Том 4. Одиссея. Проза. Статьи - Василий Жуковский

Песнь осьмая

Тридцать третий день

Алкиной, предложив собравшимся на площади гражданам устроить отправление Одиссея в его отечество, приглашает вельмож и людей корабельных к себе на обед. Пение Демодока во время пира. Потом игры: бег, бросание диска, борьба, кулачный бой. Одиссей, оскорбленный Евриалом, бросает камень и всех изумляет своею силою. Пляска, во время которой Демодок поет об Арее и Афродите. Все возвращаются во дворец. Одиссей одарен изобильно. За вечернею трапезою Демодок поет о коне деревянном и подвигах вождей ахейских. Песнь его извлекает слезы из очей Одиссея; царь Алкиной вопрошает плачущего о причине его скорби и просит, чтобы он рассказал свои приключения.

Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос —Мирный покинула сон Алкиноева сила святая;Встал и божественный муж Одиссей, городов сокрушитель.Царь Алкиной многовластный повел знаменитого гостяНа площадь, где невдали кораблей феакийцы сбирались.Сели, пришедши, на гладко обтесанных камнях друг с другомРядом они. Той порою Паллада Афина по улицам града,В образ облекшись глашатая царского, быстро ходила;Сердцем заботясь о скором возврате домой Одиссея,К каждому встречному ласково речь обращала богиня:«Вы, феакийские люди, вожди и владыки, скорееНа площадь все соберитесь, дабы иноземца, которыйВ дом Алкиноя премудрого прибыл вчера, там увидеть:Бурей к нам брошенный, богу он образом светлым подобен».Так говоря, возбудила она любопытное рвеньеВ каждом, и скоро наполнилась площадь народом; и селиВсе по местам. С удивленьем великим они обращалиВзор на Лаэртова сына: ему красотой несказаннойПлечи одела Паллада, главу и лицо озарила,Стан возвеличила, сделала тело полнее, дабы онМог приобресть от людей феакийских приязнь и вселил в нихТрепет почтительный мужеской силой на играх, в которыхИм испытать надлежало его, отличась пред народом.Все собралися они, и собрание сделалось полным.Тут, обратяся к ним, царь Алкиной произнес: «ПриглашаюВыслушать слово мое вас, людей феакийских, дабы яВысказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце.Гость иноземный — его я не знаю; бездомно скитаясь,Он от восточных народов сюда иль от западных прибыл —Молит о том, чтоб ему помогли мы достигнуть отчизны.Мы, сохраняя обычай, молящему гостю поможем;Ибо еще ни один чужеземец, мой дом посетивший,Долго здесь, плача, не ждал, чтоб его я услышал молитву.Должно спустить на священные воды корабль чернобокий,В море еще не ходивший; потом изберем пятьдесят дваСамых отважных меж лучшими здесь молодыми гребцами;Весла к скамьям прикрепив корабельным, пускай соберутсяВ царских палатах они и поспешно себе на дорогуВкусный обед приготовят; я всех их к себе приглашаюТак от меня объявите гребцам молодым; а самих вас,Скиптродержавных владык и судей, я прошу в мой пространныйДом, чтоб со мною как следует там угостить иноземца;Всех вас прошу, отказаться не властен никто; позовитеТакже певца Демодока: дар песней приял от богов онДивный, чтоб все воспевать, что в его пробуждается сердце».Кончив, пошел впереди он; за ним все судьи и владыкиСкиптродержавные; звать Понтоной побежал Демодока.Скоро по воле царя пятьдесят два гребца, на отлогомБреге бесплодносоленого моря собравшися, вместеК ждавшему их на песке кораблю подошли, совокупнойСилою черный корабль на спущенные сдвинули воды,Подняли мачты, устроили все корабельные снасти,В крепкоременные петли просунули длинные весла,Должным порядком потом паруса утвердили. ОтведшиЛегкий корабль на открытое взморье, они собралисяВсе во дворце Алкиноя, царем приглашенные. СкороВсе переходы палат, и дворы, и притворы народомСделались полны — там были и юноши, были и старцы.Жирных двенадцать овец, двух быков криворогих и восемьОстроклычистых свиней Алкиной повелел им зарезать;Их ободрав, изобильный обед приготовили гости.