Записки «радиота» - Татьяна Александрова

Ситуация была явно неоднозначной. Еще не затихли в театральном мире разговоры об их разводе и новом замужестве Лилии Витальевны. Да и отношения между ними, как я поняла, были довольно напряженными, а тут общая работа - на сцене в это время они почти не встречались. И, тем не менее, будучи артистами высокого класса, они увлеченно начали репетировать, а потом записывать спектакль. И в работе были друг к другу очень внимательны. Может быть, именно после этой записи их отношения стали намного лучше. Я знаю, что Лиля всегда старалась помогать ему, навещала его в больнице, куда он периодически попадал, да и он не оставлял ее без заботы, когда ее второй брак распался. Но больше они никогда не соединили свои жизни.

С Николаем Леонидовичем мы стали близкими друзьями, несмотря на большую разницу в возрасте. Сколько интересного рассказывал он мне о своих занятиях со Станиславским в Оперно-драматической студии (он ведь был среди последних его учеников), о семье Собиновых, с которой был связан какое-то время, когда был женат на дочери Леонида Витальевича и Нины Ивановны Собиновых - Светлане.

Он делился со мной всеми своими радостями и бедами. В Малом театре, которому он отдал более сорока лет, у него было не все благополучно. Он не играл многое из того, что мог бы сыграть, и, видя причину этого в старых счетах с ним художественного руководителя театра М.И. Царева, он как будто смирился со своей участью играть небольшие роли и эпизоды в таких спектаклях, как «Перед заходом солнца», «Сирано де Бержерак», «Мамуре». К тому же мешало здоровье. А ведь было время, когда он был одним из любимых актеров завсегдатаев Малого театра, играя Карандышева в «Бесприданнице» Островского, Хлестакова в «Ревизоре» Гоголя или Петра в «Мещанах» Горького. Единственная серьезная роль, которую он еще продолжал играть, была роль в горьковских «Дачниках» в постановке Бориса Бабочкина. Но и ее он играл в очередь.

Теперь, когда он получал новую работу, даже, если она была на двух страницах, он всегда азартно брался за дело. И стремился сделать его «на пять с плюсом», как он сам говорил. Однажды он пригласил меня на спектакль (инсценировка по повести И.С.Тургенева «Яков Пасынков»), поставленный в качестве эксперимента артистом Эдуардом Марцевичем. Спектакль показывался в театре в маленьком зале, носящем имя Островского. У Афанасьева там была небольшая роль доктора, в общем, эпизод, но он придумал такую интересную деталь - осматривая пациента, прописывая ему лекарства, одновременно он пытался отогнать воображаемую муху, которая садится ему то на нос, то на лоб. Это была совершенно законченная концертная сцена. Жаль, что спектакль так и не увидел свет большой рампы - худсовет театра во главе с Царевым счел режиссерский почерк Марцевича непригодным для Малого театра.

Через какое-то время, когда главным режиссером театра был назначен Владимир Андреев, Николай Леонидович получил роль Вениамина Владимировича Скворцова, отца молодой балерины в его спектакле «Игра» по Ю.Бондареву. В своей единственной сцене с главным героем, (его играл Юрий Соломин), к которому он приезжает, чтобы обвинить его в гибели своей дочери Ирины, а уходит от него с ощущением и своей вины в случившемся, он сумел создать очень интересный характер. А как скрупулезно он работал над ролью митрополита Всея Руси Дионисия, когда его вводили в спектакль «Царь Федор Иоанович»! Как важно было для него не нарушить ни одну мизансцену постановщика этого спектакля Бориса Равенских! Сколько раз, даже при мне, он разговаривал на эту тему по телефону с Галиной Александровной Кирюшиной, хранительницей этого спектакля ее покойного мужа и игравшей тогда царицу Ирину.

А наша с ним работа на радио продолжалась. Его лирическое дарование особенно раскрылось в композиции, которую мы сделали по прозе М. Пришвина и стихам русских поэтов - «И с каждой осенью я расцветаю вновь». Эта пушкинская строка из его стихотворения «В деревне», фрагмент которого он читал в финале передачи, и читал его как никто другой. И его голос плавно переходил в мелодию рахманиновских «Весенних вод».

Однажды на вечере бывших студийцев студии К.С. Станиславского я услышала, как он легко и изящно читает поэму Пушкина «Граф Нулин». Видимо, еще с тех времен эта вещь была в его репертуаре. И, конечно, я не удержалась, чтобы не записать его чтение на пленку, включив потом отрывок в одну из передач.

Но Николай Леонидович не ограничивал себя только классикой. Вообще он живо интересовался всем: и кино, и современной техникой (тогда только стали появляться в домах видеомагнитофоны), и новыми веяниями в искусстве, и даже эстрадой. Например, ему нравилась ранняя Пугачева. И я специально для него, когда уже работала в отделе эстрады, придумала музыкально-поэтическую композицию, в которой соединила песни Аллы Пугачевой со стихами Андрея Дементьева. С каким удовольствием он читал его стихи!

