Женщина в жизни великих и знаменитых людей - М. Дубинский

Гёте не навсегда расстался с Шарлоттой и в 1804 году, когда ему было 55 лет, а ей 61 год, навестил ее. Визит вышел не совсем удачным. Шарлотта подписывалась тогда на газету «Прямодушный», главная цель которой заключалась в том, чтобы подорвать уважение к Гёте. По словам Брандеса, это было злобное в своей вражде к поэту и скудоумное издание, выступившее проповедником морали и отрицателем искусства; и уже то обстоятельство, что Шарлотта читала его, служит достаточным доказательством высоты ее развития и силы ее ненависти. Гёте просидел у нее два часа, и как раз во время его визита был принесен номер газеты. Шарлотта пишет об этом сыну: «Я чувствую, что ему не по себе у меня, а наши взгляды до такой степени разошлись, что я, сама того не желая, ежеминутно заставляю его страдать. На беду мне, принесли номер „Прямодушного“. Тут и мне досталось. Он не хотел и видеть ее, и я должна была прикрыть ее чем-нибудь».

В этих словах невольно сказалась старая боль любимой, но брошенной женщины.

Жена Гёте

Но вот мы вступаем в совершенно новую полосу жизни поэта. Он возмужал. Он расстался со слабостями юной мятущейся души и начал думать о великом счастье семейной жизни среди детей. В сущности, это стремление было ему присуще, как всякому доброму немцу, еще с той поры, когда он вступил в зрелый возраст. Все эти Кетхен, Фридерики, Лили, Лотты – не что иное, как яркое доказательство его несомненной привязанности к семейной обстановке. Можно сказать без преувеличения, что они стояли только верстами на столбовой дороге к его будущей жене Христине Вульпиус…

Судьба, однако, сыграла злую шутку с Гёте. Его жена была простой женщиной, все достоинства которой заключались в неистощимом здоровье и мещанской красоте. Гёте сошелся с ней случайно, и можно быть уверенным, что в то время, когда он сорвал с нее венец целомудрия, у него даже и отдаленной мысли не было о женитьбе. Познакомился он с ней в июле 1778 года. Гёте прогуливался в любимом парке в Веймаре. Вдруг подошла к нему молодая красивая девушка и, сделав несколько реверансов, подала прошение. Гёте был тогда министром, и Христина Вульпиус – это была она – просила предоставить место ее брату[59]. Увидев простушку, которая так и дышала здоровьем и веселостью, Гёте тотчас же загорелся страстью. Просьба, конечно, была исполнена, и вместе с этим проложена дорога к сердцу красотки. Христина долго не упорствовала, и между ней и веймарским министром в несколько дней установились отношения, которых Гёте не достиг после долгих ухаживаний за прежними красавицами. В скором времени у нее родился сын, и она окончательно переехала в дом Гёте, где, за неимением возможности быть его подругой по идеям, которых она не понимала, сделалась «хозяйкой» в доме. Так продолжалось много лет, и в один прекрасный день Гёте сделал ее своей женой.

Можно себе представить, какой шум вызвала в Веймаре весть о том, что Гёте женился на Христине Вульпиус. Это был беспримерный скандал. Величайший поэт Германии и какая-то грубая, простая женщина, не поколебавшаяся стать его любовницей после первого намека, не устыдившаяся даже переехать к нему в дом, чтобы торжественно засвидетельствовать свой позор перед лицом всего света, женщина, страдавшая к тому же одним из отвратительнейших пороков, постыдных даже для мужчин, – пьянством! Этот порок был ею унаследован от отца, который был горьким пьяницей и пьянством довел всю семью до нищеты. Он иногда пропивал даже свое платье. Что он не заботился о детях, понятно само собой. Когда они подросли, им пришлось оставить отца и самим заняться изысканием средств к существованию: сын занимался литературой, дочери делали искусственные цветы, вышивали и т. п. Этот брат, заметим между прочим, также унаследовал порок от отца и умер от пьянства.