Тою порой с знаменитым певцом Понтоной возвратился;Муза его при рождении злом и добром одарила:Очи затмила его, даровала за то сладкопенье.Стул среброкованый подал певцу Понтоной, и на нем онСел пред гостями, спиной прислоняся к колонне высокой.Лиру слепца на гвозде над его головою повесив,К ней прикоснуться рукою ему — чтоб ее мог найти он —Дал Понтоной, и корзину с едою принес, и подвинулСтол, и вина приготовил, чтоб пил он, когда пожелает.Подняли руки они к предложенной им пище; когда жеБыл удовольствован голод их сладким питьем и едою,Муза внушила певцу возгласить о вождях знаменитых,Выбрав из песни, в то время везде до небес возносимой,Повесть о храбром Ахилле и мудром царе Одиссее,Как между ними однажды на жертвенном пире великомРаспря в ужасных словах загорелась и как веселилсяВ духе своем Агамемнон враждой знаменитых ахеян:Знаменьем добрым ему ту вражду предсказал АполлоновВ храме Пифийском оракул, когда через каменный праг онБога спросить перешел, — а случилось то в самом началеБедствий, ниспосланных богом богов на троян и данаев.Начал великую песнь Демодок; Одиссей же, своеюСильной рукою широкопурпурную мантию взявши,Голову ею облек и лицо благородное скрыл в ней.Слез он своих не хотел показать феакийцам. Когда же,Пенье прервав, сладкогласный на время умолк песнопевец,Слезы отерши, он мантию снял с головы и, наполнивКубок двудонный вином, совершил возлиянье бессмертным.Снова запел Демодок, от внимавших ему феакиян,Гласом его очарованных, вызванный к пенью вторично;Голову мантией снова облек Одиссей, прослезяся.Были другими его не замечены слезы, но мудрыйЦарь Алкиной их заметил и понял причину их, сидяБлиз Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи.Он феакиянам веслолюбивым сказал: «ПриглашаюВыслушать слово мое вас, судей и вельмож феакийских;Душу свою насладили довольно мы вкуснообильнойПищей и звуками лиры, подруги пиров сладкогласной;Время отсюда пойти нам и в мужеских подвигах крепостьСилы своей оказать, чтоб наш гость, возвратяся, домашнимМог возвестить, сколь других мы людей превосходим в кулачномБое, в борьбе утомительной, в прыганье, в беге проворном».Кончив, поспешно пошел впереди он, за ним все другие.Звонкую лиру приняв и повесив на гвоздь, ДемодокаЗа руку взял Понтоной и из залы пиршественной вывел;Вслед за другими, ведя песнопевца, пошел он, чтоб видетьИгры, в которых хотели себя отличить феакийцы.На площадь все собралися: толпой многочисленно-шумнойТам окружил их народ. Благородные юноши к боюВышли из сонма его: Акроней, Окиал с Элатреем,Навтий, Примней, Анхиал, Эретмей с Анабесионеем;С ними явились Понтей, Прореон и Фоон с Амфиалом,Сыном Полиния, внуком Тектона; пристал напоследокК ним и младой Евриал, Навболит, равносильный Арею:Всех феакиян затмил бы чудесной своей красотой он,Если б его самого не затмил Лаодам беспорочный.К ним подошли, наконец, Лаодам, Галионт с богоравнымКлитонеоном — три бодрые сына царя Алкиноя.Первые в беге себя испытали они. УстремившисьС места того, на котором стояли, пустилися разом,Пыль подымая, они через поприще: всех был проворнейКлитонеон благородный — какую по свежему полюБорозду плугом два мула проводят, настолько оставивБратьев своих назади, возвратился он первый к народу.Стали другие в борьбе многотрудной испытывать силу:Всех Евриал одолел, превзошедши искусством и лучших.В прыганье был Анхиал победителем. Тяжкого дискаЛегким бросаньем от всех Эретмей отличился. В кулачномБое взял верх Лаодам, сын царя Алкиноя прекрасный.Тут, как у всех уж довольно насытилось играми сердце,К юношам речь обративши, сказал Лаодам, АлкиноевСын: «Не прилично ли будет спросить нам у гостя, в каких онИграх способен себя отличить? Он не низкого роста,Голени, бедра и руки его преисполнены силы,Шея его жиловата, он мышцами крепок; годамиТакже не стар; но превратности жизни его изнурили.