Моховая, 9-11. Судьбы, события, память - Сборник статей

Все чаще и чаще мама уходила от нас на несколько дней. Это называлось – «окопная мобилизация»: надо было рыть окопы и противотанковые рвы на случай немецкого наступления. Ведь Сталинград близко, и там идут жесточайшие бои. Исход еще неясен. К тому же постоянно мимо Саратова и непосредственно в Саратов приходят санитарные поезда. Если раненых не определяют в саратовские госпитали, то все равно здесь же, на станции, им делают перевязки, переливание крови.

Мама услышала по радио объявление о наборе желающих для обучения на ускоренных курсах подготовки медсестер для последующей работы с ранеными. Она их закончила и стала дежурить на вокзале, принимая эшелоны, перевязывая раненых, делала переливание крови. Очень часто сдавала свою. Весила 42 килограмма. Ходила худая, как тень. Да еще однажды увидела рыдающую девчонку. Воры вытащили у нее из кармана продовольственные карточки на всю семью, на весь месяц. Она отдала ей свою карточку, скрыв это от отца. Потом весь месяц себя ограничивала в еде, чтобы нам больше досталось.

Маме удалось устроить меня и младшую сестру в детский сад. Хоть и скудно, но нас там кормили. Одна девочка даже угостила меня халвой однажды. Кусочек этой довоенной прелести я весь детсадовский день хранила в сжатой ладони – угостить маму. Но когда она пришла за мной, оказалось, что изысканный кусочек растаял, а напоминала о нем только серая липкая лужица в разжатой руке.

А однажды соседка с третьего этажа угостила всех детей «хворостом», который она испекла в честь выздоровления своей дочери от воспаления легких.

Помню, как нам всегда хотелось есть. Однажды мама водила Женю к врачу и привела её в детсад чуть позже обеда, когда дежурные мальчики из её младшей группы убирали столы, вытирая их мокрой тряпкой. Желая показать свою лихость и якобы безразличие к «девчонке», они полоснули ей этой тряпкой прямо по тарелке с супом. Она давилась слезами, но ела – голод выше соображений безупречной чистоты.

В детском саду я дружила с мальчиком по имени Павлик. Его отец сражался под Ленинградом. Однажды они получили «похоронку» – сообщение о том, что его отец погиб за родину смертью храбрых. С тех пор мальчик мог внезапно, во время игры, убежать в угол и плакать, никого к себе не подпуская. Но мне он разрешал себя утешать. Я обнимала его и говорила, ну, так, как все дети говорят: «Не плачь!».

А в Сталинграде разворачивалось величайшее сражение. Санитарных поездов было все больше. Отец решил переправить семью, под присмотром матери, через Волгу, в городок Энгельс. Может быть, нас, детей, придется увозить дальше, в тыл. Пусть тогда это делает мама, а отец останется в Саратове исполнять свои обязанности. Но эвакуировать детей через Волгу надо заранее.

Так мы с мамой оказались в Энгельсе, бывшем центральном городке немцев Поволжья, откуда всех немцев, по приказу Сталина, однажды ночью схватили и поездом перевезли куда-то в Казахстан. Они жили здесь еще со времен Екатерины Второй. И вот во время войны их депортировали, опасаясь шпионажа или сочувствия Гитлеру. Выселили всех без разбора. Мы поселились в каком-то пустом покинутом деревянном доме, в большой комнате, вокруг были соседи, тоже приехавшие из разных мест люди. Уехавшие хозяева, видимо, почти ничего не смогли с собой взять. В комнате царили чистота, порядок и… красивейшая посуда, саксонский фарфор с нарисованными дамами в «кринолиновых» платьях, корсетах и в париках. Они качались на качелях или нюхали розу. Как это было далеко от всего, что творилось вокруг.

К нам приходили обедать девушки-зенитчицы. Мама где-то подружилась с ними. Их часть стояла под Энгельсом. Они были героини – сбивали пролетавшие немецкие самолеты. Почему-то во время войны именно девушек брали в зенитчицы. Они приходили пешком из-за города, им нравился нехитрый уют семейной комнаты, они ночевали, грели воду в печке, мылись у нас, гладили гимнастерки. Они приносили с собой чечевицу, а у мамы была кислая капуста, и мы устраивали пиры.

Девушки подарили мне портрет Марины Расковой, потому что эта легендарная летчица погибла где-то неподалеку от Энгельса, и они ее знали лично. Марина Раскова была красавица и героиня, поэтому я решила стать ею, когда вырасту.

Мама брала нас в кинотеатр, где каждый сеанс начинался с документальной военной хроники. Виселицы, расстрелы, пожары, зенитки, «катюши», пикирующие бомбардировщики. Было страшно, но мама говорила: «Не бойтесь. Мы победим». И вот однажды я услышала ее ликующий крик: «Ленинград освобожден! Конец блокаде!!!» Это она сообщала соседям услышанное по радио сообщение Левитана.

