Варнак - Алексей Притуляк

«Нет, Тохтамыш, — думал он, — путь твой я не понимаю и не принимаю. Разные у нас с тобой пути».

— Вот тебе и «ну», — усмехнулся Хан. — Ты тоже мог бы стать мне полезным. Но не станешь, я знаю. Ты слишком неправильный. И тебя уже не исправишь.

Он поднялся, достал новую сигарету, покатал в пальцах, спрятал обратно. Посмотрел на Пастыря как будто даже с сожалением. Пораздумал. Кивнул, подытоживая разговор и свои мысли.

— Короче, мясо, — сказал деловито после того, как свистнул часовому, — не бери в голову. Пацанов я тебе не отдам. Так что, будь здоров, на суде увидимся.

16. Суд

За Пастырем пришли после обеда. После обеда — это по времени и по запаху, доносящемуся из столовки. Пастыря не кормили. Новому часовому, заступившему в полдень, принесли миску гречки, лепёшку и кружку чаю, а про Пастыря решили, наверное, что его самого скоро съедать, так что… Ну, это они зря! Он же с голодухи жирность потеряет, и так почти нулевую.

— Чего лыбишься, мясо? — бросил ему часовой, разбрызгивая гречку из битком набитого рта.

Лет четырнадцать пацану. Узколицый, худосочный. Нос, что у твоего Буратино. Над высоченным лбом торчит белобрысый ёжик волос. Вот говорят, высоколобые отличаются интеллектом… Какой тут интеллект!

— Ты кушай, кушай, мальчик, — по-отечески мягко произнёс варнак. — Не разговаривай во время еды, а то подавишься.

— Чё, типа весёлый? — поинтересовался шпанец, медленно проглатывая кашу.

— Да какое там! Не видишь, слёзы в глазах стоят.

— Погоди, скоро реально заплачешь, — буркнул буратино.

— Тебя как зовут, мальчик?

— Ну ты, козлина, я тебе не мальчик! — окрысился пионер.

— Девочка, что ли? — процедил Пастырь, прищуриваясь. — Ты, недоросток, слова-то выбирай. Мне же этот ваш замочек вывернуть — раз плюнуть. Выйду и удавлю, как котёнка.

Пацан испуганно зыркнул на запор. Бросил ложку, метнулся к двери — проверить замок. Вот же балбес!

Пастырь быстрым подскоком тоже оказался возле двери, одним движением просунул руку между прутьев и схватил пацана за шею. Резко притянул к себе, так, что прутья вдавились в испуганную мордашку, как в сваренное вкрутую яйцо. Изо рта пацана пахло гречкой и внезапным ужасом.

Второй рукой заграбастал в горсть мальчишеское лицо, сжал щёки и подбородок так, что тот ни челюстью пошевельнуть не мог бы, ни пикнуть.

— Здравствуй, мой хороший, — прошептал варнак в его распахнувшиеся испуганные голубые глазёнки. — Ну, как тебя зовут, мальчик?

Пацан что-то промычал нечленораздельно, не в силах издать почти ни звука. Пастырь чуть ослабил хватку.

— Чего говоришь?

— Дятел! — пропыхтел шпанец, задыхаясь.

— Чего-о? Сам ты дятел! — обиделся Пастырь, но смелостью пацана почти что восхитился.

— Зовут… — простонал тот. — Дятел зовут.

— А-а, — разочарованно протянул варнак, невольно хохотнув.

Он на секунду отпустил мордашку, выхватил из-за пояса у пацана «Макарова», переложил его в свой карман.

— Как ты меня назвал-то? — спросил, улыбаясь, приближая свои глаза к Дятловым глазёнкам.

— Я не вас, — засуетился тот, выпуская из себя нехороший воздух. — Это я, я Дятел!

— Да нет, раньше-то, — покачал головой Пастырь. — То ли козлом, то ли мерином, что-то такое.

— Простите, дяденька, — на глазах пацана проступили слёзы. — Простите!

— Нехороший ты, пионер, — вздохнул Пастырь, отпуская охранника.

Тот отпрыгнул, остановился в нерешительности, вопросительно и умоляюще глядя на варнака.

— Что? — поднял брови Пастырь.

— Пи… пистолет отдай… те, — пролепетал пионер.

— Несовершеннолетний ты ещё, — покачал головой варнак.

Вот тут за ним и пришли. А жаль. Пастырь хотел уж немного разговорить шкета, вопросов ему интересных позадавать.

Часовой упал на табурет, затравленно глядя на явившихся троих конвоиров.

— Ты чего такой, Дятел? — заметил старший его состояние. Чернявый мощный паренёк, на вид никак не меньше восемнадцати. Но кто их сейчас разберёт, акселератов.

Дятел только рот разевал, не в силах выдавить из себя ни слова. Видать, суровая кара грозила ему за то, что профукал оружие. А Пастырь не торопился — с улыбкой глядел на подавленного заморыша.

Его открыли, вывели, велели завести руки за спину и надели наручники. А трусливый Дятел так ничего и не сказал — уныло поплёлся следом позади пришедших конвоиров.

Шпана сидела в зале полукругом, прямо на холодном полу, подложив под задницы кто что придумал. В центре круга поставили рядом два стола, стулья. Ещё один стул стоял напротив столов — для подсудимого, видать. За столами уселись: в центре Хан, по правую руку от него Меченый, и ещё кто-то из старших, а слева — два хлопца помладше. Солидная такая судейская бригада…

Пастыря подвели к стулу, толкнули, давая понять, что нужно сесть. Сел. Два конвоира встали по сторонам. Третий отошёл к столу, уселся на пол напротив, подложив под зад кусок картона.

— А у меня «макар» в кармане, — просто сказал Пастырь, улыбнувшись Хану.

Тот дёрнул бровью, перевёл взгляд на конвоиров. Шпана с обеих сторон кинулась обыскивать карманы. Усевшийся было старшой суетливо вскочил, дёрнул из-за спины автомат.

Ага, ты тут ещё пулять начни, как раз половину сборища и положишь…

Хан, наверное, о том же подумал — бросил коротко:

— Ствол вниз, Ведро!

Правый охранник выдернул из Пастырева кармана «макара», бегом отправился к столу судилища, положил оружие перед Ханом. Бегом же вернулся на своё место.

— Это я у Дятла взял, поиграть, — усмехнулся Пастырь. — Хреновые у тебя солдаты, Хан.

По залу прошёл гомон, разлилось в тусклом воздухе гудение растревоженных пчёл.

Дятел, который понуро ждал в углу, вскочил и тут же повалился на колени, захныкал, из глаз его потекли слёзы.

— Ну ты и чмо, Дятел, — произнёс со своего места Меченый. — Я всегда говорил, что ты чмо.

— И ничего не сказал, сука! — покачал головой Ведро. — Он же нас поубивать мог.

— Я отмажусь! — завыл виноватый. — Хан, я отмажусь, клянусь!

Царёк небрежно махнул рукой, бросил коротко:

— В холодильник.

После того, как Дятла уволокли, обрывая его причитания тычками и затрещинами, Хан обратил узкоглазый взгляд на варнака, задержал на минуту. Со своего места Пастырь ничего не мог прочитать в этих узких щёлочках, но догадывался, что противник взбешён. Его, Пастыря, рейтинг ещё скакнул вверх, и Хана это радовать, разумеется, никак не могло.

— Ну, ладно, братья, начнём, — произнёс царёк.

Гул тут же утих, словно кто-то выключил радио. Дисциплина была жёсткой, это Пастырь давно уже понял.

Значит, «братья», говоришь? Ну-ну…