Нет ничего, утверждаю, сильней и губительней моря;Крепость и самого бодрого мужа оно сокрушает».«Умным, — сказал, отвечая на то, Евриал Лаодаму, —Кажется мне предложенье твое, Лаодам благородный.Сам подойди к иноземному гостю и сделай свой вызов».Сын молодой Алкиноя, слова Евриала услышав,Вышел вперед и сказал, обратяся к царю Одиссею:«Милости просим, отец иноземец; себя покажи намВ играх, в каких ты искусен, — но, верно, во всех ты искусен, —Бодрому мужу ничто на земле не дает столь великойСлавы, как легкие ноги и крепкие мышцы, яви жеСилу свою нам, изгнав из души все печальные думы.Путь для тебя уж теперь недалек; уж корабль быстроходныйС берега сдвинут, и наши готовы к отплытию люди».Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:«Друг, не обидеть ли хочешь меня ты своим предложеньем?Мне не до игр: на душе несказанное горе; довольноБед испытал и немало великих трудов перенес я;Ныне ж, крушимый тоской по отчизне, сижу перед вами,Вас и царя умоляя помочь мне в мой дом возвратиться».Но Евриал Одиссею ответствовал с колкой насмешкой:«Странник, я вижу, что ты не подобишься людям, искуснымВ играх, одним лишь могучим атлетам приличных; конечно,Ты из числа промышленных людей, обтекающих мореВ многовесельных своих кораблях для торговли, о том лишьМысля, чтоб, сбыв свой товар и опять корабли нагрузивши,Боле нажить барыша: но с атлетом ты вовсе несходен».Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный:«Слово обидно твое; человек ты, я вижу, злоумный.Боги не всякого всем наделяют: не каждый имеетВдруг и пленительный образ, и ум, и могущество слова;Тот по наружному виду внимания мало достоин —Прелестью речи зато одарен от богов; веселятсяЛюди, смотря на него, говорящего с мужеством твердымИли с приветливой кротостью; он украшенье собраний;Бога в нем видят, когда он проходит по улицам града.Тот же, напротив, бессмертным подобен лица красотою,Прелести ж бедное слово его никакой не имеет.Так и твоя красота беспорочна, тебя и Зевес быКраше не создал; зато не имеешь ты здравого смысла.Милое сердце в груди у меня возмутил ты своеюДерзкою речью. Но я не безопытен, должен ты ведать,В мужеских играх; из первых бывал я в то время, когда мнеСвежая младость и крепкие мышцы служили надежно.Ныне ж мои от трудов и печалей истрачены силы;Видел немало я браней и долго среди бедоносныхСтранствовал вод, но готов я себя испытать и лишенныйСил; оскорблен я твоим безрассудно-ругательным словом».Так отвечав, поднялся он и, мантии с плеч не сложивши,Камень схватил — он огромней, плотней и тяжеле всех дисков,Брошенных прежде людьми феакийскими, был; и с размахаКинул его Одиссей, жиловатую руку напрягши;Камень, жужжа, полетел; и под ним до земли головамиВеслолюбивые, смелые гости морей, феакийцыВсе наклонились; а он далеко через все перемчалсяДиски, легко улетев из руки; и Афина под видомСтарца, отметивши знаком его, Одиссею сказала:«Странник, твой знак и слепой различит без ошибки, ощупавПросто рукою; лежит он отдельно от прочих, гораздоДалее всех их. Ты в этом бою победил; ни один здесьКамня ни дале, ни так же далеко, как ты, не способенБросить». От слов сих веселье проникло во грудь Одиссея.Радуясь тем, что ему хоть один благосклонный в собраньеБыл судия, с обновленной душой он сказал предстоявшим:«Юноши, прежде добросьте до этого камня; за вамиБрошу другой я, и столь же далеко, быть может и дале.Пусть все другие, кого побуждает отважное сердце,Выйдут и сделают опыт; при всех оскорбленный, я нынеВсех вас на бой рукопашный, на бег, на борьбу вызываю;С каждым сразиться готов я — с одним не могу Лаодамом:Гость я его — подыму ли на друга любящего руку?Тот неразумен, тот пользы своей различать не способен,Кто на чужой стороне с дружелюбным хозяином выйтиВздумает в бой; несомненно, себе самому повредит он.