Времена не выбирают… - Александр Кушнер

Верти, верти. Не меньше в мире зла,

Чем было в нем, когда в него внесла

Ты дивный плач по храбрым и убитым.

Но лгать и впрямь нельзя, и кое-как

Сказать нельзя – на том конце цепочки

Нас не простят укутанный во мрак

Гомер, Алкей, Катулл, Гораций Флакк,

Расслышать нас встающий на носочки.

Из запасника ( три стихотворения )

1. Наши поэты

Конечно, Баратынский схематичен.

Бесстильность Фета всякому видна.

Блок по-немецки втайне педантичен.

У Анненского в трауре весна.

Цветаевская фанатична муза.

Ахматовой высокопарен слог.

Кузмин манерен. Пастернаку вкуса

Недостает: болтливость – вот порок.

Есть вычурность в строке у Мандельштама.

И Заболоцкий в сердце скуповат.

Какое счастье – даже панорама

Их недостатков, выстроенных в ряд!

2. Аполлон в снегу

Колоннада в снегу. Аполлон

В белой шапке, накрывшей венок,

Желтоватой синицей пленен

И сугробом, лежащим у ног.

Этот блеск, эта жесткая резь

От серебряной пыли в глазах!

Он продрог, в пятнах сырости весь,

В мелких трещинах, льдистых буграх.

Неподвижность застывших ветвей

И не снилась прилипшим к холмам,

Средь олив, у лазурных морей

Средиземным его двойникам.

Здесь, под сенью покинутых гнезд,

Где и снег словно гипс или мел,

Его самый продвинутый пост

И влиянья последний предел.

Здесь, на фоне огромной страны,

На затянутом льдом берегу

Замерзают, почти не слышны,

Стоны лиры и гаснут в снегу,

И как будто они ничему

Не послужат ни нынче, ни впредь,

Но, должно быть, и нам, и ему,

Чем больнее, тем сладостней петь.

В белых иглах мерцает душа,

В ее трещинах сумрак и лед.

Небожитель, морозом дыша,

Пальму первенства нам отдает,

Эта пальма, наверное, ель,

Обметенная инеем сплошь.

Это – мужество, это – метель,

Это – песня, одетая в дрожь.

1975

3

В Италию я не поехал так же,

Как за два года до того меня

Во Францию, подумав, не пустили,

Поскольку провокации возможны,

И в Англию поехали другие

Писатели. Италия, прощай!

Ты снилась мне, Венеция, по Джеймсу,

Завернутая в летнюю жару,

С клочком земли, засаженным цветами,

И полуразвалившимся жильем,

Каналами изрезанная сплошь.

Ты снилась мне, Венеция, по Манну,

С мертвеющим на пляже Ашенбахом

И смертью, образ мальчика принявшей,

С каналами? С каналами, мой друг.

Подмочены мои анкеты; где-то

Не то сказал; мои знакомства что-то

Не так чисты, чтоб не бросалось это

В глаза кому-то; трудная работа

У комитета. Башня в древней Пизе

Без нас благополучно упадет.

Достану с полки блоковские письма:

Флоренция, Милан, девятый год.

Италия ему внушила чувства,

Которые не вытащишь на свет:

Прогнило все. Он любит лишь искусство,

Детей и смерть. России ж вовсе нет

И не было. И вообще Россия

Лирическая лишь величина.

Товарищ Блок, писать такие письма,

В такое время, маме, накануне

Таких событий… Вам и невдомек,

В какой стране прекрасной вы живете!

Каких еще нам надо объяснений

Неотразимых, в случае отказа:

Из-за таких, как вы, теперь на Запад

Я не пускал бы сам таких, как мы.

Италия, прощай!

В воображенье

Ты еще лучше: многое теряет

Предмет любви в глазах от приближенья

К нему; пусть он, как облако, пленяет

На горизонте; близость ненадежна

И разрушает образ, и убого

Осуществленье. То, что невозможно,

Внушает страсть. Италия, прости!

Я не увижу знаменитой башни,

Что, в сущности, такая же потеря,

Как не увидеть знаменитой Федры.

А в Магадан не хочешь? Не хочу.

Я в Вырицу поеду, там, в тенечке,

Такой сквозняк, и перелески щедры

На лютики, подснежники, листочки,

Которыми я рану залечу.

А те, кто был в Италии, кого

Туда пустили, смотрят виновато,

Стыдясь сказать с решительностью Фета:

«Италия, ты сердцу солгала».

Иль говорят застенчиво, какие

На перекрестках топчутся красотки.

Иль вспоминают стены Колизея

И Перуджино… эти хуже всех.

Есть и такие: охают полгода

Или вздыхают – толку не добиться.

Спрошу: «Ну что Италия?» – «Как сон».

А снам чужим завидовать нельзя.

1976

«Горячая зима! Пахучая! Живая!…»

Горячая зима! Пахучая! Живая!

Слепит густым снежком, колючим, как в лесу,

Притихший Летний сад и площадь засыпая,

Мильоны знойных звезд лелея на весу.

Как долго мы ее боялись, избегали,

Как гостя из Уфы, хотели б отменить,

А гость блестящ и щедр, и так, как он, едва ли

Нас кто-нибудь еще сумеет ободрить.

Теперь бредем вдвоем, а третья – с нами рядом

То змейкой прошуршит, то вдруг, как махаон,

Расшитым рукавом, распахнутым халатом

Махнет у самых глаз, – волшебный, чудный сон!

Вот видишь, не страшны снега, в их цельнокройных

Одеждах, может быть, все страхи таковы!

От лучших летних дней есть что-то, самых знойных,

В морозных облаках январской синевы.

Запомни этот день, на всякий горький случай.

Так зиму не любить! Так радоваться ей!

Пищащий снег, живой, бормочущий, скрипучий!

Не бойся ничего: нет смерти, хоть убей.

«Наш северный модерн, наш серый, моложавый…»

Наш северный модерн, наш серый, моложавый,

Ампиру не в пример, обойден громкой славой

И, более того, едва не уличен

В безвкусице, меж тем как, сумрачно-шершавый,

Таинствен, многолик и неподделен он.