Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь - Александр Мазин

– Ты моих богатств не ведаешь, боярыня! – Семирад (теперь уже гость, а не недруг) надменно задрал бороду.

Сладислава не стала спорить.

– Лучинку сюда! – велела она.

Девушка появилась тотчас. Будто за дверью ждала. Поклонилась легко, улыбнулась светло:

– Госпожа моя?

– Гость у нас, – сказала Сладислава. – Боярин киевский Семирад.

Лучинка поклонилась и боярину. И ему улыбнулась. На нежном личике читалось: что теперь? Стол вроде накрыт. Может, вина принести из погреба? Или – дело какое?

– Меду ему подай!

Питье гостю подносить полагалось с поклоном и поцелуем. Если рады ему в доме.

Лучинка в голосе боярыни радости не услышала. А сам боярин Семирад ей ничуточки не мил. Так что обошлось без поцелуя, хоть боярин и надеялся…

– Боярин Семирад сватает тебя, – сообщила Сладислава, когда гость испил меду и отер усы. – Младшей женой взять хочет.

Боярин дернулся было возразить, но, повинуясь строгому взгляду хозяйки, смолчал.

– Что скажешь, девица?

Улыбка исчезла, губки задрожали, глаза – как у преданного ребенка… Но – взяла себя в руки, наклонила головку…

– Я в твоей воле, госпожа.

– Боярин Семирад в Киеве – муж не последний, – поведала Сладислава. – Собою видный (Семирад приосанился), богат по-княжьи. А к тебе, думаю, будет и щедр, и ласков. Верно, боярин?

– С серебра есть будешь, молоком умываться, – пообещал Семирад, чуть не облизываясь.

Признаться, не ожидал он, что девка окажется так хороша. Ишь, как смутилась. Видать, и впрямь девица. Выходит, врали про нее, что с хозяйским сыном спит. Младшей женой – так младшей женой. Семирад – христианин. Жена у него одна. Остальные по закону – наложницы. Как ни назови.

– Пойдешь? – спросила Сладислава.

– Как велишь, госпожа. – Лучинка еще больше потупилась.

– В глаза мне смотри! – жестко, как никогда не разговаривала с Лучинкой, велела бояриня.

Лучинка подняла голову. Ей вдруг стало всё понятно. Не хочет боярыня, чтоб Лучинка с ее сыном… А тут и боярин подвернулся. Такой муж – да безродной девке-приживалке. Другая бы за великое счастье…

Холодные глаза у боярыни. Строгие. Умные. С такой, как Сладислава, не поспоришь.

– Хочешь за боярина Семирада?

Лучинка собрала волю в кулак. Задышала ровно, как мать когда-то учила дышать, когда к Мокоши взываешь…

Только в этом доме Мокошь не в чести. Нет ее здесь. Не услышит.

Однако Лучинка уже справилась и сама. Выпрямилась, вытянулась, будто березка на обрыве, щеки вспыхнули, глаза засияли (Семирад, глядя, слюну сглотнул: нет, до чего ж хороша!), глянула в глаза боярыни гордо, без страха (она ведь не холопка, ряда с боярыней не писала, свободная; выгонит так выгонит…), выдержала – волей против воли:

– Нет, госпожа. Не хочу. И не пойду.

– Да что ты такое говоришь, девка? – Семирад даже не возмутился – изумился. Отказать ему? Какая-то…

Боярыня быстро вскинула руку: молчи! И Семирад оборвал на полуслове. Все же он – не какой-нибудь гридь безмозглый. Обидное слово выскочит – не воротишь. Девка услышит – плевать. А вот если жену боярина Серегея обидеть – беды не оберешься. Только-только прежние обиды простила… Семирад прикусил язык. Знающим людям ведомо, как много боярыня в делах мужа весит.

Воевода Серегей, он нравом крут, но обиду копить не станет. Что не по нему – сразу за меч. А коли сразу не покарал, значит, обошлось. Другое дело – боярыня Сладислава, женщина. Эта не простит никогда.

Семираду вспомнилась покойница, княгиня Ольга. Женщина в силе, она не просто мстительна, она в мести – страшна. Не дай Бог…

– Не пойдешь, значит?

– Не пойду! – Лучинка еще выше задрала круглый подбородок. Решилась – не отступит.

– Выйди, – сухо бросила Сладислава. – Мы с тобой после поговорим.

Лучинка вышла. Вернее сказать, удалилась. Гордо, как княжна.

– Что ж, боярин, извиняй, – спокойно, даже безралично, произнесла боярыня. – Не хочет – неволить не буду.

– Да я и… – начал Семирад.

– О тебе же и забочусь, – перебила Сладислава. – Скрывать не буду: девушке сын мой младший люб. А она – не простая девка, а лекарка-травница, причем хорошая. Ведомо тебе?

Семирад кивнул. Ему повод был нужен, чтоб с родом Серегеевым помириться. Но купец – всегда купец. Всюду выгоду ищет. Лекарка в большом хозяйстве нужна. И дешевле ее сразу купить, чем при каждой нужде кошель развязывать.

– А коли ведомо, так знаешь, что силком такую брать нельзя. А то как бы худого не вышло. Травки – они ведь такие. Иная вылечит, а иная… Грех брать не хочу.