Но меж другими никто для меня не презрителен, с каждымРад я схватиться, чтоб силу мою, грудь на грудь, испытать с ним.Знайте, что я ни в каком не безопытен мужеском бое.Гладким луком и самым тугим я владею свободно;Первой стрелой поражу я на выбор противника в тесномСонме врагов, хоть кругом бы меня и товарищей многоБыло и меткую каждый стрелу на врага бы нацелил.Только одним Филоктетом бывал я всегда побеждаемВ Трое, когда мы, ахейцы, там, споря, из лука стреляли.Но утверждаю, что в этом искусстве со мной ни единый.Смертный, себя насыщающий хлебом, сравниться не может;Я не дерзнул бы, однако, бороться с героями древнихЛет, ни с Гераклом, ни с Евритом, метким стрелком эхалийским;Спорить они и с богами в искусстве своем не страшились;Еврит великий погиб от того; не достиг он глубокойСтарости в доме семейном своем; раздражив АполлонаВызовом в бой святотатным, он из лука был им застрелен.Дале копьем я достигнуть могу, чем другие стрелою;Может случиться однако, что кто из людей феакийскихВ беге меня победит: окруженный волнами, я силыВсе истощил, на неверном плоту не вкушая столь долгоПищи, покоя и сна; и мои все разрушены члены».Так он сказал; все кругом неподвижно хранили молчанье.Но Алкиной, возражая, ответствовал так Одиссею:«Странник, ты словом своим не обидеть нас хочешь; ты толькоВсем показать нам желаешь, какая еще сохраниласьКрепость в тебе; ты разгневан безумцем, тебя оскорбившимДерзкой насмешкой, — зато ни один, говорить здесь привыкшийС здравым рассудком, ни в чем не помыслит тебя опорочить.Выслушай слово, однако, мое со вниманьем, чтоб послеДома его повторить при друзьях благородных, когда ты,Сидя с женой и детьми за веселой семейной трапезой,Вспомнишь о доблестях наших и тех дарованьях, какиеНам от отцов благодатью Зевеса достались в наследство.Мы, я скажу, ни в кулачном бою, ни в борьбе не отличны;Быстры ногами зато несказанно и первые в море;Любим обеды роскошные, пение, музыку, пляску,Свежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе.Но пригласите сюда плясунов феакийских; зову яСамых искусных, чтоб гость наш, увидя их, мог, возвратясяВ дом свой, там всем рассказать, как других мы людей превосходимВ плаванье по морю, в беге проворном, и в пляске, и пенье.Пусть принесут Демодоку его звонкогласную лиру;Где-нибудь в наших пространных палатах ее он оставил».Так Алкиной говорил, и глашатай, его исполняяВолю, поспешно пошел во дворец за желаемой лирой.Судьи, в народе избранные, девять числом, на срединуПоприща, строгие в играх порядка блюстители, вышли,Место для пляски угладили, поприще сделали шире.Тою порой из дворца возвратился глашатай и лируПодал певцу: пред собранье он выступил; справа и слеваСтали цветущие юноши, в легкой искусные пляске.Топали в меру ногами под песню они; с наслажденьемЛегкость сверкающих ног замечал Одиссей и дивился.Лирой гремя сладкозвучною, пел Демодок вдохновенныйПеснь о прекраснокудрявой Киприде и боге Арее:Как их свидание первое в доме владыки ГефестаБыло; как, много истратив богатых даров, опозорилЛоже Гефеста Арей, как открыл наконец все ГефестуГелиос зоркий, любовное их подстерегши свиданье.Только достигла обидная весть до Гефестова слуха,Мщение в сердце замыслив, он в кузнице плаху поставил,Крепко свою наковальню уладил на ней и проворноСети сковал из железных, крепчайших, ничем не разрывныхПроволок. Хитрый окончивши труд и готовя АреюСтыд, он пошел в тот покой, где богатое ложе стояло.Там он, сетями своими опутав подножье кровати,Их на нее опустил с потолка паутиною тонкой;Были не только невидимы оку людей, но и взорамВечных богов неприметны они: так искусно сковал их,Мщенье готовя, Гефест. Западню перед ложем устроив,Он притворился, что путь свой направил в Лемнос, крепкозданныйГород, всех боле других городов на земле им любимый.