Мартин-Плейс - Дональд Крик

Она рассмеялась. Просто он стесняется признаться в своих подозрениях. Однако ее муж, добавила она, всегда настаивал, чтобы ужин готовила она, хотя у них был прекрасный повар.

Упоминание о муже раздосадовало Риджби. Его собственнический инстинкт был достаточно силен, чтобы отказывать этому человеку в месте, которое она, по-видимому, собиралась для него сохранить. Он переменил тему, перечислил несколько спектаклей и спросил, на какие она хотела бы пойти.

И она, тут же увлекшись, заговорила о том, что они могли бы увидеть вместе в этом году. Они расписали свои встречи на несколько недель вперед, и Риджби воспринял это как желанную отсрочку, как отдых от мучительной необходимости заглядывать слишком далеко в будущее.

Вскоре Эдит спросила:

— Вы не сердитесь, что я так распоряжаюсь вашим временем, Джо?

Он медленно покачал головой.

— Я редко бываю занят по вечерам.

Вновь она почувствовала его нежелание говорить о себе. Он никогда не упоминал о своих делах и о связанных с ними людях, очевидно предпочитая не допускать ничего этого в свою частную жизнь. Но его друзья? Вот где была тайна. Он не разу не высказал желания ввести ее в круг своих знакомых, ни разу даже не намекнул на существование такого круга. За его сдержанностью крылась какая-то определенная причина, мешавшая ему быть откровенным, и это было странно: она не сомневалась, что именно с ней он хотел бы быть откровенным до конца. Осторожно нащупывая почву, она сказала:

— У вас тут, Джо, заметно четкое разделение между старым и новым. Прошлое и настоящее образуют резкий контраст, не правда ли?

Он не был обманут: Эдит, несомненно, почувствовала то же разделение в нем самом. Пожалуй, лучше было бы обставить квартиру только новыми вещами, подумал он. Тогда он ответил бы, что полностью порвал с прошлым, и тем самым предупредил бы дальнейшие расспросы. Теперь ему нужно найти какой-то средний путь.

— Есть вещи, с которыми как-то не хочется расставаться.

— Это вполне естественно, Джо. Вы давно тут живете?

— Около года.

— Вы прелестно все устроили.

— Возможно, я еще не совсем утратил свой организаторский талант, — ответил он не без хвастовства.

— О, несомненный талант, — согласилась она. Но почему он солгал? В вестибюле шедший навстречу мужчина остановился и приподнял шляпу:

«Миссис Саймонсен? Вы меня не помните? Я Риверс, мы познакомились у Рокуэллов». Она назвала фамилию Джо, объяснив, что идет навестить своего хорошего знакомого, и Риверс сказал: «Наверное, это новый жилец. Переехал сюда примерно месяц назад». И это не могло быть ошибкой. Именно из-за переезда он так долго не приглашал ее к себе. Потому-то он и придумал ремонт.

Но почему он должен что-то скрывать? Это ее обеспокоило.

— А теперь, сказала она, — я посвящу все свои таланты тому, чтобы приготовить чай.

— Вам так и не удалось избежать посещения кухни! — улыбнулся Риджби.

Время шло, и его все больше охватывало необоримое желание почувствовать, что их ничто не разделяет. Ему хотелось сказать ей, что она для него значит, хотя при этом он рисковал сократить время, еще остававшееся до той минуты, когда, пользуясь старомодным выражением, он должен будет «объясниться с ней». И, уже готовясь к этой минуте, он сказал:

— Знаете, Эдит, этот вечер породил во мне половинчатое ощущение, словно я и не холост и не женат.

— У меня бывает такое же ощущение, Джо, когда вы приходите ко мне. По-моему, наш долг по отношению к самим себе обязывает нас видеться почаще, как вам кажется?

Его сердце радостно забилось, и он посмотрел на нее с горячей нежностью:

— Конечно, Эдит. Говорят, пожилой возраст — время сожалений, но с тех пор, как мы познакомились, я ни о чем не жалею.

Она уже не надеялась когда-нибудь вновь встретить такое глубокое чувство. Какая бы причина ни вынуждала его скрывать от нее часть своей жизни, ей было уже почти все равно.

— Это чудесные слова, Джо. Они доставили мне большую радость.

Инстинктивно она почувствовала, что он сказал все, что собирался сказать, и развитие этой темы только смутило бы его. Она посмотрела на часы.

— О! Уже поздно. Я вымою посуду, а потом мне пора будет идти.