Несколько лет подряд мы с ним вели программу «После полуночи» на материале оперетты, и можно было подумать, что он всю жизнь занимался опереттой, так он чувствовал этот жанр, так он вел диалог, что нельзя было сказать, что он читает заготовленный для него текст.

Десять лет продолжалось наше общение и в жизни, и в работе. И мне кажется, что именно на радио он восполнил то, чего не доиграл на сцене, чего ему не додали в театре.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда в мае 2ООО года во МХАТе им. А.П. Чехова провожали в последний путь Ангелину Осиповну Степанову, казалось, что провожают целую эпоху Московского Художественного театра. В самом деле, Степанова была последней связующей нитью со старым МХАТ. Она пришла в театр из 3-ей студии Художественного театра в 20-х годах теперь уже прошлого века, и сам К.С. Станиславский готовил с ней ее первые большие роли - княжны Мстиславской в «Царе Федоре Иоановиче» и Софьи в «Горе от ума». Может быть, именно ее, прошедшую такой длинный путь в этом театре, можно назвать совестью Московского Художественного театра. Незабываемо ее последнее публичное выступление во время разнузданного (другим словом и не назовешь) празднества юбилейных торжеств по случаю столетия МХАТа и знаменитой встречи Станиславского и Немировича-Данченко в «Славянском базаре». Вся эта шелуха как будто не коснулась ее. С этой великой сцены она говорила о высоком предназначении театра, которому надо служить верой и правдой. (Не ручаюсь за точность ее слов, но смысл их был именно такой).

Первый раз я встретилась с Ангелиной Осиповной, еще не работая на радио. Учась на третьем курсе ГИТИСа, я решила взять темой своей курсовой работы две роли Степановой - королеву Елизавету в «Марии Стюарт» Шиллера и Патрик Кемпбелл в «Милом лжеце» Килти. Тогда эти спектакли смотрела вся театральная Москва. Я же тот и другой спектакль видела неоднократно. Когда я напечатала на машинке свою работу, то мне очень захотелось узнать ее мнение, и я позвонила ей домой, объяснила, кто я такая и что хочу от нее. Ангелина Осиповна с интересом выслушала меня и попросила оставить для нее мою работу на служебном входе Художественного театра.

Через несколько дней я снова ей позвонила, и она пригласила меня к себе. С большим волнением я поднималась в ее квартиру на улице Горького, и потому что я не знала, что она мне скажет, и еще потому, что это была квартира писателя Александра Фадеева, ее мужа. Я шла к ней и вспоминала, как вскоре после его смерти она в строгом черном платье читала в музее Чехова «Что в имени тебе моем» и «Элегию» Пушкина, без доли сентимента, очень просто, но так глубоко, что я помню это до сих пор.

Пробыла я у нее недолго. Волнение мое тут же ушло, когда она приветливо распахнула передо мной дверь. Работу мою Ангелина Осиповна одобрила, а главное, что мне было особенно приятно, сказала, что я почувствовала то, что было у нее «вторым планом», услышала все ее «подтексты», точно расставила все акценты в этих ее двух ролях. И может быть, она увидела в моей работе что-то такое, о чем еще не написали, а рецензий на эти спектакли было великое множество. Сыгранная ею королева Елизавета поставила ее в когорту самых выдающихся актрис современности.

Так случилось, что большая часть моей жизни на радио была связана с музыкальной редакцией, и мне не приходилось встречаться в работе с Ангелиной Осиповной. И только в начале 90-х, когда было уже другое радио, и те, кто делал программу «Вечера на улице Качалова» влились в литературно-драматическую редакцию, я поехала во МХАТ им.Чехова, чтобы записать чествование Степановой в связи с ее 90-летием, которое проходило в портретном фойе. Помню ее торжественное появление в сопровождении стройного юноши, ее внука. Она была с короткой стрижкой, в элегантном платье, на каблуках. Ангелина Осиповна прошла к креслу, которое было для нее приготовлено. Сидя в этом кресле, она и принимала поздравления. Среди выступавших были Виталий Яковлевич Виленкин, Людмила Касаткина, Виталий Вульф, только что выпустивший книгу с перепиской Степановой и Николая Эрдмана, Михаил Ефремов. Когда поздравления закончились, Ангелина Осиповна встала и начала говорить. Ее насыщенная речь была такой продуманной, такой логически выстроенной, что невозможно было поверить, что ей исполнилось девяносто. Незадолго до этого Виталий Яковлевич Вульф принес мне кассету с любительской записью, где Степанова читает отрывок из «Евгения Онегина». Давно я не испытывала такого чувства, слушая ее чтение письма Татьяны. Это было где-то сродни Владимиру Яхонтову. Лучше него «Письмо Татьяны» никто не читал. И вдруг Степанова… Конечно, это было ее собственное прочтение, но почему-то я поставила их рядом. К юбилею Ангелины Осиповны Степановой я сделала большую передачу, в которой ее чествование перемежалось с отрывками из ее спектаклей, где она сыграла свои лучшие роли.