Зорко за ним наблюдая, Арей златоуздный тогда жеСведал, что в путь свой Гефест, многославный художник, пустился.Сильной любовью к прекрасновенчанной Киприде влекомый,В дом многославного бога художника тайно вступил он.Зевса отца посетив на высоком Олимпе, в то времяДома одна, отдыхая, сидела богиня. Арей, подошедши,За руку взял, и по имени назвал ее, и сказал ей:«Милая, час благосклонен, пойдем на роскошное ложе;Муж твой Гефест далеко; он на остров Лемнос удалился,Верно к суровым синтийям, наречия грубого людям».Так он сказал, и на ложе охотно легла с ним Киприда.Мало-помалу и он и она усыпились. Вдруг сетиХитрой Гефеста работы, упав, их схватили с такоюСилой, что не было средства ни встать им, ни тронуться членом;Скоро они убедились, что бегство для них невозможно;Скоро и сам, не свершив половины пути, возвратилсяВ дом свой Гефест многоумный, на обе хромающий ноги:Гелиос зоркий его обо всем известить не замедлил.В дом свой вступивши с печалию милого сердца, поспешноДвери Гефест отворил, и душа в нем наполнилась гневом;Громко он начал вопить, чтоб его все услышали боги:«Дий-вседержитель, блаженные, вечные боги, сберитесьТяжкообидное, смеха достойное дело увидеть:Как надо мной, хромоногим, Зевесова дочь АфродитаГнусно ругается, с грозным Ареем, губительным богом,Здесь сочетавшись. Конечно, красавец и тверд на ногах он;Я ж от рождения хром — но моею ль виною? ВиновныВ том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился?Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом,Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть.Знаю однако, что так им в другой раз заснуть не удастся;Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такомуСну в них теперь уж прошла; не сниму с них дотоле я этойСети, пока не отдаст мне отец всех богатых подарков,Им от меня за невесту, бесстыдную дочь, полученных.Правда, прекрасна она, но ее переменчиво сердце».Так он сказал. Той порой собрались в медностенных палатахБоги; пришел Посейдон-земледержец; пришел дароносецЭрмий; пришел Аполлон, издалека разящий стрелами;Но, сохраняя пристойность, богини осталися дома.В двери вступили податели благ, всемогущие боги:Подняли все они смех несказанный, увидя, какоеХитрое дело ревнивый Гефест совершить умудрился.Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали:«Злое не впрок; над проворством здесь медленность верх одержала;Как ни хромает Гефест, но поймал он Арея, которыйСамый быстрейший из вечных богов, на Олимпе живущих.Хитростью взял он; достойная мзда посрамителю брака».Так говорили, друг с другом беседуя, вечные боги.К Эрмию тут обратившись, сказал Аполлон, сын Зевеса:«Эрмий, Кронионов сын, благодатный богов вестоносец,Искренне мне отвечай, согласился ль бы ты под такоюСетью лежать на постели одной с золотою Кипридой?»Зоркий убийца Аргуса ответствовал так Аполлону:«Если б могло то случиться, о царь Аполлон-стреловержец,Сетью тройной бы себя я охотно опутать дозволил,Пусть на меня бы, собравшись, богини и боги смотрели,Только б лежать на постели одной с золотою Кипридой!»Так отвечал он; бессмертные подняли смех несказанный.Но Посейдон не смеялся; чтоб выручить бога Арея,К славному дивным искусством Гефесту он, голос возвысив,С просьбой своей обратился и бросил крылатое слово:«Дай им свободу; ручаюсь тебе за Арея; как сам тыТребуешь, все дополна при бессмертных богах он заплатит».Бог хромоногий Гефест, отвечая, сказал Посейдону:«Нет, от меня, Посейдон-земледержец, того ты не требуй.Знаешь ты сам, что всегда неверна за неверных порука.Чем же тебя, всемогущий, могу я к уплате принудить,Если свободный Арей убежит и платить отречется?»Богу Гефесту ответствовал так Посейдон-земледержец:«Если могучий Арей, чтоб не быть принужденным к уплате,Скроется тайно, то все за него заплатить обязуюсь».Хромоногий Гефест отвечал Посейдону-владыке:«Воли твоей, Посейдон, не дерзну и не властен отвергнуть».