спинку скамейки и окатываю этого гада неприязненным взглядом.

Очкастый умник подхватил синдром вахтера? Упивается эфемерной преподавательской властью?

— Вашего согласия, Алаев, к счастью, не требуется. Я просто доношу до вас информацию.

— Вы, насколько я знаю, не декан.

— Если сомневаетесь в правомерности моего решения, никто не мешает вам обратиться к Светлане Юрьевне, — пожимает плечами.

Да ёпрст! Что ж за дичь-то творится?

Рывком поднимаюсь на ноги и, подхватив рюкзак, устремляюсь на выход. Приехали, блин. Теперь эта лупоглазая дрянь отравляет мне жизнь не только дома, но еще и в универе.

Бросаю на Леру короткий косой взгляд и вижу, что она, закусив нижнюю губу, прячет улыбку. Ликует, стерва.

Вылетаю в коридор и чуть не сношу Рана, который, как всегда, опаздывает и только-только тащит свою тушу на собрание.

— Воу! Куда газуешь? — едва успевает отскочить в сторону.

— Домой.

— А че случилось-то? — меняет направление и идет за мной. — Дай угадаю, опять Лера довела?

Застываю на месте как вкопанный. Это что, так очевидно?

— Почему сразу Лера? — оборачиваюсь.

— Не знаю… Ты в последнее время из-за нее сам не свой. Дергаешься, рычишь на всех, — друг смотрит на меня с любопытством. — Че, кроет, да?

— Заткни пасть, — разочарованно отмахиваюсь и продолжаю путь.

У меня нет сил ни обсуждать Грановскую, ни думать о ней. Заманала, зараза. Аж тошно.

— А я говорил, братан, тебе надо ее трахнуть, — прилетает вслед. — Тогда мигом полегчает.

Не оборачиваясь, поднимаю в воздух средний палец. Пусть катится к черту со своими тупыми советами.

— Не борзей, Алаев, — слышу, что смеется. — Я ведь тебе твой фак и в жопу могу засунуть.

— Попробуй, рискни здоровьем, — огрызаюсь беззлобно.

На том и расходимся. Ран, похоже, все-таки решает посетить собрание, ну а я сажусь в тачку и без особой цели даю по газам. Барахтаюсь в собственных мыслях и еду, куда глаза глядят. Кручу баранку на автомате, без подключения мозга. Моими действиями руководит исключительно подсознание, поэтому я почти не удивляюсь, когда спустя час капот Ламбо упирается в ворота кладбища.