Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества - Елена Клепикова

Декабрь 1977. На Рождество Бродский снова приезжает в Венецию, на этот раз со своей подругой Сьюзен Зонтаг, не только знаменитой писательницей, но и влиятельной фигурой нью-йоркского истеблишмента. Они наносят визит вдове Эзры Паунда Ольге Радж, которая пытается убедить их, что ее покойный муж стал фашистом, потому что был италофилом, но никогда не был антисемитом, в чем американские посетители сильно сомневаются. Зацикленный на еврейском вопросе с детства (понять его можно!), ИБ полагает, что никакого суда над Эзрой не было, если бы он ограничился радиопризывами к американским солдатам сдаваться в плен, и применяет к нему формулу Одена: «Сначала дать Нобелевскую премию за стихи, а потом на электрический стул за предательство». С другой стороны, именно американские писатели, по преимуществу евреи, добились более снисходительного приговора для Эзры: вместо смертной казни – заточение в монастырь.

Знал бы ИБ, что вечность он будет делить рядышком с антисемитом: могила Бродского на Сан-Микеле в изножии могилы Эзры Паунда!

Подробности в главе «Два Бродских» в этой книге.

Начало декабря 1978. Операция на сердце – шунтирование.

23 мая 1979. Избран членом еще одной Американской академии – American Academy and Institute of Arts and Letters.

1979. Ежегодные, общим числом с дюжину, приглашения родителям, вместе или по отдельности, приехать на побывку к сыну в Америку, но на этот раз просьба ИБ поддержана письмом 53 конгрессменов США. Увы, тщетно. Активное участие в громком международном скандале в связи с решением танцора Большого театра Александра Годунова стать невозвращенцем. Тяжело переживает, что за весь год не написал ни одного стихотворения.

1980. Окончательный переезд из Энн-Арбора в Нью-Йорк, откуда он каждый год сбегает в Саут-Хэдли, Массачусетс, где с 1982 года до конца жизни преподает по весенним семестрам в колледже Маунт-Холиок.

Осень 1981. Присуждение «премии гениев» – стипендии Фонда Макартуров: $40 тысяч ежегодно в течение пяти лет. Среди премиантов этого года еще один «эмигре» математик Гриша Чудновский и поэт Дерек Уолкотт, друг Бродского.

10 ноября 1982. На смерть Брежнева ИБ откликнулся сочувственно-ироническим четверостишием «Epitaph for a Tyrant»:

He could have killed more than he could have fedbut chose to do neither. By falling deadhe leaves a vacuum and the black Rolls-Royceto one of the boys who will make the choice.

1983. Новые стансы к Августе. Книга любовной лирики, посвященная М.Б. Энн Арбор: Ардис.

17 марта 1983. В Ленинграде в возрасте 78 лет умерла Мария Моисеевна Бродская.

29 апреля 1983. В Ленинграде в возрасте 80 лет умер Александр Иванович Бродский.

13 декабря 1985. Второй инфаркт.

27 декабря 1985. Третий инфаркт и вторая операция на сердце. Неудачная. Сердечные приступы учащаются, врачи поговаривают о третьей операции и даже о трансплантации сердца, но предупреждают ИБ, что сопряжено с риском летального исхода.

Январь 1987. Книга эссе «Less Th an One» отмечена престижной литературной премией Th e National Book Critics Circle’s Award.

21 января 1987. Выход из Американской академии искусств в знак протеста, что в нее почетным иностранным членом принят Евгений Евтушенко. Подробности конфликта двух русских поэтов на американской земле см. в главе «Как поссорились Иосиф Александрович с Евгением Александровичем».

Март 1887. Коронарная ангиопластика.

1987. Урания. Энн Арбор: Ардис.

22 октября 1987. Во время ленча с Джоном Ле Карре в китайском ресторане в Лондоне узнает о присуждении ему долгожданной Нобелевской премии по литературе. «Ее получила русская литература, и ее получил гражданин Америки», – с ходу заявляет ИБ.

10 декабря 1987. Вручение Нобелевской премии королем Швеции Карлом Густавом XVI и нобелевская речь, вызвавшая неоднозначную реакцию в мире. Критике подвергся постулат ИБ о моральной стороне чтения.

Декабрь 1987. Первая советская публикация стихотворной подборки в декабрьской книжке «Нового мира». По настоянию Кушнера, из подборки изъята посвященная ему стихотворная диатриба «Письмо в оазис».

Конец 1987. Конференция, посвященная литературе изгнания, в

Вашингтоне под эгидой журнала «Нью-Репаблик». С участием ИБ, Фазиля Искандера, Александра Кушнера, Юнны Мориц, которая так описывает Бродского в письме Владимиру Соловьеву и Елене Клепиковой уже из Москвы: «Иосиф необычайно красив, хоть и взял одежду напрокат у героев Чаплина: это его старит, всасывает в старческий обмен веществ; ритм скелетный и мышечный, а также сосудистый – лет на 60… Но он, к сожалению, охотно дает питерской братии примерять тайком свою королевскую мантию, свою премию и крошить свой триумф, как рыбий корм в аквариуме… Иосифа спешат они сделать своим “крестным отцом”, загнать в могилу (чтобы не взял свои слова назад!) и усыпать её цветуечками».

7 марта 1988. Чтение стихов в Куинс-колледже, в непосредственной близости от района, где мы с Довлатовым тогда жили. Вот мы с Сережей вдвоем и отправились на этот вечер поэзии.

«На сцену вышел старый лысый еврей, лет 65, хотя ему всего 47. Какое он имеет отношение к тому ИБ, которого я любил? Тень тени. Как встреча с любимой женщиной спустя полвека. Но тут всего несколько лет, как видел его последний раз, не участвуя в борьбе за “доступ к телу” и сохранив благодаря этому его питерский образ. Не ходил на его вечера, хотя всякий раз боялся, зная о его неладах с сердцем, что это последний, никогда больше не увижу. Что сделало с ним время! Долго не протянет, увы.

Читал, однако, с прежней мощью, особенно “Winter” по-английски и „Вороненный зрачок конвоя“ по-русски. Часто сбивался, но это ничего. По-английски страшно заикается и эти бесконечные „Э…э…э…“

Даже картавость по-английски как-то заметнее. Очень переживал за него. Английская неадекватность его русскому. В самом деле, как перевести ту же „жидопись“? Курит непрерывно. Выкурив положенную ему на день или на этот вечер норму, стал стрелять в зале. Около него толпился люд, я пробился и обнял его, что-то мелькнуло в нем родное, близкое, но встреча была как будто уже за чертой горизонта, на том свете». Из главы «Два Бродских».

16–17 мая 1988. Участие в Лиссабонской конференции писателей, где происходит столкновение ИБ с восточноевропейскими писателями – венгром Георги Конрадом, югославом Данило Кишем и поляком Чеславом Милошем и др., которые обвиняют ИБ в имперских амбициях. По природе своей ИБ монологист, а потому жанр полемики ему противопоказан. Плюс, конечно, политика, в которую его занесло – это его хобби и одновременно ахиллесова пята: слишком прямолинеен, поверхностен, что особенно заметно по контрасту с его сложной, разветвленной культурологической концепцией. Другой пример – его спор с Кундерой в «New York Times Book Review» тремя годами раньше.