Опоенные смертью - Елена Сулима

Но… видимо продумал плоховато.

Они вышли из метро, не доезжая одной станции до его дома. Компания сирот казанских в ногу, крупным шагом шла за ними. Кирилл крепко держал девушку под руку. Главное — попасть в опорный пункт милиции в переходе. Главное — чтобы он был к тому же открыт.

Они вошли в распахнутую дверь.

— Господа! Прошу оградить помощника депутата Государственной Думы от преследований! — громко заявил Кирилл и, не моргнув и глазом, показал фальшивое удостоверение.

Далее события должны были развиваться по его плану. Приезжих робингудов должны были забрать, а он преспокойненько посадит на такси свою спасительницу…

Такси отъехало. Кирилл перешел на другую сторону дороги, поднял руку… подъехал милицейский фургон.

— Давай-давай сюда! — послышалось из его тьмы.

— Благодарю, — ответил Кирилл, — я предпочитаю такси.

Он не прошел и минуты, как услышал за собою знакомый маршировой шаг надвигающихся грабителей.

Расправа была неминуема. Параллельно ему медленно двигался милицейский воронок. Кирилл побежал.

Вот так все и кончилось. Гопота нагло побежала за ним. Напали. Били ногами. И вдруг разлетелись в разные стороны. Кирилла били прикладами автоматов и снова ногами.

Трясясь в темной клетке милицейской машины в полном одиночестве, Кирилл восстанавливал в уме упущенные события. Едва он сдал своих преследователей, патруль сообразил, что гопота просто так за пьяным папиком охотится не будет. Значит, он засветил в том проклятом бистро пухленькую пачку долларов. Конечно, засветил. Такую крупную стопку денег во внутреннем кармане пиджака легко было прощупать, кинувшись на него с якобы дружески благодарственными похлопываниями и объятиями… Но если на гопоту была управа, то на тех, кому попался он, управу искать было бесполезно.

Кирилл прощупал свои карманы. Нет — его ещё не обшманали эти городские шакалы, жесточайшее порождение культивации лимиты. Кирилл успокоился и прислушался: в салоне фургона были люди. Но эти люди молчали. Кирилл громко принялся изъявлять свои протесты. Изъявлял он их солидным, исходящим из живота тоном уверенного в себе, приличного человека. Тоном, не то что бы помощника депутата, но уже не иначе как самого заседателя Государственной Думы.

Но в ответ тишина. Никакой реакции. Уж не один ли он отдан на волю водителя? Нет, в салоне действительно были люди. Куда они везли его? Что хотели? Почему не вытащили деньги сразу?.. Или не хотели делиться с гопотой?..

Неожиданно машина остановилась. Дверь в его клетку распахнулась. В это светлое полнолуние темный абрис фигуры автоматчика выглядел особенно зловеще.

— Выходи!

Он вышел, держа "дипломат". Едва оглянулся, едва понял, что привезли его на обрывистый склон Москва-реки, как его тут же обступили. Было ли их четверо, или семеро — Кирилл не помнил.

Запомнилось лишь ему, как спускался, боясь споткнуться, подгоняемый в спину прикладом автоматов, по скользкой снежной тропе вниз, к самому берегу. Равнодушно любопытный лунный, словно рыбий, глаз неба заглядывал ему в лицо. Что было под ногами — не видел. Но летел, не спотыкаясь. А дальше били. Били и били. "Это конец!" — думал он, фатально смирившись. И уже, ожидая смерти, почти не чувствовал боли. Он чувствовал себя где-то за пределом её и прочих страстей. Быть может оттого, что вовремя отключалось его сознание. А потом оно включалось и отключалось вновь… Так и мерцало…

Лишь констатировал факт — вынули восемь тысяч долларов, вернее вытрясли, словно из мешка, попинали ногами и отошли. Он приподнялся и усиленно увеличил резкость растуманенного зрения. Два дула автоматов, наставленные на него, замедлили время. Картина жуткой морозной ночи в свете фантастически огромной луны предстала перед ним крупнозернистой фотографией. Кирилл медленно поднимался.

— Сейчас мы тебя расстреляем, бросим в реку — и дело с концом, донеслось до его слуха.

— Что же вы делаете?! — взвыл Кирилл, из последних сил соображая, что говорить далее:

— Расстрел журналиста такого ранга как я не пройдет незамеченным! ему казалось, что не язык его поспевает за мыслью, а мысль за языком. Граждане нашей общей страны, как вы не понимаете, что убийство меня придает делу политический оборот. Вот — мое удостоверение!.. Вот…

Отчужденной рукой, подобной рычагу приставленного к его пламенеющей душе робота, Кирилл достал из заднего кармана брюк уже недействительное старое удостоверение Алины, на котором было написано крупными буквами "ПРЕССА". Он носил его просто так, словно благовоспитанный американский буржуа, чтобы завуалировано, — похвастаться своей женой.

Но на этот раз ни она, ни её фотография, а казенные корочки, скорее всего то, с какой уверенностью он размахивал ими — спасло ему жизнь.

