Держава богов - Н. Джемисин

А когда пыль улеглась, меня там больше не было. Я исчез.

Я отнял пальцы от каменной плиты и нахмурился. Потом обратился к смертному, который последние минут десять тихо стоял у меня за спиной.

– Что тебе?

Он подошел, распространяя волну знакомых запахов: книг, благовоний, флакончиков с разными веществами. Я догадался, кто он, еще до того, как он заговорил.

– Прошу меня простить, господь Сиэй. Я ни в коей мере не хотел побеспокоить тебя.

Я поднялся, отряхивая ладони, и смерил его взглядом. Передо мной стоял островитянин средних лет, седовато-рыжий, с угрюмым, морщинистым и плохо выбритым лицом. На лбу виднелась сигила чистокровного родства, но он не походил не только на Арамери, но и вообще на амнийца. К тому же от высокородных редко пахло усердным трудом. Значит, приемыш.

– Ты первый писец?

Он кивнул, явно разрываясь между восхищением и смущением. Наконец он отвесил мне неуклюжий поклон: недостаточно глубокий для истинного почтения, но и не тот пренебрежительный кивок, который подобал бы правоверному итемпану. Я рассмеялся, вспомнив невозмутимую и полную нюансов манеру поведения Вирейна. Потом посерьезнел, вспомнив, отчего Вирейн настолько в этом хорош.

– Прости меня, – повторил человек. – Однако слуги пустили новость, что ты вышел погулять по дворцу, и я подумал… словом, логично предположить, что ты придешь, так сказать, на место преступления.

– Хммм… – Я сунул руки в карманы, изо всех сил отгоняя смутное беспокойство, одолевающее меня рядом с этим человеком. Приходилось все время напоминать себе, что сейчас не старые времена и у него нет надо мной никакой власти. – Час уже поздний, первый писец. Или слишком ранний. Разве у вас, итемпанов, не принято хорошо высыпаться перед рассветными молитвами?

Он моргнул, и его удивление сменилось весельем.

– Принято, но я не итемпан, господь Сиэй. А я хотел повидаться с тобой, что подразумевает бодрствование допоздна. Так, по крайней мере, рекомендуют мои научные исследования. Ведь известно, кто вел ночной образ жизни, когда… – его уверенность в себе вновь дрогнула, – жил здесь.

Я хмуро смотрел на него.

– И как вышло, что ты не итемпан?

Все писцы были жрецами Итемпаса. Всякому, у кого имелся талант к магии, орден предлагал очень простой выбор: присоединяйся к ним или умри.

– Около… э-э-э… пятидесяти лет назад «Литария» подала в Благородное Собрание петицию о независимости от ордена Итемпаса. Так что теперь «Литария» – светская организация. Каждый писец имеет право чтить любого бога, или богов, по своему выбору. – Он помолчал и вновь улыбнулся. – Естественно, пока мы служим Арамери.

Я вновь смерил его взглядом и чуть приоткрыл рот, чтобы лучше ощутить его запах, но безуспешно.

– И какого же бога чтишь ты?

Уж точно не меня.

– Я чту всех богов. Но в том, что касается духовности, я предпочитаю молиться у алтарей наук и искусств.

И он сделал легкий извиняющийся жест, словно боялся задеть мои чувства, но я уже расплывался в улыбке.

– Так ты безбожник! – Я даже подбоченился от восторга. – Последнего из вас я встретил еще до Войны. Я думал, Арамери всех вас под корень вывели!

– Увы, равно как и верных всем прочим богам, господь Сиэй. – Я расхохотался, и это придало ему уверенности. – Сейчас среди простонародья всякие ереси прямо-таки в моде, хотя здесь, во дворце, конечно, приходится быть по-прежнему осмотрительным. Здесь имеет хождение даже особое вежливое слово, обозначающее таких, как я, – «приморталист».

– Язык сломаешь.

– Да, слово не самое удачное. Оно еще и обозначает что-то вроде «смертные превыше всего», то есть неточно и даже вовсе неправильно отражает нашу философию, но, как я уже сказал, бывают термины похуже. Мы, конечно, веруем в богов… – Он кивнул мне. – Но, как показало Отлучение, наша вера или неверие никак не влияет на благополучие богов, что влечет закономерный вопрос: а надо ли тратить столько сил на бесцельное служение? Не лучше ли свято уверовать в человечество и его удивительные способности? Уж нам-то точно не повредило бы немного преданности и дисциплины.

– Всем сердцем согласен! – сказал я. Если не ошибаюсь, в движение человекопочитания вовлечено и несколько моих родственников. Я, однако, на всякий случай решил не заострять на этом внимание. – А зовут тебя как?

Он вновь поклонился, на сей раз без неловкости:

– Шевир, господь Сиэй.

– Это Арамери я заставляю звать меня господом, – отмахнулся я. – Для тебя – просто Сиэй.

