Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Конечно, сам АН в очередях за коньяком не стоял.

Весь алкоголь из «правдинских» заказов Егора Тимуровича (а он работал сначала в «Коммунисте», потом в «Правде» — редактором отдела и, наконец, заведующим отделом экономики); весь алкоголь из особых «чернобыльских» заказов Соминского; все шикарные бутылки, подаренные пациентами Чернякову, наконец, всё, что удавалось раздобыть коммерческому директору «Текста» Валере Генкину, перекочёвывало на квартиру АНа. Продукты тоже попутно завозились и, поскольку не расходовались с такой скоростью, начинали накапливаться: все полки в коридоре прямо при входе в квартиру были забиты крупами, консервами, сахаром, макаронами, даже солью и спичками, ну и конечно блоками сигарет, которыми на свои талоны одаривали АНа все некурящие друзья. Отсутствие табака в свободной продаже было серьёзной бедой для многих, а в коммерческих ларьках цена на пачку «Мальборо» могла доходить до 40 рублей при цене пачки «Явы» по талонам — 40 копеек. Я лично помню, как покупал «Салем» за 25 рублей. А ещё я лично помню, как отдавались распоряжения водителям «Текста» Ване Толкунову или Володе Никитенко:

- Вот эту коробку — Стругацкому, загрузишь по списку и обязательно получишь у завмага…

— Любимый напиток! — уже прекрасно знали водители. АН сам прозвал так коньячок. Сам-то он в последние два года уже почти никуда не выходил и всех благодетелей своих непременно спрашивал:

— А любимый напиток?

В сберкассу он ходил сам. Вынужден был ходить, не оформлять же доверенность у нотариуса — такая морока! Но начали болеть ноги. И он уже ходил иногда с палочкой. Когда главный редактор «Текста» Михаил Гуревич вежливо пригласил его в Ялту в мае 1991-го на политически важное мероприятие, совмещённое с отдыхом, АН только грустно усмехнулся:

— Ты шутишь, Миша? Куда я поеду? Ноги почти не ходят…

А денег было теперь больше чем надо. Смешно, глупо, но получалось именно так. Когда АН умер, у него на сберкнижке оставалось примерно 150 тысяч рублей. Ещё года два-три назад это была фантастическая сумма. Три шикарных квартиры, или пятнадцать автомобилей, или двадцать лет безбедной жизни среднего человека… На начало 1992 года, когда зять АНа приступил к своей «шоковой терапии», сумма превратилась в тысячу долларов. Но даже этого нельзя было снять, потому что Елена Ильинична не могла вступить в права наследования до апреля месяца.

Ирония судьбы? В каком-то смысле да. И читатель, конечно, спросит, почему Егор не предупредил, не объяснил, не спас эти деньги, ведь он же обо всём знал… Ну, во-первых, не обо всём, во-вторых, всем было не до того — решалась судьба страны. Никакого излишнего пафоса в этой фразе нет. Судьба СССР и будущей России именно в те дни решалась серьёзно, реально, буднично. И Егор был одним из тех, от кого очень многое зависело. И рядом с этим подобные денежные суммы не могли считаться существенными. Не играли они никакой роли для будущего. Тратить время на их спасение было элементарно нерентабельно. И, наконец, в-третьих, какая-то часть, разумеется, была спасена раньше тем или иным способом, но уговорить АНа снять деньги со счёта с сберкассе и, скажем, ещё в 1990-м перевести в наличную валюту — это было дело не менее безнадёжное, чем уговаривать его на систематическое лечение. Упрямый он был. Сберкнижка — это понятно, а всё остальное — от лукавого. Купить же новую квартиру, дачу или машину — этим надо было заниматься, и не как сегодня, а месяцами, бросив всё. Для такого дела подходящих персонажей в семье не было. А несколько тысяч в тумбочке теперь лежало всегда — ну и ладно. Больше-то зачем?

Издательство «Текст» приступило к переизданиям АБС ещё в 1988-м, и, разумеется, с текстами пришлось много работать, ну, хотя бы с тем же изувеченным «Пикником». Хотелось же сделать хорошо. И главный редактор в общении с АНом выступал в роли самого обыкновенного литературного редактора.

«Что было особенно интересно в нашей работе. Мы делали редактуру сорок пять минут, академический час, строго по часам, потом он говорил: „Миша, отдыхаем! Добро?“ Я послушно откладывал рукопись, он снимал с полки бутылку очень скверного коньяка, самого дешевого (Булычёв называл такой „66-м“ — по марке самого дрянного бензина, теперь такого не бывает — бензина, коньяк-то как раз бывает), и наливал по полстакана (больших, гранёных). После трёх-четырёх перерывов я чувствовал, что работается уже как-то не так, и, наконец, Стругацкий говорил: „Миша, может быть, на сегодня хватит?“ И я уходил, едва не держась за дома, а у себя сразу ложился спать. Мог ли я не пить? Ну, во-первых, я и сам был любитель этого дела, но тогда частенько лишал себя этой радости, потому что был за рулём, а тут ехать не надо — пешком; во-вторых, я почитал за честь выпить с самим Стругацким; наконец, я просто не мог отказать ему как обаятельнейшему человеку.

Месяца два мы так работали, только над первой книгой (потом были другие). И вот он обратился ко мне с просьбой. Купите мне полдюжины коньяка, но только вот именно этого. Сейчас уже не помню, грузинский он был или дагестанский, в общем, три звёздочки. И я догадался: это было как у заядлого курильщика, который не может переходить на другой сорт сигарет. Даже если они будут намного лучше. Правда, была и вторая причина: деньги у него уже были в тот момент, но была и въевшаяся навсегда привычка экономить их. Он так и сказал: „Миша, мне нужен дешёвый коньяк“. Поручение я выполнил. Но потом как-то раз приносил ему армянского марочного. По-моему, он не заметил разницы».

(Что совсем не удивительно. Если разбавлять коньяк вполовину сливовым соком или спитым чаем, боюсь, трудновато будет отличать даже коллекционный французский от нашего «66-го».)

Круг общения АНа начал сужаться ещё в 1979-м, после больницы. А в последние два года он сузился просто до предела. Журналистов АН пускал крайне неохотно: либо хорошо знакомых, либо приехавших совсем уж издалека. Молодых писателей — тем более гнал. Исключение делал для тех, кто из семинаров (московского, питерского, малеевского), но тоже нечасто. Особыми правами пользовались сотрудники издательства «Текст» (Виталий Бабенко, Володя Гопман, Миша Гуревич, Валера Генкин). Родственники навещали, конечно: Маша с Егором — регулярно, Наташа с Эдиком — вплоть до своего отъезда в США в начале 1991-го. А кроме них: Марик Ткачёв (теперь уже редко), Гена Прашкевич (когда бывал в Москве), Бела Клюева (приезжала иногда, один раз уже в 1991-м с бутылкой коньяка по старой традиции и пришла в большое уныние от того, как выглядел Аркадий), Евгений Войскунский — тоже иногда. А часто бывали только четверо: Мирер, Соминский, Черняков и Станислав Агрэ.