Только вперед - Борис Раевский

Секретарь комсомольского комитета имел очень подходящую к его работе фамилию, — Молодежников. Он часто шутил, что именно из-за этой фамилии студенты и выбирают его третий год подряд секретарем комитета.

Как и ожидал Леонид, собрание сразу стадо бурным. Первым выступил Холмин. Он в прошлом году играл в сборной Ленинграда и считал себя авторитетом во всем, что касалось водного поло.

— Надо усилить команду, — резко заявил Холмин. — Наши второразрядники робко играют, без инициативы…

— С тобой проявишь инициативу! — крикнул кто-то. — Ты ребятам и подержать мяча не даешь, боишься из рук выпустить!

Послышался смех.

Секретарь комитета постучал стеклянной пробкой о стакан. Холмин спокойно подождал, пока наступит тишина, и даже, когда стало тихо, для авторитетности еще немного помолчал.

— Без злости играют второразряднички, — невозмутимо продолжал он. — По-дамски! Им бы пинг-понгом заняться — шарик перекидывать по столу. Спокойно и хорошо!

— Правильно! — раздался возглас, но его сразу же заглушили возмущенные крики.

Холмин поправил галстук и неторопливо прошел на свое место в первом ряду.

— Кто хочет выступить? — спросил секретарь.

Все молчали. Многие чувствовали, что мастер Холмин не прав, но не знали, в чем же причина неудач.

— Дай мне слово! — попросил Леонид.

— Подожди! Ты как член бюро потом скажешь, остановил его Молодежников. — Кто желает выступить?

В последнем ряду поднялась рука.

— Говорите, товарищ Ласточкина! — предложил секретарь.

— Я, правда, не играю в водное поло… — начала девушка, — но…

— А ты попробуй! — крикнул Холмин. — Кажется, все уже перепробовала. Только водное поло и бокс еще остались! — и плотно сжал тонкие губы, довольный своей остротой.

Он ожидал услышать общий смех, но засмеялись только два его друга, сидевшие рядом с ним. Остальные даже не улыбнулись.

— Я не играю в водное поло, — спокойно повторила Аня. — Но я была на прошлом матче. И скажу прямо — мастер Холмин попросту «зажимает» второразрядников. А мастер Кусков следует его примеру. Холмин ведет себя как прима-балерина: закончит свою сольную партию и ждет оваций. Он бы, наверно, еще и кланяться стал, да в воде это трудновато.

— Правильно! — крикнул кто-то.

— Ерунда! — перебил другой голос. — Не хватает еще, чтобы всякие не то волейболистки, не то велосипедистки учили плавать опытных пловцов!

Слово взял один из второразрядников.

— Может быть, я и плохо играю, — сказал он. — Но, честно говоря, я сам этого не знаю!.. Не знаю, — под смех присутствующих повторил он. — Откуда мне знать, если за всю прошлую игру мяч всего-то раз пять побывал у меня в руках?!

Спор разгорался. У Холмина нашлись защитники. Они указывали, что Холмин опытный ватерполист, блестяще владеет мячом и молодежи надо бы поучиться у него, а не критиковать. Слово взял Леонид.

— Представьте, какая получится какофония, если все музыканты в оркестре захотят щегольнуть своим мастерством, — сказал он. — Флейта станет заливаться, не слушая скрипки; скрипка будет петь, не оглядываясь на арфу, а барабан и литавры начнут греметь, заглушая все другие инструменты. К счастью, этого не бывает. Музыканты слушаются дирижера и играют согласованно.

— Холмин напоминает мне взбесившийся барабан, — сказал Леонид, и все заулыбались. — Гремит! Хочет обязательно один всю команду заменить. Не понимает, что, как бы хорошо он ни владел мячом, — один в поле не воин. Маяковский хлестко высмеял такого единоличника:

«Единица!                Кому она нужна?!Голос единицы                       тоньше писка.Кто ее услышит? —                             Разве жена!И то,        если… близко».

— Я, может быть, неточно процитировал Маяковского, — сказал Леонид под общий смех, — но мысль у него именно такая. А в другом стихотворении Маяковский говорил:

«Народа — рота целая,Сто или двести,Чего один не сделает —Сделаем вместе».

Почему победили медики? Слаженностью, дисциплинированностью, сплоченностью своей они нас побили. Ведь каждый их игрок в отдельности уступает нашему игроку — и плавают медики хуже нас, и мячом владеют хуже. Но дружно играют — и победили, заслуженно победили!

— Тут не детский сад! Слышали мы эти разговоры! — с места крикнул Холмин. — А что ты конкретно предлагаешь?