С сими словами разрушила цепи Гефестова сила.Бог и богиня — лишь только их были разрушены цепи —Быстро вскочив, улетели. Во Фракию он удалился;Скрылася в Кипр золотая с улыбкой приветной Киприда;Был там алтарь ей в Пафосском лесу благовонном воздвигнут;Там, искупавши ее и натерши душистым, святоеТело одних лишь богов орошающим маслом, ХаритыПлечи ее облачили одеждою прелести чудной.Так воспевал вдохновенный певец. Одиссей благородныйВ сердце, внимая ему, веселился; и с ним веселилисьВеслолюбивые, смелые гости морей, феакийцы.Но Алкиной повелел Галионту вдвоем с ЛаодамомПляску начать: в ней не мог превосходством никто победить их.Мяч разноцветный, для них рукодельным Полибием сшитый,Взяв, Лаодам с молодым Галионтом на ровную площадьВышли; закинувши голову, мяч к облакам темно-светлымБросил один; а другой разбежался и, прянув высоко,Мяч на лету подхватил, до земли не коснувшись ногами.Легким бросаньем мяча в высоту отличась пред народом,Начали оба по гладкому лону земли плодоноснойБыстро плясать; и затопали юноши в меру ногами,Стоя кругом, и от топота ног их вся площадь гремела.Долго смотрев, напоследок сказал Одиссей Алкиною:«Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских,Ты похвалился, что пляскою с вами никто не сравнится;Правда твоя; то глазами я видел; безмерно дивлюся».Так он сказав, возбудил Алкиноеву силу святую.Царь феакиянам веслолюбивым сказал: «ПриглашаюВыслушать слово мое вас, судей и владык феакийских;Разум великий имеет, я вижу, наш гость иноземный;Должно ему, как обычай велит, предложить нам подарки;Областью нашею правят двенадцать владык знаменитых,Праведно-строгих судей; я тринадцатый, главный. Пусть каждыйЧистое верхнее платье с хитоном и с полным талантомЗолота нашему гостю в подарок назначит обычный.Все повелите сюда принести и своими рукамиСтраннику сдайте, чтоб весел он был за трапезою нашей.Ты ж, Евриал, удовольствуй его, перед ним повинившись,Дав и подарок: его оскорбил неприличным ты словом».Так он сказал, изъявили свое одобренье другие;Каждый глашатая в дом свой послал, чтоб подарки принес он.Но Евриал, повинуясь, ответствовал так Алкиною:«Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских,Я удовольствую гостя, желанье твое исполняя.Медный свой меч с рукоятью серебряной в новыхЧудной работы ножнах из слоновыя кости охотноДам я ему, и, конечно, он дар мой высоко оценит».Так говоря, среброкованый меч свой он снял, и возвысилГолос, и бросил крылатое слово Лаэртову сыну:«Радуйся, добрый отец иноземец! И если сказал яДерзкое слово, пусть ветер его унесет и развеет;Ты же, хранимый богами, да скоро увидишь супругу,В дом возвратяся по долгопечальной разлуке с семьею».Кончил; ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:«Радуйся также и ты и, хранимый богами, будь счастлив.В сердце ж своем никогда не раскайся, что мне драгоценныйМеч подарил свой, повинным меня удовольствовав словом».Так отвечав, среброкованый меч на плечо он повесил.Солнце зашло; все богатые собраны были подарки;Их поспешили глашатаи в дом отнести Алкиноев;Там сыновья Алкиноя-владыки, принявши подарки,Отдали матери их, многоумной царице Арете.Царь же повел знаменитого гостя со всеми другимиВ дом свой, и сели, пришедши, они на возвышенных креслах.Тут, обратяся к царице Арете, сказал благородныйЦарь: «Принеси нам, жена, драгоценнейший самый из многихНаших ковчегов, в него положивши и верхнее платьеС тонким хитоном. Поставьте котел на огонь, вскипятитеВоду, чтоб гость наш омылся и, все осмотревши подарки,Им полученные здесь от людей феакийских, был весел,С нами сидя за вечерней трапезой и пенью внимая.Я же еще драгоценный кувшин золотой на прощаньеДам, чтоб, меня вспоминая, он мог из него ежедневноДома творить возлиянье Зевсу и прочим бессмертным».Так он сказал, и царица Арета велела рабынямЯркий огонь разложить под огромным котлом троеножным.