Ответный удар - Александр Афанасьев

Иракцев уже полно — а я на общественном пляже, на самом его краю. Дальше, у саддамовского дворца — пляж дипломатический, туда просто так не попадешь. Веселятся дети. Мужчины — в семейных трусах до колена осторожно стоят в воде, кто по пояс, самые смелые — по грудь. Арабы смертельно боятся воды, почти никто не умеет плавать — правда, молодежь уже учится. Женщины… не увидите своими глазами, не поверите — многие так и жарятся в своих черных никабах, боятся снять. На пляже, в никабах — смех и грех. Не загорают. Кто-то из женщин тоже заходит в воду, так и не раздеваясь, прямо в черных своих платьях купаются, потом идут сохнуть. Как на одесских пляжах — то тут, то там горят костерки, готовят пищу — на пляж тут выбираются по-серьезному. Дети — кричат, носятся по песку. Хорошо, что на маленьких никабы не напяливают — а это мусульманское место, здесь все и всё видят. Надеюсь, хоть следующее поколение будет другим. На пляж в никабе — мерзость какая…

Я мало чем отличаюсь от других — бородка, семейники. Стелю одеяло, отпиваю из бутылки, какое-то время лежу, оценивая ситуацию. Все тихо. Если бы где-то что-то было — я бы это понял, как бы они не замаскировались. По неестественному поведению и реакции окружающих. Отпиваю еще, поднимаюсь, иду к воде. Вода как парное молоко, привыкать не надо. Осторожно захожу, потом — бросаюсь в воду, загребаю со всей силы. Иракцы смотрят с опаской и восхищением, кто-то из молодежи пытается повторить — но получается плохо. У иракцев тот, кто умеет плавать — подобен богатырю из легенд…

Плыву дальше. Немного похолоднее — но все же вода — теплынь. Достаю из кармана плавок небольшое устройство, надуваю, сую, простите, в трусы — для положительной плавучести. Начинаю медленно дрейфовать в сторону дипломатического пляжа — там купаются вовсю, хиджабных не видно. Охрана, видя длинноногих девиц из разных посольств, выбравшихся сюда в поисках приключений на свои вторые девяносто — сглатывает слюну. Многие надули матрасы и жарятся на них Течение очень слабое…

— Не далеко заплыли?

Голоса иронический. Я поворачиваюсь — до этого я лежал на спине, прямо на воде. Нос чешется — обгорел, наверное.

— Я умею плавать…

Прямо рядом со мной — мужик на матраце. Средних лет, подтянутый, тоже с бородой, подлиннее чем у меня. На левой руке — выделяется чудовищный шрам, как будто руку собирали по частям. Я знаю, что так оно и есть.

— Рад за вас…

Верх матраца — зеленый. У Джейка матрац двухцветный, с одной стороны зеленый, с другой — красный. Красный — сигнал «стоп», зеленый «можно». Степень опасности — он всегда определяет сам.

Это и есть мой агент.

Джейк — американец из посольства, сотрудник станции в Багдаде, причем не рядовой сотрудник — а руководитель направления по борьбе с терроризмом, прекрасный арабист, нью-йоркец, джентльмен и… русский агент. Во время Свободы Ираку воевал здесь, отсюда и шрам. Морская пехота, G2, разведотдел. Обеспечивал развертывание сил морской пехоты в таком опасном районе как Эль-Фаллуджа. Нарвался — завербовал агента, молодого парня, у которого старший брат встал на джихад сам и вовлек его — при том, что парень совсем не поддерживал агрессивный ислам, тайком смотрел западные фильмы на компьютере, мечтал уехать. Джейк сам не понимал опасность своего агента: тогда американцам казалось, что вот именно такими и должны быть их агенты, искренне мечтающими построить в Ираке справедливое общество и демократическое государство, и ради этого рискующие своими жизнями. Но в Ираке — уже шла гражданская война, в которой нет ни правды, ни справедливости, ни истины, и где вставая на чью-то сторону — ты неизбежно идешь против своих. В один прекрасный день, после очередного ошибочного налета американской авиации на ошибочно опознанную цель — иракец раскаялся в том, что стал американским агентом, пришел и рассказал о том своему брату. Брат рассказал амиру, после чего они сказали парню, что он предал свой народ и только одним способом можно все исправить. Ирак не Палестина, не Сектор Газа и не Западный берег, и изготавливать пояса шахидов здесь только учились. Взорвалась лишь небольшая часть взрывчатки, которую агент принес на встречу со своим куратором — и только потому Джейк остался жив. Потом он перешел в ДИА — внешнюю разведку Пентагона, небольшое специализированное агентство, специализирующееся на разведывательной активности в горячих точках и превентивной защите американских вооруженных сил и американских баз за рубежом. Здесь он работает под прикрытием на базе ВВС США Рашид, в одиннадцати километрах от Багдада, одновременно имея дипломатическое прикрытие в виде статуса помощника военного атташе.