Оппозиция в формах защитников и законников замялась.

— Ладно. Давай его к бабе Мане отвезем — и дело с концом, — услышал Кирилл тот же голос, и ноги его подкосились. Мысли кончились после мелькнувшей: "Кошмар не кончился. Если они такие, то, что же тогда — баба Маня?! Неужели там будут пытать?! Но как?! Изнасилуют?! Кастрируют перед смертью?!" И упал — окончательно распластавшись на снегу.

"Бабой Маней" разбойники при погонах называли вытрезвитель.

Там обошлись с вконец обессиленным клиентом весьма милосердно.

Соседствующий народ тоже попался тихий. К этому часу почти все дремали по койкам, и лишь один доходяга читал стихи Есенина, а его единственный слушатель, явно пожизненный уголовник, весь в татуировках, смотрел на него, пуская слезу, и время от времени бился в дверь:

— Братки! Меня-то, ладно, но Максимыча — выпустите.

— Ничего-ничего, пусть Максимыч поспит, — отвечал из-за двери спокойный голос.

"Пусть Максимыч поспит". — Словно колыбельный рефрен гипнотически укачал сознание Кирилла.

С утра ему выдали его изрядно помятую одежду, и он пришел в себя.

— У меня изъято восемь тысяч долларов, — спокойно, уже уверенный в себе, заявил он дежурному вытрезвителя.

— Ошибаешься, — лукаво покачал головой усатый, — почти Чапай, — у тебя было сто двадцать. Я поделил по справедливости: мне сто за невыяснение происхождения твоих ксив и прочих данных, а тебе за глаза двадцати на опохмелку хватит. Прав?

— Меня как-то не волнуют завалявшиеся сто. Но восемь тысяч!..

— Н-да, восемь тысяч — это серьезно. Сейчас посмотрим, кто тебя сдал.

Команда приехала тут же. Не прошло и получаса.

— Та-ак, кто, говоришь, у тебя деньги брал?! — вышел вперед тот, что покруче Рембо.

— Нет-нет, я к вам претензий не имею, — увидев в трезвом состоянии исполнителей его смертельного ужаса, тут же отказался от своего заявления Кирилл. Жить хотелось невероятно. А если будет жить и восемь и восемьдесят тысяч ещё заработает и не раз.

В одиннадцать утра он вышел из вытрезвителя. Вдохнул свежего воздуха, пощурился на солнце, огляделся, пытаясь сориентироваться не только во времени, но и в пространстве; машинально пошарил по карманам пальто и вынул бумажку салатового цвета. Это был странный счет за номером 3221 кафе с не менее странным названием: ПК "Миф"

Счет для масштабов Кирилла так же был мифологическим — в нем перечислялось: порция пельменей — 1. Ценою в двенадцать рублей, 150 гр. водки "Крестал" — 17рублей 70 копеек

Кристалл обозначался именно так — через "Е" и с одним "Л", и именно за такую цену. Далее соус — один — 0-50

"Докатился!" — мелькнуло в его голове, и он понял, что помнил все, но только не кафе "Миф". Это кафе совершенно озадачило его и отвлекло от более серьезный переживаний.

Изнеможенным сыном он вернулся домой к собственной маме. Но в меню мифического кафе "Миф", видимо входила долгоиграющая программа. Ни упреков умирающей, ни выразительного молчания с грохотом кастрюль на кухне… Квартира была пуста. Поняв это, Кирилл упал на колени в коридоре. Картина смерти матери застыла в его мозгу. Слов не было. Он громко стукнулся лбом об пол и замер. Сил не было. Мыслей тоже.

Шорох ключа, повернувшегося в замке, вывел его из оцепенения, Кирилл приподнялся, но тут же упал на диван в холле. Дверь раскрылась. На пороге стояла Любовь Леопольдовна. Не спрашивая его о том, где и как он провел эту ночь, не причитая, что волновалась и не спала, она легким движением руки скинула пуховый оренбургский платок и, покрутив головой перед видящим все словно в тумане сыном, спросила:

— Ну как?

Кирилл заметил, что в его собственной маме что-то изменилось: то ли помолодела, то ли просто — она ему снилась.

— Ты где была? — еле выговорил он.

— Где-где? Сынок, неужели ты не видишь, что в парикмахерской?..

ГЛАВА 17

Алина прошла мимо парикмахерской, даже не замедлив в задумчивости шага, и вошла в знакомое с юности кафе. Как всегда за столиками полудремали, полукадрились, вели полоумные, ни к чему не ведущие беседы. Алина присела за стол, занятый старыми знакомыми, с легким коктейлем и, медленно потягивая его через трубочку, даже не пытаясь принять участия в разговоре, смотрела на все творящееся перед ней. Ей казалось, что она смотрит в аквариум, отделенная от его жизни толстенным стеклом. Гул голосов доходил до неё подводной мелодией, но смысла слов она не различала. Да и не нужен был ей этот смысл. Собственные слова не рождались в ней. Пустота заполняла её. Но… пустота не заменяет покоя. Она укачивает настолько, что доводит душу до состояния морской болезни.