Романтическая история мистера Бриджертона - Джулия Куинн

А может быть и нет.

Ваш автор, ведя хронику деятельности высшего света уже свыше десяти лет, не обнаружил свидетельств того, что они умеют более или менее нормально тратить свое свободное время.

Два дня спустя, Пенелопа снова срезала путь через Беркли-сквер до дома Номер Пять. На сей раз, однако, это было позднее утро, было солнечно, и она не врезалась в Колина по пути. Пенелопа не была уверена, хорошо это или плохо.

Пенелопа и Элоиза планировали еще на прошлой неделе, что сегодня отправятся по магазинам за покупками. Они решили встретиться у дома Номер Пять так, чтобы они смогли отправиться вместе, и отказаться от сопровождения своих горничных. В этот день стояла просто превосходная погода более подходящая июню, чем апрелю, и Пенелопа с нетерпением ждала небольшой прогулки по Оксфорд-стрит.

Но когда она подошла к входной двери дома Номер Пять, она была встречена дворецким с озадаченным выражением лица.

– Мисс Физеренгтон, - сказал он, быстро моргая, прежде чем произнести дальнейшие слова, - Я боюсь, мисс Элоизы сейчас нет дома.

Губы Пенелопы приоткрылись в изумлении.

– Куда она ушла? Мы планировали встретиться сегодня еще на прошлой неделе.

Викхэм потряс головой.

– Я не знаю. Но она вышла из дома со своей мамой леди Бриджертон и мисс Гиацинтой два часа назад.

– Понятно, - нахмурилась Пенелопа, пытаясь решить, то же ей делать, - Можно, я тогда ее подожду здесь?

Возможно, она что-то напутала, и встреча была отсрочена. Это так непохоже на Элоизу - забыть об их планах.

Он любезно кивнул и провел ее наверх по лестнице в неофициальную гостиную, обещая принести ей тарелку с легкими закусками и последнее издание леди Уислдаун, чтобы она могла почитать, пока будет ждать Элоизу.

Пенелопа, конечно, ее уже читала; газету леди Уислдаун приносили рано утром, и у нее уже выработалась привычка просматривать светские сплетни за завтраком. С тем, чтобы немного занять себя, она подошла к окну, и стала смотреть на городской пейзаж Мэйфер. Но там не было ничего нового, это были те же самые здания, которые она видела бесчисленное множество раз, даже люди, прогуливающиеся по Мэйфер, были ей знакомы. Может быть, потому что она не раз задумывалась об однообразии своей жизни, она быстро заметила один объект, выбивающийся из всеобщего вида: книгу в твердом переплете, лежащую открытой на столе. Даже с расстояния в несколько футов, она смогла заметить, что листы книга заполнены не ровными печатными знаками, а четкими рукописными линиями.

Она подошла ближе и заглянула в книгу, не прикасаясь к ней руками. Похоже, это был чей-то дневник. Посередине правой стороны книги был написан заголовок, который выделялся от остальной части текста небольшим чистым пространством выше и ниже его:

22 Февраля 1824 годаТрудос Мантайнс, Кипр

Она тут же рукой прикрыла себе рот, чтоб не вскрикнуть от удивления. Это написал Колин! Он на днях сказал ей, что был на Кипре, вместо Греции. Она понятия не имела, но оказывается, он ведет личный дневник.

Она приподняла ногу, чтобы сделать шаг назад, но ее тело отказывалось ей повиноваться. Она не должна это читать, сказала она самой себе. Это личный дневник Колина. Она должна немедленно уйти отсюда.

– Прочь, - пробормотала она, смотря вниз на свою непослушную ногу, - Прочь.

Ее нога однако не двигалась с места.

Но, возможно, она не так уж неправа? В конце концов, как она сможет влезть в его личную жизнь, если она прочитает только то, что сможет увидеть без переворачивания страницы? Он сам оставил дневник лежать открытым на столе, любой может посмотреть.

Но, у Колина были все основания полагать, что никто не наткнется на его дневник, если он оставит его на несколько мгновений, так как мать и сестры ушли. По-видимому, он знал, что мать и сестры уехали утром. Большинство гостей проводились в официальную гостиную на нижнем этаже; насколько Пенелопа знала, лишь она и Фелиция, были единственными не-Бриджертонами, допущенными в неофициальную гостиную. А так как Колин не ожидал ее прихода (или, точнее, вообще о ней думал), он, и не подумал об опасности, оставляя здесь открытым свой дневник, в то время как сам ушел по какому-то делу.