– Пустое, боярыня, – махнул рукой Семирад. Он не испугался. Трусливые удачливыми купцами не бывают. – И не таких кобылок взнуздывали.

– Плохо слушаешь меня, – заметила Сладислава. – Змею взнуздать не пробовал?

– Ну коли зубы ядовитые вырвать…

– Ты, боярин, не из лачуги рабской, а из моего дома девку взять хотел! – вновь перебила боярыня. – Закон забыл?

– Так она ж не вашего рода! – удивился Семирад. – Челядинка.

– Она – свободная, – напомнила Сладислава. – А что в доме моем живет, так у нас многие живут. Вот дружинники мужнины тоже у нас живут. И очень даже с Лучинкой дружны. Сестрой почитают. Дальше говорить?

– Не надо.

Семирад всё понял. И понял правильно. И что будет, если, скажем, силком девушку умыкнуть, – тоже понял. Тут уж простым веном не обойдешься, полюбовно не договоришься. Закон же таков: кто свободную женщину силком взял, тому либо серебром откупиться, либо кровью. Вон знающие люди говорили: умыкнул боярин Блуд вдову Ярополкову… И со двора его в терем княжий серебро да злато пудами возили. И это притом, что вдову у него Владимир всё равно себе забрал.

– Ну коли так, – сказал примиренно Семирад, – то и забудем. Обиды за отказ я не держу.

«Еще б ты обиду держал!» – подумала Сладислава. Но вслух сказала другое:

– Слыхала я: в Палатине рыбьим зубом интересуются. Могу предложить пудов сто. Поспособствуешь? Доставка твоя, прибыль пополам…

Когда обходительный боярин ушел, Сладислава вновь кликнула к себе Лучинку.

Оглядела внимательно, строго, потом спросила, не лукавя:

– Хочешь за Богуслава?

Лучинка молчала. Глаза – в пол. Только щеки заалели.

– Знаю, что хочешь, – негромко произнесла боярыня. – Но есть тому препятствие…

Повисла тишина.

Лучинка не выдержала первой.

– Да что ж я, не понимаю? – пробормотала она. – Кто он, а кто я… Сыну вашему княжна надобна. С приданым, чтоб в шелках ходила, а не в этом… – Лучинка тронула льняной подол сарафана. – Славушка меня от смерти спас, от участи лютой оборонил! – Подняла голову, глянула прямо: – Я ему хоть как служить готова. Хоть на ложе, хоть одежу стирать-прибирать! Лишь бы он сам… – Лучинка осеклась.

– Любишь его? – спросила Сладислава.

– Люблю, госпожа.

– Сильно ли любишь? Умереть за него готова?

– Ой! – Лучинка прижала руки к груди: – Какая беда с ним?

– Я тебя спросила!

– Умру, госпожа! – твердо ответила Лучинка. – Только вели!

– Хорошо, – кивнула Сладислава. Вытянула руку, поманила, звякнув золотом на запястье: – Подойди, дитя. Сядь сюда, – указала на скамеечку у своих ног. Потом взяла Лучинку за подбородок тонкими твердыми пальцами, заглянула в глаза:

– Богуслав – воин, – произнесла она негромко. – Судьба его – по Кромке ходить. Оступится – и нет его. Понимаешь это?

Лучинка качнула ресницами: понимаю.

– Богуслав – хороший воин. Очень хороший. Его убить непросто.

– Я знаю, – шепнула Лучинка. – Я видела.

– Но от случайной стрелы, от сулицы в спину, от злого удара, а паче того – от множества ворогов никакое умение не убережет, – продолжала Сладислава. – Только Бог от такой беды уберечь может… И верная, истинная любовь. Твоя любовь, Лучинка! Забудешь о нем хоть на малое время – и не вернется.

– Я не забываю, – прошептала Лучинка. – О нем только Мокошь и прошу… – осеклась испуганно, вспомнив, с кем говорит.

Ногти боярыни больно впились в Лучинкину кожу.

– Шелка – пустое, – произнесла Сладислава ледяным голосом. – И княжна – пустое. Княжен на земле словенской много. Княжна у сына моего Богуслава уже была. Едва бедой не обернулось! Хватит!

Лучинка не понимала, о чем говорит боярыня, но от голоса ее всё внутри сжалось в комок.

– Княжна… – Тонкие губы Сладиславы искривила насмешливая улыбка. – Коли я захочу – последнюю дворовую девку княжной сделаю. В моих жилах кровь кесарей, девочка! Но не вздумай об этом кому сказать… Даже Богуславу!

– Никому! – истово прошептала Лучинка. Она ничего не понимала, кроме того, что ей доверили страшную тайну. В словах боярыни она не усомнилась ни на миг.

– Но преграда счастью твоему все же есть. – Пальцы в драгоценных перстнях сжались еще больнее. – Женой моего сына никогда не станет погубившая душу язычница. Ты должна принять Веру Христову!

– Я приму! – не раздумывая, ответила Лучинка. Боярыня сказала: «женой»! Голова Лучинки закружилась от невозможного счастья, слезы потекли по щекам…