Тотчас котел троеножный на ярком огне был поставлен.Налили воду в котел и усилили хворостом пламя;Чрево сосуда оно обхватило, вода закипела.Тою порою Арета прекрасный ковчег из покоевВнутренних вынесла гостю; в ковчег положила подарки,Золото, ризы и все, что ему феакийские мужиДали; сама ж к ним прибавила верхнее платье с хитоном.Кончив, она Одиссею крылатое бросила слово:«Кровлей накрыв и тесьмою опутав ковчег, завяжи тыУзел, чтоб кто на дороге чего не похитил, покудаБудешь покоиться сном ты, плывя в корабле чернобоком».То Одиссей богоравный, в бедах постоянный, услышав,Кровлей накрыл и тесьмою опутал ковчег и искусныйУзел (как был научен хитроумной Цирцеею) сделал.Тут пригласила его домовитая ключница в банюЧлены свои оживить омовеньем; и теплой купальнеРад был испытанный муж Одиссей, той услады лишенныйС самых тех пор, как покинул жилище Калипсо, в которомНимфы ему, как бессмертному богу, служили. Когда жеТело омыла ему и елеем натерла рабыня,Легкий надевши хитон и богатой облекшись хламидой,Вышел он свежий из бани и к пьющим гостям в пировуюЗалу вступил. Навсикая-царевна, богиня красою,Подле столба, потолок подпиравшего залы, стояла.Взор изумленный подняв на прекрасного гостя, царевнаГолос возвысила свой и крылатое бросила слово:«Радуйся, странник, но, в милую землю отцов возвратяся,Помни меня; ты спасением встрече со мною обязан».Юной царевне ответствовал так Одиссей многоумный:«О Навсикая, прекрасноцветущая дочь Алкиноя,Если мне Геры супруг, громоносный Кронион, дозволитВ доме отеческом сладостный день возвращенья увидеть,Буду там помнить тебя и тебе ежедневно, как богу,Сердцем молиться: спасением встрече с тобой я обязан».Так отвечав ей, на креслах он сел близ царя Алкиноя.Было уж роздано мясо; уж чаши вином наполнялись.Тою порой возвратился глашатай с певцом Демодоком,Чтимым в народе. Певец посреди светлозданной палатыСел пред гостями, спиной прислонившись к колонне высокой.Полную жира хребтовую часть острозубого вепряВзявши с тарелки своей (для себя же оставя там боле),Царь Одиссей многославный сказал, обратясь к Понтоною:«Эту почетную часть изготовленной вкусно веприныДай Демодоку; его и печальный я чту несказанно,Всем на обильной земле обитающим людям любезны,Всеми высоко честимы певцы; их сама научилаПению Муза; ей мило певцов благородное племя».Так он сказал, и проворно отнес от него ДемодокуМясо глашатай; певец благодарно даяние принял.Подняли руки они к приготовленной пище; когда жеБыл удовольствован голод их сладким питьем и едою,Так, обратясь к Демодоку, сказал Одиссей хитроумный:«Выше всех смертных людей я тебя, Демодок, поставляю;Музою, дочерью Дия, иль Фебом самим наученный,Все ты поешь по порядку, что было с ахейцами в Трое,Что совершили они и какие беды претерпели;Можно подумать, что сам был участник всему иль от верныхВсе очевидцев узнал ты. Теперь о коне деревянном,Чудном Эпеоса с помощью девы Паллады созданье,Спой нам, как в город он был хитроумным введен Одиссеем,Полный вождей, напоследок святой Илион сокрушивших.Если об этом по истине все нам, как было, споешь ты,Буду тогда перед всеми людьми повторять повсеместноЯ, что божественным пением боги тебя одарили».Так он сказал, и запел Демодок, преисполненный бога:Начал с того он, как все на своих кораблях крепкозданныхВ море отплыли данаи, предавши на жертву пожаруБрошенный стан свой, как первые мужи из них с ОдиссеемБыли оставлены в Трое, замкнутые в конской утробе,Как напоследок коню Илион отворили трояне.В граде стоял он; кругом, нерешимые в мыслях, сиделиЛюди троянские, было меж ними троякое мненье:Или губительной медью громаду пронзить и разрушить,Или, ее докативши до замка, с утеса низвергнуть,Или оставить среди Илиона мирительной жертвойВечным богам: на последнее все согласились, понежеБыло судьбой решено, что падет Илион, отворившиСтены коню, где ахейцы избранные будут скрываться,Черную участь и смерть приготовив троянам враждебным.