А с другой стороны, он оставил дневник открытым.

Открытым, благодарение Богу! Правда, если бы в нем были какие-либо тайны, вряд ли он бы тогда оставил дневник открытым.

Он не такой глупый, в конце концов.

Пенелопа наклонилась вперед.

Вот, блин! Она не может прочитать написанное с такого расстояния, заголовок был четко виден, благодаря пустому пространству, окружающему его, а остальной текст сливался вместе и его невозможно было разобрать.

Так или иначе, подумала она, не будет ее вины в том, если она сделает небольшой шажок поближе к дневнику и почитает его. Не принимая в расчет, конечно, то, что она уже пересекла комнату, чтобы добраться туда, где она в данный момент стояла. Она потерла висок, и ей пришла в голову хорошая мысль. Она уже пересекла комнату некоторое время тому назад, означавшее то, что она уже совершила самый большой грех, и один маленький шажок роли не играет.

Она немного двинулась вперед, сделав полшага, затем еще полшага, затем наклонилась, и начала читать прямо с середины предложения:

…в Англии. Здесь песок струится по загорелой и белой коже, и ощущение, когда он скользит по голой коже, настолько изумительное, кажется, будто прикасаешься к тончайшему шелку. Вода такого синего оттенка, невообразима в Англии: аквамарин, вспыхивающий под лучами солнца, цвета кобальта, когда облака закрывают небо. И тепло - удивительно тепло, сверхудивительно тепло, прямо как в ванне, которую кто-то нагрел за полчаса до этого. Волны нежные, и они накатываются на берег с мягким натиском пены, щекоча кожу и превращая совершенный песок в болотистый источник наслаждения, который ласкает пальцы ног, пока не придет другая волна, чтобы убрать весь этот беспорядок.Понятно, почему называют это место, местом рождения Афродиты. С каждым моим шагом, я почти ожидал увидеть ее, как в картине Ботичели, поднимающуюся из океана, совершенно обнаженную, с ее золотисто-каштановыми волосами, струящимися вокруг нее.Если когда-либо и рождалась совершенная женщина, это место было, несомненно, здесь. Я в раю. И все же…И все же с каждый теплый бриз и безоблачное небо, напоминают мне, что это не мой дом, что я родился, чтобы прожить мою жизнь где-нибудь в другом месте. Это не подавляет желание - нет, наоборот, принуждает - смотреть, видеть, встречать. Но это, действительно, питает странную тоску коснуться покрытую росой траву, почувствовать на лице прохладный туман, и даже напоминает радость прихода ясного и совершенного дня, после целой недели дождя. Люди здесь не знают, что значит просто радоваться. Почти все их дни совершенны. Сможет ли кто-нибудь оценить совершенство, если оно постоянно?

Это просто замечательно, что мне холодно. В конце концов, сейчас февраль, и я, как и любой англичанин, весьма прохладно отношусь к февральскому холоду (как и любого другого месяца зимы), но я не в Англии. Я на Кипре, в сердце Средиземноморья, всего лишь два дня тому назад я был в Пафосе, на юго-западном побережье острова, где солнце жарче, а океан соленее и теплее. Здесь, каждый может увидеть пик горы Олимп, все еще увенчанной шапкой из снега настолько чистого белого цвета, что этот снег временно ослепляет тебя, когда солнечные лучи отражаются от него.Подъем к вершине был ненадежным, со скрытой опасностью, затаившейся повсюду. Дорога здесь была рудиментарная, ее почти не было заметно, и на этой дороге мы и встретились.

Пенелопа издала негромкое ворчание протеста, когда поняла, что страница закончилась посередине предложения. Кого он встретил? Что случилось? Какая опасность? Она уставилась вниз на дневник, умирая от желания перевернуть страницу, и узнать, что же случилось дальше. Но, когда она начала читать, она сумела оправдать этот поступок, говоря себе, что на самом деле она не вторгается в личную жизнь Колина: он сам, в конце концов, оставил дневник открытым. Она лишь посмотрела то, что было открыто.