Рубеж. Пентакль - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Удачи…
Кирилл вышел, так ни слова и не сказав. Даже «спасибо».
* * *По адресу, нацарапанному на листке бумаги под типографской шапкой «Счет-фактура», располагался, к большому Кирилловому облегчению, Дом быта. Не приемная экстрасенса, не психиатрическая клиника – обыкновенный Дом быта с ателье, ремонтными мастерскими, прачечной и химчисткой. И, конечно, с сапожником – пожилым дядькой в рабочем комбинезоне, в толстых квадратных очках.
В мастерской никого не было. Время шло к закрытию; Кирилл, понатаскавшийся по городу в час «пик», выложил туфли на стойку и тяжело опустился на стул.
– Хочешь чаю? – спросил сапожник.
От неожиданности Кирилл кивнул.
Сапожник вытащил кипятильник, две зеленые кружки, жестянку из-под импортного кофе и пачку сахара-рафинада (кусок такого сахара не растворится в кипятке, если его не долбить упорно и не размешивать минут пятнадцать). Налил воды из графина, поставил кипятиться, снова глянул на Кирилла.
– Ты их надевал. Это был не вопрос, а утверждение.
– Да, – сказал Кирилл. – Я шел в них из бассейна…
И рассказал, сам не зная зачем, свою историю.
Вода в кружке закипела. Не выключая кипятильник из розетки, сапожник ловко перебросил его в другую кружку.
– Значит, хозяин знает, где они.
– Да.
Сапожник сжал губы. Уголки рта опустились вниз, отчего Кириллов собеседник сделался похож на угрюмого сома.
– Плохо.
«О боже, – подумал Кирилл. – И здесь – псих! Проклятые туфли и меня самого сведут с ума!.. Встать немедленно и уйти…»
И остался сидеть.
* * *– Да ты вообще знаешь, что такое обувь?
Напротив Дома быта располагался гастроном с двумя буфетными стойками в углу. Там варили кофе и разливали водку. Кирилл поделился с сапожником половинкой несъеденного бутерброда.
– Не обязательно смотреть в лицо, ты посмотри, как человек идет… Как ставит ногу… Как у него стесывается каблук… Вот ты проносишь туфли, скажем, год – и в них сидит твоя душа. Запах, ритм… Ты идешь или они тебя водят? Почему Петр Первый сам себе сапоги сшил? Знал…
Водку Кирилл не любил, а кофе в гастрономе отдавал желудями.
– Присмотрись к обуви. К любой. Особенно к той, что проработала хотя бы сезон… Она живая. А некоторые…
Сапожник хотел еще что-то сказать – и вдруг в ужасе уставился Кириллу за плечо. Кирилл поперхнулся кофе:
– Что?!
У прилавка стояла очередь, человека четыре. Высокий светловолосый мужчина в костюме и галстуке мелкого партработника покупал красное вино.
– Показалось, – глухо пробормотал сапожник. – Слушай, парень… Тебе эти туфли достались… правильно, наверное. Есть в тебе что-то… такое. Вот только хозяин…
Сапожник замолчал. Откусил от Кириллового бутерброда, вытер губы указательным пальцем, с болезненным видом уставился в глаза собеседнику.
– Не отдавай их ему. Молчи, слушай… Выкупить предложит – не отдавай. Грозить станет – не отдавай… Они сами к тебе пришли, сами и уйдут, но ни продавать, ни дарить, ни отдавать их – никому! – нельзя. А хозяину – тем паче… они от него бегут, к тебе прыгнули, считай, от отчаяния…
– Как же…
– Как хочешь. Они счастье приносят. А если ты их отдашь – счастья тебе не видать вовек. Сгниешь в тоске, сопьешься.
– Может быть, вы…
– Эх, парень… Если бы ты их не надевал – я бы их у тебя взял… А так – нельзя. Они твои. Надень и носи.
* * *– Кирюшка, ты что, пил?!
– Я набойки ставил. На туфли…
– Да что за напасть с этими проклятыми туфлями!
Кирилл вздрогнул:
– Мам, ты таких слов… не говори. Мало ли…
Он прошлепал – в носках – в комнату, к телевизору. Передачу «Что? Где? Когда?», несмотря на все странности и тревоги этого дня, он никак не мог пропустить.
Звонок в дверь.
– Не открывай!
Поздно. Мама даже вопрос «Кто там?» считала невежливым.
– Добрый вечер, – раздался в прихожей знакомый прохладный голос. – Ничего, что я без предупреждения? Дело в том, что ваших соседей нет дома…
«А туфли под зеркалом, – подумал Кирилл тоскливо. – Как я их бросил в сумке, так и лежат…»
– Мои туфли нашлись? – осведомился визитер.
– Извините. – Слышно было по голосу, что мама очень смущена. – Так получилось, что…
– Так получилось, что мы их не нашли, – сказал Кирилл, входя в прихожую.
Мама, кажется, на минуту потеряла дар речи. Кирилл мельком глянул на холщовую сумку, привалившуюся к обувному шкафчику; ткань явственно подрагивала, отчего казалось, что Михаил Боярский на портрете шевелит усами.