Он опять смутился:

– Ну, я…

– Арамери – это образ мышления. Я знал иных приемышей, которые прекрасно вписывались в семейство. Ты же, господин мой, совсем не того поля ягода. – Я улыбнулся, давая ему понять, что это, скорее, комплимент, и он успокоился. – Это Ремат рассказала тебе про меня?

– Госпожа Арамери сообщила мне о твоем… состоянии. Я и все мои люди, включая тех, что трудятся внизу, в городе, уже вникают в проблему, силясь отыскать причину, которая смогла вызвать такие перемены. Если мы что-то найдем, тотчас доложим правительнице Ремат.

– Спасибо, – поблагодарил я. Я не стал упоминать, что тем самым он отдавал на усмотрение Ремат, сообщать ли о причине мне. Возможно, он и сам об этом догадывался и просто намекал мне, кому принадлежит его верность. Смертным в первую очередь. – Восемь лет назад ты уже был здесь, в Небе?

– Да. – Он подошел и встал рядом, жадно разглядывая мой профиль, осанку, вообще все. Изучал меня. Я не возражал, зная о его религиозных воззрениях. – Я в то время был главой целителей. Так что ухаживать за ранеными господином Декартой и госпожой Шахар выпало именно мне с подчиненными. Впоследствии меня повысили до первого писца за спасение их жизней. – Он помедлил и договорил: – Моего предшественника на этом посту сместили с должности за то, что он не заметил божественного присутствия в Небе.

Я закатил глаза:

– Если бог не хочет быть замеченным, его не сможет засечь никакая магия писцов. И кстати, я никогда не желал быть обнаруженным.

– Госпоже сообщили и об этом.

Он наконец-то улыбался по-настоящему, без горечи. Я решил, что предъявлять обвинения бессмысленно.

– Раз ты был здесь тогда, значит либо ты, либо тогдашний первый писец должен был начать расследование.

– Да. – Он выпрямился так, словно собирался докладывать по всей форме. – Происшествие случилось вскоре после полудня. Весь дворец содрогнулся, и все охранные заклинания подали тревогу, оповещая о неразрешенной магии в стенах дворца. Охрана и слуги сразу помчались на место и обнаружили… вот это. – Он обвел рукой дворик. Мусор здесь давно убрали, но от этого мало что изменилось. Всякому, кто бывал здесь раньше и заглянул бы теперь, стало бы совершенно ясно, что дворик с балконами превратился в здоровенный провал. – Никто не мог понять, что случилось, пока через три дня дети не очнулись – сперва Декарта, а затем и Шахар.

То есть прошло более чем достаточно времени для того, чтобы поползли слухи. Поползли и разрушили жизнь Деки. Бедный мальчик. И сестренка его…

– Какого же рода магию здесь определили?

Писцы очень любили все раскладывать по полочкам. Они классифицировали магию, делили ее на всякие категории: это как-то помогало их смертным умам, не настроенным на магию, ее постигать. Может, их изощренная логика позволит разобраться и мне?

– Неведомую, гос… – Он спохватился. – Неведомую.

– Неведомую?

– Да, потому что в царстве смертных никогда не наблюдали подобного. По крайней мере, на протяжении письменной истории. Это подтверждают лучшие ученые «Литарии». Мы даже советовались с некоторыми из наиболее дружелюбных богорожденных, обитающих в городе; увы, они тоже не смогли ничего объяснить. Так что если уж и ты ничего не знаешь…

Он не просто замолчал, он в полном смысле захлопнул рот, причем откровенно разочарованный. Он явно надеялся, что уж у меня-то отыщет ответы.

Поняв это, я выпрямился и вздохнул:

– Я не хотел навредить им. То, что случилось… просто бессмыслица какая-то.

– Руки у детей были в крови, – ровным голосом заметил Шевир. – Обе у каждого. Одинаковые порезы, судя по глубине и углу – нанесенные взаимно. Некоторые мои сотрудники предположили, что дети пытались совершить некоторый ритуал…

Я нахмурился:

– Единственным ритуалом там был тот, которым испокон веку пользуются дети всего мира, когда хотят скрепить обещание. – Я повернул руки и посмотрел на собственные ладони – конечно же гладкие, без каких-либо шрамов. – Если предположить, что он и стал причиной всему, мы бы шагу ступить не могли, не натыкаясь на погибших детей!

Он вновь извиняющимся жестом развел руки:

– Ты должен понять, что мы отчаянно пытались найти хоть какое-то объяснение.

Раздумывая об этом, я уселся на перила, радуясь возможности наконец-то поболтать ногами. Почему-то это очень обеспокоило Шевира, возможно из-за того, что лететь вниз было не близко – достаточно, чтобы убить смертного. Тут я вспомнил, что сам постепенно становлюсь смертным, и с тяжелым вздохом спрыгнул обратно на пол.