Собираясь проводить ее, Риджби отправился к себе в комнату переодеться. Снимая куртку, он подумал, что сегодня достиг предела. Его охватило огромное утомление, и он больше ничего не хотел. Присев на край кровати, он опустил голову на руки. Эдит совсем не страдает снобизмом. Она не потребует от него больше, чем он может ей дать, а ведь даже как клерк он может дать ей больше мужа, который умер банкротом. Он поднял голову и, увидев себя в зеркале, проникся отвращением к тому, что увидел: к предателю и доносчику, готовому разоблачить его притворство, чтобы Эдит могла его пожалеть. Риджби гневно нахмурился. Как он смеет даже думать о том, чтобы разрушить все, что создал? Показать Эдит свое бесплодное прошлое, свою бесплодную личность и отречься от истинного себя, от того, кому ни разу не представилось случая стать самим собой! Лучше уйти из ее жизни и из своей, ночевать на скамейках в парке, чем это! Без Эдит он так и остался бы позером, заключенным в шелуху своих претензий, портновским манекеном, существующим только по субботам и воскресеньям. Но благодаря ей дешевый обман стал живой реальностью. Риджби поправил галстук и взял шляпу. Нет, теперь он не может предать ее, предать самого себя.

Эдит уже ждала его.

— Ну, Джо, мы готовы?

— Настолько, Эдит, насколько я могу быть готов к той грустной минуте, когда вы уйдете.

И это не просто старосветская любезность, подумала она. Эти слова порождены его парадоксальной неспособностью взять то, чего он желает, хотя он все время знает, что может это взять. Естественным тоном она сказала:

— Мы ведь не можем позволить себе слишком много грустных минут, правда, Джо?

Скрытый смысл этой фразы смутил и обрадовал его.

— Конечно, сказал он. — И я надеюсь, что они будут выпадать все реже и реже.

Вернувшись, он зажег торшер и осмотрел комнату, словно проверяя, не изменилось ли что-нибудь за его отсутствие. Потом вышел на балкон и стал смотреть в ночную темноту, на звезды над синевато-черным портом, на мигающий зеленый огонек маяка. Его увлекал поток приятных мыслей, то и дело переходивший в быстрины огромного счастья.

Завидный жребий для человека его возраста! У большинства его ровесников мысли только уносятся в прошлое, все дальше и дальше, бесконечной вереницей: мечты, фантазии, уколы тоски, раны сожалений. Но для него жизнь уподобилась старому вину, которое вбирает в себя годы и в результате этого процесса обретает совершенство.

Покончено с бесплодными мечтами, с мучительным анатомированием прошлого. Его будущее с Эдит было несравненно чудеснее постепенного многолетнего осуществления намеченных целей. Это было словно победа, вырванная у судьбы уже в миг поражения, победа, которой не страшно время, которая не постареет, не приестся.

Риджби почувствовал, что у него очень устали ноги, он решил пойти в спальню и лечь. Но спать он не станет. Сегодня сон был бы преступным мотовством, бессмысленной растратой радости.

В пижаме и халате он лег на диван, не закрывая глаз, но ничего не видя. Недавние часы теплым медом разливались в его памяти, проникали во все уголки сознания, принося покой и безмятежное удовлетворение. И только когда он пытался нащупать будущее, фокус смещался и проблемы, неотъемлемые от каждой встречи с Эдит, вновь заявляли о себе.

Сегодня она снова настаивала, чтобы они чаще встречались. За последнее время она дважды приглашала его к себе в будние дни, и он уходил с работы, ссылаясь на нездоровье. В дальнейшем ему придется отклонять такие приглашения, а о том, чтобы пригласить ее к себе в будний день, не может быть и речи. Его сердце тревожно защемило. Он брезгливо вспомнил десятки лотерейных билетов, которые он покупал, различные планы помещения его сбережений, которые он разработал, и жалкие гроши, которые они могли ему принести.

Кроме того, он прикинул, на какую именно компенсацию имеет он право за скудость лет, проведенных в «Национальном страховании». Он холодно рассматривал это как не выплаченный ему долг.

Его сбережений и пенсии хватит, чтобы жениться и прожить еще около года. Затем неминуемый крах. А когда он будет вынужден увлечь Эдит в свое прошлое, никакие его оправдания и объяснения, никакое ее прощение и чуткость не искупят его обмана.

Одна мысль об этом наполнила его невыносимой горечью, и он вновь начал обдумывать свою «идею». Она была такой простой, такой логичной, такой свободной от необходимости прибегать к каким-нибудь уловкам… «Старый Риджби». Он слышал это прозвище, нестерпимо оскорбительное, потому что оно подразумевало вышедшую из моды сдержанность, архаическую лояльность и суетливую педантичность. «Старый Риджби». Честный, старательный, надежный. Служащий, работавший для компании дольше кого-либо другого. Ему доверяют, но относятся к нему с безразличием, как к инструменту, уже пришедшему в негодность. А то и просто его игнорируют.