Завербован Джейк лично мной, как в старые, добрые времена — на идеологии. Нет, деньги мы ему, конечно же, платим — но не сказать, что большие. Эймсу[27] — заплатили больше двух лимонов, но это нас не спасло, Советский союз не спасло. Джейк обходится намного дешевле, мы с ним расплачиваемся в основном теми деньгами, какие изымаем у ваххабистов. Живем на подножном корму, так сказать.

По этой же причине я не внес его ни в какие файлы и списки: после Потеева[28] доверять нельзя никому. И ничему. Я не доверяю начальству, я не доверяю вообще никому — ни здесь, ни в Москве. Децентрализация. Наверх я передаю только информацию, и то — маскируя ее под сообщения менее ценных агентов. Раскусили меня или нет — я не знаю и знать не хочу. Я знаю только одно — так правильно. И значит — так будет.

Про Джейка я многого не знаю, у меня не было даже возможности проверить правдивость его рассказов о себе и о своем прошлом — хотя рассказал он мне немного. Я не знаю, по какой причине он на самом деле передает мне информацию: причин может быть четыре. Либо из-за денег — а американцам практически всем не хватает денег, живут они не так чтобы богато. Либо он сломался во время войны и разочаровался в политике Соединенных штатов Америки на Востоке. Либо это его сознательная инициатива, направленная на борьбу с терроризмом — нашими руками и без ограничений, он передает нам информацию, а мы реализуем ее, причем совсем не так, как американцы, быстро и жестоко, без каких-либо правил. Либо Джейк — всего лишь передаточное звено более высокопоставленного лица или группы лиц из посольства, военной разведки или даже из ЦРУ — таким образом, мстящего террористам. До сих пор я не слышал от Джейка ничего, чтобы наталкивало на мысль о передаточном звене — но хороший разведчик этого и не скажет.

И это я тоже не пытаюсь выяснить. С ним — я держу позицию как в тюремной камере: выпытывать, выяснять, уточнять что либо — смерти подобно. Я просто слушаю, что он говорит, и расплачиваюсь за инфу. Все, точка.

— Как дела?

Джейк перевернулся на матраце, смотрит в небо, очки в поллица — предохраняют глаза от безжалостного, бьющего наотмашь солнца. Я стараюсь держаться в воде — как то раз плечи, на которые то и дело попадала сначала вода, а потом солнце — обгорели до мяса, целую неделю пятый угол искал. Так и до рака кожи недалеко.

— Нормально… — наконец отвечает он

Он не торопится. И я не тороплюсь. Некуда торопиться…

— Я слыхал, вы кое-что провернули на вокзале несколько дней назад, а? — спрашивает, наконец он…

— Провернули — подтверждаю я — но вытянули пустышку. Я сам едва не погиб…

Джейк никак на это не реагирует. Мы все здесь — можем в любой момент погибнуть, и каждый это понимает. Ирак — как вулкан после извержения — лава уже почернела, начала каменеть- но никто не знает, сколь толста каменная корка и выдержит ли она тебя, если ты ступишь на нее.

— Знаешь что-то об этом? Курьер пришел из Басры.

— Нет. Но есть кое-что другое…

— Что именно?

Джейк переворачивается на живот — чтобы солнце прожарило хорошенько его спину.

— Речь не обо мне — недовольно говорит он — нам кое-что нужно от вас. Я подумал, что ты можешь это предоставить.

— Мы — это кто?

Джейк опускает руку в воду, брызгает на спину. Она у него чистая, шрамы в основном на животе. Когда пришлось, он встретил опасность лицом к лицу. Как и подобает мужчине. Руку едва не оторвало, его бадди,[29] оказавшийся рядом — под дулом пистолета заставил военно-полевого хирурга собирать в кучу его руку. Собрали — хотя я знаю, что Джейк с тех пор переучился на левую руку, правая — хоть и выглядит целой, но ограничена в подвижности и болит.

— Мы это мы — наконец говорит он — не надо уточнять. Нам нужны кое-какие данные из архивов сирийской службы внутренней безопасности. Они не оцифрованы и иного способа получить их — мы не знаем.

Это верно — сирийские архивы не оцифрованы большей частью. И мы — практически единственные, кто может из них получить информацию. Даже особо не объясняя, зачем — друзьям не объясняют. Того что они нужны — достаточно, борьба с терроризмом и все.