Кирилл поднял голову – и встретился взглядом с голубоглазым.
– Мы не нашли их, – тихо повторил Кирилл. – Мне очень жаль. Вы можете пойти в бассейн и написать жалобу на гардеробщицу. Правда, она все равно не несет никакой ответственности…
– Простите, – мягко сказал визитер. – Как я понял, вы не намерены отдавать мне мою вещь? Мои туфли?
– А вдруг это не ваши туфли? – Кирилл поразился собственной наглости. – А вдруг вы просто узнали от гардеробщицы, что у меня пропали кроссовки?.. Короче говоря, я прошу вас больше к нам не приходить.
Мама тяжело дышала за его плечом. Смотреть на нее Кирилл не осмеливался.
– Кирилл Владимирович. – Визитер улыбнулся краешками губ, глаза его оставались холодными. – Вы напрасно верите всяким… людям, которых видите, между прочим, впервые. Которые пьют плохую водку и в алкогольном бреду рассказывают странные сказки… А вы ведь математик. Вам в сказки верить не пристало.
– Откуда вы знаете? Вам-то что за дело?
Визитер улыбнулся шире. Сунул руку во внутренний карман пиджака.
– Вот вам двести пятьдесят рублей, Кирилл Владимирович. За пару поношенных туфель – более чем достаточно.
– У меня нет ваших туфель, – шепотом выдавил Кирилл.
– Триста? Четыреста пятьдесят?
И тогда взорвалась мама. Мама, тридцать лет проработавшая в советской школе, имела твердые представления о том, что дозволено, а что – нет.
– Молодой человек! – заявила мама резким, металлическим голосом, который прорезался у нее всякий раз, когда требовалось выстроить в узеньком коридоре четыре класса по тридцать пять человек. – Что это за торги, я не понимаю? У нас нет товара, чтобы с вами торговать! Мой сын ничего у вас не брал. Если, в самом деле, в гардеробе случилось недоразумение – обращайтесь в гардероб! Пусть Кириллу звонит администратор бассейна! И, кстати, пусть вернут его пропавшие кроссовки!
Показалось Кириллу или нет, но в неподвижных глазах незнакомца что-то изменилось. Чуть-чуть.
– Хорошо, – сказал он по-прежнему мягко, глядя на Кирилла. – Я буду ждать вашего звонка…
И, не прощаясь, вышел.
* * *Кириллу снилось: статья в вечерней газете о зверском убийстве пожилого сапожника.
Кириллу снилось: он приходит домой и, повернув за угол, на месте окна кухни видит выгоревшую черную дыру. Сажа вверх по стене… Дымящиеся развалины на месте балкона…
Кириллу снилось: он приходит домой, а у подъезда стоит белая машина «Скорой»…
Кириллу снилось: толпа на улице, на переходе кого-то сбили… Он подбегает, заглядывает через чье-то плечо… И видит сначала знакомую сумку – в луже молока…
Кирилл не мог спать. До утра сидел, проверял тетради.
* * *– Какие у вас туфли, Кирюша, – сказала завучиха Анна Васильевна, едва поздоровавшись. – Импортные?
– Да, – кивнул Кирилл.
И неловко замолчал.
– Все-таки как обувь красит человека, – подала реплику молоденькая физичка Лариска, скромно забившаяся в угол учительской.
– Человека красит не обувь, – завучиха привычно-назидательно вскинула палец. – Человека красят знания… Вы слышите, Лариса Евгеньевна? Знания!
И, не опуская пальца, выплыла из учительской прочь.
Лариска осмелела:
– Где ты достал, Кирюша, такую прелесть?
– Сами пришли, – сказал Кирилл.
Лариска подобострастно захихикала.
* * *Семиклассник Маленин отвечал у доски, путаясь в иксах и игреках; Кирилл, не отрываясь, смотрел на его кеды. Вообще-то в кедах приходить на любой урок, кроме физкультуры, строжайше запрещалось, но данные кеды – не Кириллова забота; пусть болит голова у Лариски, это ее седьмой «Б» класс.
Кирилл смотрел на босоножки серьезной отличницы Башмет, вызванной на помощь Маленину.
Потом, на перемене, Кирилл смотрел на тупоносые, бульдожьего вида туфли Марьи Алексеевны, учительницы литературы, на хлипкие неустойчивые «лодочки» молоденькой глупой Лариски, на завучихины полуботинки: высоченные толстые каблуки – как античные колонны…
Шагая к троллейбусной остановке, Кирилл не поднимал головы, разглядывал ноги прохожих. Поначалу ему казалось, что он в самом деле что-то понимает, что туфли, как собаки, перенимают характер своих хозяев и демонстрируют его в преувеличенном, гротескном виде; потом он запутался. Туфли говорили кое-что о возрасте, роде занятий, степени достатка и аккуратности владельца – но ничего больше Кирилл не мог узнать по каблукам и пряжкам, сбитым набойкам и развязавшимся шнуркам. Ему надоело; он устал и присел на скамейку.
