Родина - Анна Караваева

— Вот в том-то и дело, Фимочка, мой друг.

Книгохранилище, очень просторное и светлое, Фимочке показалось самым несчастным местом на земле.

— Батюшки! Да здесь и книг-то нет! — пораженно воскликнула она, озирая несколько полок, на которых жидкими стопочками лежали старые, обтрепанные книги.

— А откуда им быть в разоренном фашистами городе? — отозвалась заведующая библиотекой, сухонькая старушка с двумя парами очков на костистом носу.

— Вот, товарищ Чебакова, познакомься, — сказала Соня. — Старейший библиотекарь нашего города, Вера Даниловна Красева. Была на пенсии и вот опять вернулась в библиотеку.

— Вернешься! — тем же ворчливо-строгим тоном ответила Вера Даниловна. — Библиотекарей-то в городе не осталось. В партизанском отряде один погиб, кое-кто помер, а некоторые еще из эвакуации не вернулись, да и вернутся ли… Вот я, как последняя могиканша, заправляю тут. А чем заправлять — сами видите, девушка!

— Да у вас и никаких отделов не видно: где выданное для взрослых, где выданное для детей, где отдел помощи самообразованию, отдел политучебы, библиографии… Ну, как есть ничего нет! — сочувственно поддержала Фимочка.

— Будь у нас книги, были бы и отделы. А книги сами на полки не приходят, — опять заворчала Вера Даниловна. — Все, у кого книги дома остались, жертвовали сюда. Вот и Соня Челищева немало с отцовских полок сюда перетаскала… Да ведь все это капля в море! За книгами надо ездить в Москву, в другие города, где разору не было. Нужны целые транспорты книг, а для этих транспортов нужны молодые верховоды, вот такого цветущего здоровья, как вы!

Вера Даниловна сухонькой ручкой встряхнула Фимочку за плечо и потащила ее к полкам.

— Деточка, посмотрите, разве это жизнь?.. Два тома Пушкина, разрозненные Гоголь, Некрасов, Горький, Лев Толстой, — правда, весь, но книги два года лежали в сарае, вымокли, бумага пожелтела, как от лихорадки, многие страницы слиплись… ужасно!.. И так со всем, чего ни коснись, всюду тонко, всюду рвется. Мы с моими помощниками клеим, чиним, целую переплетную завели… а все только дыры зашиваем… Люди же, как голодные, приходят к нам, требуют книг, книг… а у нас не хватает народу, чтобы круто повернуть работу. Ох, что я тут переживаю с моими зелеными помощницами… не высказать! Все знают, все видят мои мучения, а я жду, как солнышка, чтобы сюда пришел молодой, энергичный специалист!

— Все совершенно точно описано, — произнес басовитый голос: на пороге комнаты стоял еще моложавый человек, лет под сорок, в офицерской форме, украшенной пестрой орденской колодочкой. — Разрешите представиться: Владимир Косяков, бывший танкист, а ныне опять сталевар Кленовского завода.

Косяков начал рассказывать, как и его коснулся «книжный голод». Недавно он решил «нагнать пропущенное» — прочесть «ведущие труды» советских ученых-металлургов по сталеварению, а в кленовской библиотеке «насчет всего этого — хоть шаром покати».

— Такому делу можно помочь, — солидно сказала Фимочка. — Мы в Куйбышеве организовали отдел помощи техническому самообразованию и подготовке в вузы… Допустим, вы делаете заявку на такие-то книги. Если у нас их нет, мы запрашиваем Москву и другие города…

— Вот какие хлопоты бывают! — воскликнул, пораженный, сталевар Косяков. — И что же, удается разыскать книгу?

— Обязательно! Иначе и быть не может! — торжественно подтвердила Фимочка. — И знаете, как приятно бывает, когда звонишь по телефону или извещаешь открыткой читателя: «Ваша книга, товарищ, прибыла!»

— Прибыла! — вдруг ликующим голосом воскликнула Вера Даниловна и, обняв девушку, прижалась к ее пестренькому платьицу своим большим носом, двумя парами очков и, кажется, всей душой своей. — Прибыла наша молодая сила! Никуда я вас отсюда не пущу, не пущу!

— Видишь, как тебя здесь ждали! — заметила Соня, а сталевар поддержал:

— И мы, читатели, вас будем просить остаться здесь и… показать класс работы!

— Она покажет, покажет! — радостно простонала Вера Даниловна. — Посмотрите, какие глаза у нее… ни одна хорошая книга от этих глаз не спрячется!

Соня, отведя Фимочку к окну, сказала с ласковой укоризной:

— Ты что же думала? Мы восстанавливаем дома и школы, а сами будем сидеть без книг?.. И скажи: чем тебе здесь не стройка, а?

