Нерон - Эжен Сизек

Произведение, мы это видим, — ответ на мемуары Агриппины. Но не в этом лишь его смысл. Рассказывается, как покойный Клавдий на небесах теряет звание Божественного, которое ему присвоили на земле, и становится тыквой, символом шутки и глупости. Протест несчастного императора ни к чему не привел, он никогда не будет Богом. Отвергнутый и презираемый идет он в АД, где становится объектом вечных насмешек. Это в какой-то степени траурная речь на могиле Клавдия, произнесенная Нероном, но [113] с обратным смыслом. В этом трактате Сенека рвет с собственным прошлым придворного льстеца, пародируя самого себя, — произведение «Соглашение с Полибием», написанное с целью польстить еще живому императору. Он превратил Клавдия в гротескный и причудливый образ, что позднее потрясет Тацита. Это панегирик, над которым смеется он сам. Но тут критик идет еще дальше — политика императора в целом, которую он пропускает сквозь сатирическое решето: судебная практика, жестокие репрессии, терпимость в отношении восточных культов, снисходительность к провинциалам, и особенно вольноотпущенникам, слабеющая внешняя политика. У Сенеки крепкая хватка. Нет ли здесь завуалированного намека на недовольство Британником? Думаем, нет. Имени Мессалины, матери юного сводного брата Нерона, спровоцировавшей ссылку Сенеки на Корсику, нигде в трактате не упоминается.

Напротив, Агриппина, без всякого сомнения, истинная мишень для философа. Кажется, что он сердится на нее за то, что та остается верной принципам правления своего мужа. Так, среди жертв Клавдия он называет Силана, первого жениха Октавии. Известно, что Силан погиб, так же, как его брат, став жертвой интриг Агриппины. Сенека с иронией намекает на инцест императрицы и Клавдия: «Я не знаю, что произошло в ее покоях, и вот он устремлен в небесную высь». Впрочем, рассказывая о смерти императора, [114] объясняет, что она настигла его в тот момент, когда он в театре наслаждался одной из комедий. И разве Агриппина не сыграла свою роль в том же спектакле, дабы затянуть с сообщением о кончине Клавдия? И, наконец, высмеивая Геркулеса, не высмеивает ли он мать Нерона, на которую нападает еще и за то, что она поощряла культ Божественного Героя. Но суть не в этом, а в образе, в котором Сенека пытается представить Нерона. Писатель прячет сарказм и меняет стиль на возвышенный, когда воспевает реставратора золотого века. Между ним и Клавдием невозможны никакие сравнения. Нерон, бесспорно, выше своего предшественника. Он хорош собой, одарен поэтическим талантом, не имеющим себе равных, и подобен солнцу. Если читать между строк, налицо критика Августа, создателя Империи, и утверждение превосходства политической доктрины Нерона. Однако Сенека не забывает напомнить, что Нерон восстановил законность и призвал императора, которого хвалит за либерализм, сделать политический шаг к примирению. Зная об отвращении римлян к восточным мифам, Сенека ставит Аполлона в центр солярной теологии Нерона. Но в этой традиционной символике он, совершенно ко времени, возвращается к поражению мистицизма Антония. Так, Аполлон-Феб не только Бог — покровитель битвы, где Октавиан Август сразил Антония, он берет под свое крыло отмеченное космосом правление страной Нероном, [115] который будет жить дольше, чем Нестор. У Сенеки и впрямь появляется желание найти точки соприкосновения между римским укладом, законностью среди сенаторов и солярной теологией, корнями уходящей к доктрине Антония. Несмотря ни на что, Откровения прозвучали достаточно сильно. Сенека ведет себя здесь еще скромно. Для него главное — помешать политическим аппетитам Агриппины. Свое произведение он адресует более сенатской аристократии, нежели Нерону. У нее философ просит поддержки для нового правления. Еще не поздно, «Милосердие» — диалоги о примирении, показывают его истинное лицо и выражают политические взгляды.

Эта работа, по исследованию Пьера Грима, была написана в конце декабря 55 года. Она обращена непосредственно к Нерону, которому исполняется девятнадцать лет. Вначале помещена речь-пожелание, которую произнес Сенека в первые дни 56 года. Из этого зернышка появятся диалоги, которые будут позднее расширены.

В течение года и еще нескольких месяцев пребывания Нерона у власти Сенека экспериментирует, чтобы сформулировать политические принципы. Трактат, навеянный стоицизмом, предложит тем не менее правительственную доктрину, основанную на понятиях милосердия. Автор обращается не только к Нерону, но и к тем, кто потрясен смертью Британника. Их необходимо убедить и перетянуть на свою сторону. [116]

В конце концов, Сенека соединяет две идеи: с одной стороны, он считает лучшим правителем принцепса, с другой — выдвигает теорию совершенного правления. Тут же включает в новую и улучшенную антониевскую модель Нерона, народные чаяния и требования сенаторов — приверженцев старых традиций. Сенека намеренно путает карты, упоминая то правителя, то принцепса, то императора. На самом деле для Сенеки, равно и для Нерона, правление не что иное, как абсолютная власть императора.

Милосердие

«Я предложил этот договор о перемирии, Нерон Цезарь, чтобы как в зеркале отразить твой образ, что и делаю с самым большим наслаждением, какое только можно найти в этом мире». Так начинается «Милосердие». Дело в том, что зеркало упомянуто здесь совершенно сознательно, ведь только так можно заглянуть в глубь личности и выявить качества, делающие Нерона таким популярным. Отныне все смешалось в размышлениях о милосердии, равно и о добродетели и морали идеального правителя: политическая направленность диалога объединилась с педагогическим поучением. Для самого милосердия Сенека предлагает множество определений, среди которых несколько любопытных: «милосердие» заключается в подчинении себе, когда [117] имеешь власть наказать; или еще — снисходительность «высшего», когда он наказывает «низшего». Это политическое выражение, стоическая филантропия и добродетель правителя, благодаря чему его власть становится плодотворной и длительной. Милосердие обеспечивает правителю любовь и доверие подданных. Она развязывает руки как им, так и ему. Без милосердия, наконец, нет ни умеренности, ни невинности, ни благородства.

Становится ясно, как рьяно защищает Сенека абсолютизм власти. По своей природе принцепс — это душа и голова государства. Ни в коем случае не тиран. Сенека позаботился о том, чтобы сделать четкое разграничение, он обрисовывает общие черты то одного, то другого, затем противопоставляет их, чтобы сделать вывод, какова на самом деле мораль, а не политические взгляды, которые их разделяют. Философ страстно верит в абсолютную форму правления, подчеркивая проантониевский характер, но стремится их ограничить собственно моралью государя: «правитель справедливый». Теоретически стоя выше закона, он должен считаться с тем, что «не республика для него, а он для республики». Республика значит государство. Так Сенека открыл учение, которое называют Философской деспотией. Оно основывается на договоре: правитель обеспечивает гражданам справедливость, мир, достоинство — в ответ граждане будут его обожать, как посланца Богов по [118] неписаным законам антониевского и эллинского правления. Таков идеал, которого ждут, уточняет Сенека, пример для подражания: ты можешь быть великим, если при этом ты лучший. Как Юпитер: «Великий и лучший». Впрочем, мы уже объясняли: первое слово определяет характер и склонность к императорской власти, второе — средства для исполнения. Первое подчеркивает священное и солярное могущество цезаря, другое — отражает философское и гуманитарное призвание. Иными словами, правитель прослывет деспотом, но будет вести себя как мудрец.