Победа в Сталинграде!!! Мы снова в Саратове. Но почти сразу же нам предстоит отъезд в Ульяновск, туда командировали отца. Я прощаюсь с ребятами в детском саду, а Павлик дарит мне немецкую каску, пробитую пулей. Где он ее взял, не знаю. Но это, несомненно, царский подарок, который он оторвал от сердца. Ему так не нравится мой отъезд, что он куда-то прячется в последнюю минуту.

Ульяновск. Какой удивительный город. Здесь не было бомбежек. У каждого, кроме эвакуированных, есть огород, своя картошка вволю, всякие запасы сушеных яблок, моркови, соленых огурцов, свеклы. Это даже на рынке можно купить. А в Саратове цены были недоступные. Там только бесконечные очереди за одним кусочком коммерческого хлеба, стоишь за ним целый день, а на ладони у тебя – химическим карандашом нарисован номер твоей очереди.

Подойдешь, покажешь номер на ладошке, тебе положат на эту ладошку тонюсенький кусочек хлеба. Его там по-немецки называли – «кух». Сутками стояли. Но потом и эта роскошь кончилась.

Теперь мы в Ульяновске, и мама жарит нам картошку. Вернее, парит, на капельке постного масла и воде.

В городе три военных училища: танковое, пехотное, связи. Ускоренный курс обучения – и на фронт. Солдаты идут по улице Федерации с песней: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна, идет война народная, Священная война». До сих пор, когда слышу эту песню – мурашки по коже и – какая-то уверенность в победе.

Даже мы, дети, чувствовали перелом в войне.

К нам в класс приехала девочка, Света, она была дочкой военного. Ее семья какое-то время жила в городе Мозыре, только что освобожденном от немцев. Она рассказывала нам невероятные вещи. Например, что в городе были девушки, которые гуляли с немецкими солдатами под ручку, целовались с ними. А жители с ненавистью говорили про них: «немецкие овчарки». И вот одна такая «немецкая овчарка» присела с немцем на скамеечке и шутя ему сказала: «Пан, дай мне наган». Он дал, а она его застрелила. Ее схватили и повесили. Все жители тайно оплакивали эту девушку.

Света спела нам песенку, которую многие в Мозыре знали, но напевали осторожно, чтобы их не арестовали за это:

Молодая девушка немцу улыбается,Позабыла девушка про своих друзей.Только лишь родителям горя прибавляется,Горько плачут, бедные, без милых сыновей.Сыновья их храбрые в армии сражаются,Защищают родину, крепко немца бьют,А сестра бесчестная немцу улыбается,Подожди, бесстыжая, будет тебе суд.

Вся наша школа собирала подарки для детей Мозыря: ручки, самодельные тетрадки, карандаши.

И вот в Ульяновске развешаны новые плакаты: улыбающийся русский солдат натягивает новый сапог со словами: «Дойдем до Берлина!». Это означало, что не успеет солдат износить эту пару сапог, как Берлин будет взят.

И вот Берлин взят. Победа!!! Невозможно забыть этот радостный день. Все вышли на улицу, шли к центру города, покупали билеты в кинотеатр, а там крутили военные фильмы. У нас с сестрой Женей денег не хватило на билеты. Но все равно радость никого не покидала, это было чувство всеобщего восторга. День был пасмурный, с холодным, моросящим, майским дождем. Но какой он был светлый! С войны стали возвращаться солдаты. Много инвалидов. Им было очень тяжело, большинство из тех, кто получил травмы на фронте, не могли избавиться от своего нездоровья – не было лекарств, отсутствовало должное медицинское обслуживание. Страна сама была изранена.

Однажды к моей маме пришла незнакомая женщина. Она попросилась переночевать. Я видела, как она до этого долго стучалась к нашим соседям, которые ей не открыли, а хозяйка дома, к которой недавно вернулся с войны муж, кричала ей через забор, чтобы убиралась откуда пришла. И всякое такое. Женщина рассказала маме, что приехала с Украины, где во время войны, с риском для жизни, прятала раненого красноармейца. Немцы вызывали ее в комендатуру, заставляли признаться, прижимали пальцы тяжелой дверью, раздробили кости, чтобы она призналась, где солдат. Она все выдержала и твердила: «Нет у меня никакого красноармейца». Спасла его. Потом, выздоровев, после победы, он остался жить у нее, хотел жениться, но вдруг затосковал о прежней семье и вернулся в Ульяновск. Она – за ним. А он знать ее не хочет. Так ни с чем и уехала. Такие истории тоже бывали.