Еще вчера. Часть третья. Новые старые времена - Николай Мельниченко

– Как это понимать? Ты не хочешь есть такой вкусный хлеб? – произношу это с драматическим придыханием. Бедное животное понимает, что я оскорблен, возвращается к хлебу и с отвращением поедает его, чтобы я успокоился. После такого извинения отдаю ей лучшую часть бутерброда, хотя Дима и не поощряет сверхплановое кормление…

Собака была очень старой. Когда она померла, Дима похоронил ее в известном им обоим дальнем потайном месте (нержавеющий саркофаг сделал я), затем неделю пил по-черному.

Лабораторию осаждают крысы. Мои капканы почему-то перестают действовать. Дима объясняет: это первая попавшаяся крыса выделила «запах ужаса» и чуткие твари уже обходят этот капкан. Теперь после каждой поимки он тщательно его промывает, и мы успешно избавляемся от своего стада.

Дима – кандидат в мастера авиамодельного спорта, принимает участие в соревнованиях. Вскоре вся лаборатория заполняется моделями. Дима подробно рассказывает о моделях и двигателях, мне очень интересно было узнать, что их двигатели работают на спирте и касторке. Я бережно держу модель, Дима запускает мотор. Он мощно ревет и пытается взлететь, отбрасывая назад уйму воздуха. Я восхищен. Дима сдержанно хвалит меня и возмущается неумелыми руками фюрера, который чуть не сломал хрупкую – из экзотического бальсового дерева и еловых реек – модель…

Но главный источник дохода, а заодно и хобби, у Димы – ремонт автомашин. Первый ремонт машины и прицепа – фюреру (обещал это при оформлении на работу). Теперь у нас под окнами всегда стоит несколько машин, ожидающих ремонта. Я восстанавливаю Диме старинный полуавтомат, которым он приваривает крылья и детали кузова. Сам же шпаклюет и красит. Перебирает двигатели и коробки передач…

«Нет повести печальнее на свете…». Дальше начинается (продолжается) все то же: «неумеренное употребление». Господи, сколько талантливых людей сгубил «национальный напиток». Вся лаборатория забита разобранными двигателями и узлами, на стенах висят крылья и дверцы автомашин, которые уже давно должны быть окрашены и установлены. Бегают возмущенные заказчики:

– Где Дима??? Он обещал сделать еще к четвергу… у меня же все срывается!!!

А Дима в глубоком загуле. Изредка появляется, но свое лыко связать с чем-либо – не в состоянии. А если что и сделает, то так же быстро, как и плохо…

Мартынова уже нет, и в лаборатории никто и ничего не убирает. К хламу фюрера добавляются разобранные автомашины Димы, занявшие всю мастерскую: станки, столы и даже стены и окна. Полностью забито и помещение, где я переодеваюсь, с трудом добираясь до шкафчика. К пускателям, вентиляторам, щитам и мощным сварочным машинам, расположенным в три этажа и на стенках в небольшом отсеке, – вообще не добраться: все забито рубероидом, рейками, цементом в мешках – имуществом фюрера. У нас токи – тысячи ампер; большие пучки ветхих кабелей с изоляцией, поврежденной крысами. Если «коротнёт», – мало не покажется: это верный пожар. К главному щиту, чтобы отключить напряжение при пожаре – не подступиться: на нем велосипеды фюрера.

Впрочем, причина пожара может быть и другой. В вытяжном шкафу стоят несколько стеклянных бутылей крепких кислот рядом со щелочами, растворителями и банками красок. Прямо на них фюрер почему-то взгромождает горелые дрели и кучу другого металлолома. Стоит чему-нибудь треснуть-лопнуть-расколоться…

Передвижение по лаборатории напоминает акробатический танец. Между тем – у единственного узкого входа-выхода над нами висит дамоклов меч, точнее – бомба: батарея ацетиленовых и кислородных баллонов. Если случится пожар, то выскочить будет невозможно: на небольших окнах стальные решетки…

Я забыл о звуках. Над всем этим великолепием стонут тюремным надрывом и «чуйствительными» соплями приблатненные шлягеры питерского «Русского шансона». Дима – большой любитель этой «как бы» музычки, подключил приемник прямо к аккумулятору и забыл выключить. Подобраться к источнику звука – почти невозможно.

Изредка, собравшись с силами, в сердцах я расшвыриваю хлам под щитами с розетками: там опасное напряжение. Если кого убьет, то ответственный электрик (я) и будет отвечать. Но это отчаянное действо – глас вопиющего в пустыне, капля меда, бесследно исчезающая в большой бочке дерьма. А бочку эту в одиночку не вычерпать. Тем более, когда она неустанно пополняется и переливается через края…

Иногда мне хочется взять за горло молодого полковника, командира части, ткнуть носом в эту бочку и потребовать принять меры.

А вот он и сам заглядывает к нам. Когда-то его, молодого лейтенанта, в этой лаборатории я «вводил в курс дела» по сложным технологиям. Теперь он спокойно переступает через дебри нашей свалки, не глядя по сторонам. В руках у него медная трубка, которую надо согнуть и сварить для собственной иномарки. Упоенно, со знанием дела, повествует о неполадках в своем любимом авто и сразу же уходит, чуть ли не задним ходом выбираясь из завалов. В штабе скоро начнется обед с продленкой, «морским козлом», бильярдом, компьютерными стрелялками…

У нас уже почти нет объектов, на которых делается что-нибудь путное. А часть живет выколачиванием денег за прежние работы. Ходят слухи, что идет тайная приватизация умными начальниками всей инфраструктуры: заводов, зданий, территорий, ценного оборудования, автотранспорта. А между тем в России продолжается чеченская война, где-то льется кровь…

И как мы, военные монтажники, – бывшее важное подразделение Армии, «стоящей на страже…», – еще продолжаем жить? Кстати, а на чьей «страже» мы стоим? Неужели, – такой развал во всей армии? Или во всей огромной стране?

Встреча и прощание с мечтой

И в самых пустых головах любовь нередко преострые выдумки рождает.

Имея в виду какое-либо предприятие, помысли, точно ли оно тебе удастся.

Работать в лаборатории стает все противней. Но только здесь я могу заниматься своим делом: есть крыша, мощности и оборудование. Все остальное уже можно заработать или купить – металл, аргон, материалы… Может, хватит работать? Мне уже 75 лет (даже не надеялся дожить до такой старости), около 60 лет трудового стажа, не считая неучтенного…

Олег Власов настойчиво уговаривает меня оформить инвалидность, связанную с участием в ядерных испытаниях на Новой Земле. Сам он пожелал получить пенсию побольше и оформил инвалидность в Лечебном Центре нашего «особого риска». То есть, – он оформлен как инвалид, потерявший здоровье на атомном полигоне. А такой инвалид – гораздо «толще» обычного. Наверное, мне оформить такую инвалидность было бы проще простого: «ограниченная годность» к военной службе у меня появилась сразу же после новоземельских экспедиций. Теперь к ней добавилось удаление двух дисков на позвоночнике и опухоли железы с последующим облучением кобальтовой пушкой. Не считая мелких брызг типа гипертонии и сердечной ишемии.