Соня обвела рукой пустой двусветный зал, который в этот момент вдруг показался Фимочке голым, заброшенным, нуждающимся в ее заботе. Некоторое время она слушала Соню, а потом с жаром воскликнула:

— Сонечка! Ты только вообрази: в этом зале можно поставить сорок столиков… со-рок! На каждом отдельная лампочка с зеленым абажуром, между столиками ковровые дорожки, чтобы в зале была аб-со-лют-ная тишина! А вот здесь, смотри…

Фимочка уже словно летала по залу. Вьюнки светлых волос, как золотое легкое пламя развевающиеся над ее детски-ясным лбом, сине-красно-зеленые волны легкого платьица — все выражало сейчас ту неиссякаемо-страстную энергию, когда, по выражению Мани Журавиной, около Фимочки «можно было обжечься».

— Смотри, Сонечка: вот в этом простенке я поставлю стеллаж с новинками общественно-политической литературы. «В помощь изучающим марксизм — ленинизм»…

Она быстро написала эти слова по воздуху.

— А здесь — стеллажи новинок художественной, технической, детской литературы. А вот за той дверью, в небольшой комнате, мы сделаем газетно-журнальную читальню.

— Не забудь и первый этаж, там такое же расположение комнат, — подсказала Соня.

— Внизу мы сделаем отдел для работы с детьми. Знаешь, какая это публика? Им чтобы просторно было, чтобы и смеяться, и поработать большой компанией… Тут тебе начнется такая самодеятельная работа, что поспевай только: кто стенгазету, кто альбом вырезок делает, кто пионерский кроссворд придумывает, кто игру «Мои любимые писатели» организует… О, это такая, знаешь, публика!..

— А ты разве изучила эту публику?

— Так ведь я же начала свою работу среди детей, — важно ответила Фимочка и вдруг, схватившись за голову, вспомнила: — Но ведь здесь ничего этого нету, ведь это же все создать надо! Батюшки, сколько работы, сколько работы… Так надо же сию минуту начинать, Соня!

— Есть сию минуту! — по-военному ответила Соня. — Я тебя познакомлю с нашей Павлой Константиновной, секретарем горкома по пропаганде.

— Идем! Немедленно!

У Павлы Константиновны девушки пробыли больше часа. Когда обе вышли на улицу, Фимочка даже подскакивала от восторга:

— Как она замечательно говорит, Павла Константиновна!

— По-моему, больше всего ты говорила, Фимочка!

— Ну и что же? О важных делах надо говорить, не скупясь на слова.

— Я не спорю. Все было прекрасно, все твои предложения приняты, а главное — ты скоро поедешь в Москву за книгами.

Фимочка, вдруг хитро покосившись на Соню, спросила:

— А что тебе шепнула Павла Константиновна, когда мы собирались уходить?

— Она сказала: «Эта маленькая — как весенний ветер».

— Вот я вам покажу «маленькую»! — с шутливой угрозой произнесла Фимочка.

Через день она ехала в Москву. Парусиновый комбинезон ее остался висеть на гвоздике в мезонине челищевского дома.

Через час после отъезда Фимочки пришел московский поезд, с которого сошли двенадцать девушек и десять юношей. Впереди всех шла высокая худощавая девушка с фигурой спортсменки. Ее матовое лицо с широкими коричневыми бровями выражало непоколебимую серьезность и почти мрачное спокойствие, отчего она казалась старше своих лет. Очень густые, прямые пряди каштановых волос лежали на голове, как толстая повязка. Довольно большой нос и усики над толстоватой губой довершали суровый облик новоприбывшей девушки, которая всем встречающим показалась некрасивой и даже несимпатичной.

— Ой, как нехороша! — шепнула Юля Сунцову.

Высокая девушка крепко, по-мужски пожала руки встречающим и глуховатым голосом назвала себя:

— Милица Терехова.

Скоро кленовцы и новоприезжие перезнакомились, и первое впечатление от Милицы рассеялось. Ее спутники рассказали, что все они студенты лесотехнического института, а Милица — их «подлинная предводительница»: это она убедила своих друзей поехать в Кленовый дол восстанавливать знаменитый зеленый пояс. В письме кленовских комсомольцев Милицу больше всего поразила история уничтожения гитлеровцами Кленового дола. Обычно тихая и молчаливая, весной сорок четвертого года Милица невиданно «разошлась»: всем своим друзьям и товарищам по институту на студенческих и комсомольских собраниях она зачитывала письмо кленовских комсомольцев, призывая их помочь Кленовому долу: «Как же мы, лесники, можем допустить, чтобы пропадал лес? Тот, кто равнодушно слушает об этом, — просто человек без сердца и без воображения, тот не любит людей, тому не жалко детей, оставшихся без зеленых насаждений, без свежей тени лесов!» Конечно, среди студентов-лесников нашлись отзывчивые люди. Милица добилась своего: несколько десятков юношей и девушек заканчивали свои курсовые задания, можно прямо сказать, «под знаменем Кленового дола». Милица убедила руководителей, что восстановление леса является «делом чести» не только группы энтузиастов, но и всего института. Пребывание студентов-лесников в Кленовом доле было объявлено их летней практикой.