После воспел он, как мужи ахейские в град ворвалися,Чрево коня отворив и из темного выбежав склепа;Как, разъяренные, каждый по-своему град разоряли,Как Одиссей к Деифобову дому, подобный Арею,Бросился вместе с божественно-грозным в бою Менелаем.Там истребительный бой (продолжал песнопевец) возжегши,Он наконец победил, подкрепленный великой Палладой.Так об ахеянах пел Демодок; несказанно растроганБыл Одиссей, и ресницы его орошались слезами.Так сокрушенная плачет вдовица над телом супруга,Падшего в битве упорной у всех впереди перед градом,Силясь от дня рокового спасти сограждан и семейство.Видя, как он содрогается в смертной борьбе, и прижавшисьГрудью к нему, злополучная стонет; враги же, нещадноДревками копий ее по плечам и хребту поражая,Бедную в плен увлекают на рабство и долгое горе;Там от печали и плача ланиты ее увядают.Так от печали текли из очей Одиссеевых слезы.Всеми другими они не замечены были; но мудрыйЦарь Алкиной их заметил и понял причину их, сидяБлиз Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи.Он феакиянам веслолюбивым сказал: «ПриглашаюВыслушать слово мое вас, судей и владык феакийских.Пусть Демодок звонкострунную лиру заставит умолкнуть;Здесь он не всех веселит нас ее сладкогласием дивным:С тех пор, как пенье божественный начал певец на вечернемНашем пиру, непрестанно глубоко и тяжко вздыхаетСтранник; конечно, прискорбие сердцем его овладело.Должен умолкнуть певец, чтоб могли здесь равно веселитьсяГость наш и все мы; конечно, для нас то приятнее будет.Здесь же давно к отправлению в путь иноземца готовоВсе; и подарки уж собраны, данные дружбою нашей.Странник молящий не менее брата родного любезенВсякому, кто одарен от богов не безжалостным сердцем.Ты же теперь, ничего не скрывая, ответствуй на то мне,Гость наш, о чем я тебя вопрошу: откровенность похвальна.Имя скажи мне, каким и отец твой, и мать, и другиеВ граде твоем и отечестве милом тебя величают.Между живущих людей безыменным никто не бываетВовсе; в минуту рождения каждый, и низкий и знатный,Имя свое от родителей в сладостный дар получает;Землю, и град, и народ свой потом назови, чтоб согласноС волей твоей и корабль наш свое направление выбрал;Кормщик не правит в морях кораблем феакийским; руля мы,Нужного каждому судну, на наших судах не имеем;Сами они понимают своих корабельщиков мысли;Сами находят они и жилища людей и поля ихТучнообильные; быстро они все моря обтекают,Мглой и туманом одетые; нет никогда им боязниВред на волнах претерпеть иль от бури в пучине погибнуть.Вот что, однако, в ребячестве я от отца НавсифояСлышал: не раз говорил он, что бог Посейдон недоволенНами за то, что развозим мы всех по морям безопасно.Некогда, он утверждал, феакийский корабль, проводившийСтранника в землю его, возвращаяся морем туманным,Будет разбит Посейдоном, который высокой гороюГрад наш задвинет. Исполнит ли то Посейдон-земледержецИль не исполнит — пусть будет по воле великого бога!Ты же скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать,Где по морям ты скитался? Каких человеков ты землиВидел? Светлонаселенные их города опиши нам:Были ль меж ними свирепые, дикие, чуждые правды?Были ль благие для странника, чтящие волю бессмертных?Также скажи, отчего ты так плачешь? Зачем так печальноСлушаешь повесть о битвах данаев, о Трое погибшей?Им для того ниспослали и смерть и погибельный жребийБоги, чтоб славною песнею были они для потомков.Ты же, конечно, утратил родного у стен илионских,Милого зятя иль тестя, которые нашему сердцуСамые близкие после возлюбленных сродников кронных?Или товарища нежноприветного, кроткого сердцем,Там потерял ты? Не менее брата родного любезенНам наш товарищ, испытанный друг и разумный советник».

Песнь девятая