Пока мой труд не завершен - Томас Лиготти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственный ужас, который при мне остался, не имел ничего общего с «семейкой» Ричарда, с их грязными мультяшными махинациями и звериными рожами, упрятанными за респектабельный человеческий фасад. Нет, проблема крылась отнюдь не в них. Если что-то и пугало, то лишь наивность, с каковой я до поры прятал горячую голову в холодный песок. Ведь, строго говоря, Шестерка не была уникальным злокачественным образованием. Никакой огневой мощи не хватило бы, чтобы уничтожить саму суть – явление, лежащее у всех Шестерок этого мира в основе. Явление, процветающее за закрытыми дверями – да и, пожалуй, родившееся как раз одновременно с изобретением дверей, или в ту пору, когда первые гоминиды собрались вместе на «деловую встречу».
Короче говоря: благими намерениями выложена дорога в ад, а половой акт, хоть сам по себе и приятная штука, способен впустить в мир лютый кошмар вроде того же Ричарда.
Еще короче: Ричардом можно и не родиться, но довольно легко им стать.
К-о-р-о-ч-е: нет ангелов иных, кроме Ангелов Смерти, и только с ними мне по пути.
7
Чтобы хоть сколько-нибудь эффективно функционировать в этом мире, люди – все, без исключения, – вынуждены принять на веру ряд абсурдных предположений. Главное из них – гипотеза о том, что ваш дух пребывает в более-менее здоровом теле и осуществляет деятельность в пределах незыблемой реальности. Так, пропащая алкоголичка вроде Шерри Мерсер может объяснить любые сбои в своем психосенсорном аппарате «отходняками» от возлияний, с каковыми она относительно хорошо справлялась в прошлом – и имела право считать, что так же хорошо будет справляться в будущем. Ситуация в ее случае худо-бедно переломилась вскоре после встречи за обедом. Так уж получилось, что после нее всей ее хваленой ментально-метафизической стабильности пришел конец.
– Все в порядке, Шерри? – спросила одна из ее коллег, когда они обсуждали какие-то незначительные вопросы в кабинете.
– Конечно, – ответила Шерри. – Но давай-ка к этому вопросу завтра утром вернемся. Ты ведь не против?
– Конечно, только за, – откликнулась молодая женщина, поднимаясь со стула. Шерри открыла дверь и вывела ее из кабинета. Затем – снова заперлась одна; ее рука дрожала, сжимая до белизны в пальцах дверной рычажок со своей стороны.
Благодаря реструктуризации компании, проведенной Барри, Шерри была назначена на недавно учрежденную должность, при которой полагался небольшой личный кабинет. И если прежде отдельная комната была для нее роскошью и удобством, позволяющим пить на рабочем месте в спокойной, деловой обстановке, то нынешняя выделенная ей каморка могла с тем же успехом располагаться глубоко в сердце Ада (средневекового, замечу, а не стильной современной вариации).
Закрыв дверь кабинета, Шерри закрыла глаза. Затем, с сомнением, повернула голову к той части стены, которая была на мгновение скрыта, когда она открыла дверь. Ее ресницы медленно приподнялись, взгляд остановился на точке, где сходились стена и пол офиса.
Вот, опять. Оно всегда было там. Оно не пропало, как надеялась Шерри.
Ей удалось привлечь внимание той молодой женщины к этому участку стены. «Там какой-то жук сидит, или мне кажется?» – спросила Шерри, тыча пальцем в нужное место. Но коллега ничего необычного не заметила. Конечно, и сама Шерри не смогла бы ничего там увидеть еще несколько часов назад.
А теперь – видела, и с этим надо было что-то делать.
За дверью кабинета Шерри появилась еще одна дверь. Это был маленький, темный и уродливый портал размером с карлика, который выпирал из стены, будто короста. Его поверхность была грубой и неровной – скорее вылепленная из глины, чем вырезанная из дерева. Однако сквозь нее, казалось, пробегали замысловатые прожилки, спиралью взвитые через многочисленные борозды и канавки двери и скручивавшиеся в грубые скругленные узлы.
Шерри старалась не слишком пристально вглядываться в плотные узоры на двери, в которых она уже видела множество маленьких рожиц и частей лиц, каждое из которых было столь же перекошенным и уродливым, как и сама дверь. Но на этот раз она опустилась на корточки так, что оказалась глазами на одном уровне с верхним краем двери. Так близко к галлюцинации ей еще не приходилось бывать – да и она бы не осмелилась. Словно пытаясь проверить природу этого феномена – будь то реальность или фантом, – она поднесла палец с заостренным ногтем очень близко к узлу, готовясь сделать несколько быстрых нажатий. Вот тогда-то и начались неприятности. Потому что, как только она прикоснулась к двери, ее ноготь застрял там, пойманный, как муха, во что-то похожее на плотно сплетенную паутину – не на дерево и даже не на глину. Когда она потянула руку на себя, то обнаружила, что палец погрузился еще глубже – и вскоре застрял по самую кутикулу.
Естественно, она могла бы попросить помощи у целого легиона офисных работников по соседству… и, возможно, сделав так, сумела бы вернуться к нормальной жизни. Стоило проверить такую лакомую гипотезу – я и сам не смог бы предсказать исход. Но Шерри не была бы Шерри, если бы мысль о том, что ее застанут в такой нелепой (или даже, страшно сказать, фривольной) позе – на карачках, в задравшейся от усилия кверху короткой блузке, с пальцем, прилепившимся к чему-то, что никто, кроме нее не видит, – не привела ее в ужас.
Внезапно кто-то трижды постучал по дереву.
Но этот стук доносился от моей двери – не от двери Шерри.
На лестничной клетке у моей каморки стояли детектив Чернофф и Белофф – я видел их сквозь щель в занавесках, закрывавших маленькое окошко в двери, и они, хоть и глядели внутрь, меня не видели. Возможно, у этих ребят имелся ордер на обыск, и они решили найти мой походный нож «Охотник на оленей», вполне могущий проходить на судебном процессе как смертельное оружие, которым отхерачили руки Перри Стаковски. Не следя дотошно за работой этих двух компетентных сыщиков, я не знал, чего и ожидать.
Во всяком случае, полагаю, даже если бы они ворвались ко мне в дом, с ордером или без оного, они не нашли бы нож, который неизвестно по какой причине я пронес с собой в то тревожное полуматериальное состояние, в котором ныне пребывал. Нож обретал зримую форму только тогда, когда ее принимал я сам, – и, подобно моим