— Предлагаю решительно покончить с индивидуальной игрой некоторых наших мастеров.

— Тебе хорошо говорить! — крикнул Холмин. Ты — центр нападения! Все мячи к тебе идут!

— А мне это не важно, — ответил Кочетов. — Я не для себя — для общего дела стараюсь. И если команда считает нужным, я завтра же готов играть не центр нападения, а кого угодно, хоть защитника.

— Да ну? — вызывающе крикнул Холмин.

Леонид ничего не ответил, но так взглянул на Холмина, что все поняли — он не хвастает.

— Ладно! — крикнул Холмин. — Я могу не играть в следующей встрече. Посмотрим, как вы без меня победите!

— А за такие речи можно и вообще из команды попросить! — сказал кто-то. — Скатертью дорожка!

В комнате сразу наступила тишина. Холмин побагровел, медленно встал и не спеша направился к выходу. Он, очевидно, ожидал, что его окликнут, задержат, не дадут уйти из команды. Но все молчали.

Хлопнув дверью, разъяренный, он ушел.

Сразу поднялся шум. Все были возмущены поведением Холмина. Решение приняли быстро: Холмину объявить выговор, из команды его исключить. Играть дружно и, как сказал секретарь комитета, — «хоть кровь из носу, а следующий матч выиграть».

В огромном спортивном зале было непривычно пусто и тихо. Только в дальнем конце упорно повторял одно и то же упражнение на кольцах высокий юноша в синих тренировочных брюках. В противоположном углу зала, возле рояля, сидели на низкой гимнастической скамье Аня Ласточкина и Кочетов в трусах и майках. На коленях у них лежали раскрытые учебники английского языка. Леонид читал, Аня слушала.

Обычно они занимались по вечерам у Ани. Но сегодня у них были билеты в Филармонию. После занятий гимнастической секции ехать домой уже не имело смысла. А в институтской читальне неудобно: нельзя ни читать вслух, ни говорить.

— Знаешь, Леонид, — сказала Аня, когда Кочетов старательно, но неуклюже выговаривая слова, закончил читать юмористический рассказ Марка Твена и, тяжело отдуваясь, замолчал. — Тебе надо больше читать, а главное — больше говорить по-английски.

— У меня язык непослушный, — смущенно улыбаясь, ответил Кочетов. — Туго движется.

— Нет, серьезно, Леонид! — сказала девушка. — Надо что-то придумать. Идея! — вдруг обрадовалась она. — Решено: отныне мы с тобой говорим только по-английски.

— Все время по-английски? — испугался Леонид. — И в столовой, и на собраниях, и в бассейне?

— И в столовой, и в бассейне, — решительно подтвердила Аня.

— Тогда мне придется стать великим молчальником, — объявил Леонид.

— Не выйдет, — засмеялась Аня. — Я тебя буду спрашивать, а ты не такой невежа, чтоб не отвечать.

— Это невозможно, Ласточка, — обеспокоенно возразил Леонид, но девушка строго перебила его:

— Speak English! What did you say?[5]

— Nothing![6] — хмуро ответил Кочетов.

Однако от Ани не так-то просто было отделаться.

Она упорно продолжала говорить по-английски, а когда Кочетов произносил русские слова, качала головой, будто не понимает.

Высокий юноша в синих тренировочных брюках спрыгнул с колец и подошел к роялю. Это был однокурсник Виктор Малинин.

— Тренируетесь? — улыбаясь, спросил он, указывая на английские книги.

— Yes, we are,[7] — сердито ответила Аня. — Will you join us?[8]

— Нет, нет! — испуганно поднял руки вверх Малинин и быстро убежал к кольцам.

Леонид и Аня занимались еще долго. Только в семь часов Аня объявила, что урок окончен. В восемь часов в Филармонии начинался концерт. Надо было спешить.

Кочетов, одевшись, вышел на институтский двор и у подъезда подождал Аню. Вместе они направились к трамвайной остановке.

— Опоздаем! — сказал Леонид.

— We shall be late,[9] — строго поправила девушка.

Кочетов махнул рукой, засмеялся, и они еще быстрее зашагали к остановке.

К счастью, трамвая не пришлось долго ждать. Леонид, задумавшись, протянул деньги кондуктору и вдруг неожиданно для себя сказал:

— Please, give me two.[10]

Кондукторша удивленно посмотрела на «иностранца».

— Куда надо-то? Петроградский сторона? — коверкая слова, вероятно думая, что так будет понятнее чужеземцу, участливо спросила она.