С годами страсть к вину все более и более захватывала Христину, и это наложило грустную печать на семейную жизнь великого олимпийца. Для того ли прошел он мимо очаровательной Кетхен, поэтической Фридерики, мимо увлекательной Лотты, воздушной Лили, мимо, наконец, неземного создания, которое он встретил в Милане после того, как расстался с Лили, и на которой едва не женился, чтобы очутиться в объятиях неотесанной Вульпиус, от которой несло еще вдобавок вином, как от открытой сорокаведерной бочки? Гоняясь за призраком семейного счастья по столбовой дороге неукротимой страсти, он мог, конечно, завернуть для отдыха в какой-нибудь постоялый двор продажной любви, чтобы, проведя там бурную ночь, наутро опять пуститься в путь, звеня колокольчиком на дуге своего доброго Пегаса; но остаться в корчме навсегда, среди зловонных паров сивухи и кабацких ругательств дебелой деревенской Дульсинеи, – нет, для этого нужно было какое-то особенное издевательство рока, хохотавшего именно над тем, что менее всего было достойно смеха.

Биографы Гёте постарались внести мягкий свет в отношения великого поэта с женой. Они стали рыться в документах и, конечно, нашли «доказательство» того, что Христина вовсе не была грубой, простой бабой, как ее рисовали, что хотя ей и была чужда способность делить мысли и высокие стремления поэта, но зато она обладала быстрым, живым умом, живым характером, любящим сердцем, большой способностью к домашним обязанностям, была всегда весела, всегда обходительна, любила до чрезмерности удовольствия и, как свидетельствуют вдохновленные ею произведения, была дорога не столько уму, сколько сердцу поэта[60].

Христина Гёте, урожденная Вульпиус, супруга великого поэта.

Но мне кажется более верным остроумное выражение Шерра, который, говоря о последних любовных восторгах Гёте к Шарлотте Штейн, называет Христину Вульпиус «прекрасно сформированным фактом», восторжествовавшим над устаревшей и поблекшей идеей – Шарлоттой[61]. Последнего, впрочем, не отрицают и биографы Гёте, которые, преклоняясь перед величием поэта, не могут допустить и мысли, чтобы он делил столько лет семейной жизни с существом низшего порядка: не отрицая некоторого образования за Христиной, они особенно подчеркивают то обстоятельство, что у нее были золотисто-каштановые волосы, веселые глаза, розовые щеки, губы, вызывающие на поцелуй, грациозно округленный стан, что она была наивна, весела и что Гёте нашел в ней одно из тех вольных, здоровых детей природы, которых не обезобразило искусственное воспитание.

Большой поклонник «вечно женственного», Гёте, может быть, более всего ценил в женщине именно ее чисто женские качества, отдавая им предпочтение перед умом, характером и другими атрибутами чисто мужского свойства. Иначе чем объяснить то, что даже через десять лет после знакомства с Христиной Гёте пишет письмо, в котором, как страстный любовник, не успевший еще отпить сколько-нибудь от чаши наслаждения, сожалеет, что не взял с собой в дорогу ничего из ее вещей, хотя бы туфли, которые несколько рассеяли бы его одиночество? Благодаря той же слабости к вечно женственному, он ей именно, этой простушке Вульпиус, часто прикладывавшейся к рюмочке, посвятил лучшие из своих лирических произведений – «Римские элегии», стоящие совершенно одиноко в истории европейской литературы по глубине чувства, широте мысли и благородной простоте выражения. Одно не мешало другому. Ум парил высоко, а сердце требовало земных ласк, требовало простой семейной обстановки, теплого обеда, теплого угла и смазливой хозяйки. Недаром он писал:

Oftmals hab' ich auch schon in ihren Armen gedichtetUnd des Hexameters Mass leise mit fingernder HandIhr auf dent Rucken gezahlt…[62]

Говорят также, что Гёте женился на Христине из благодарности. Когда войска Наполеона заняли Веймар, в его дом ворвались несколько солдат и во время разгрома едва не убили его. Гёте спасся только благодаря мужеству и находчивости Христины, пустившей в ход свои здоровенные кулаки, перед которыми не могли устоять воины даже великого императора. Чтобы показать ей, как он ценит ее самоотверженный поступок, он и сделал ее женой после пятнадцатилетней жизни вне брака, сделал вопреки голосу веймарского общества, которое сторонилось ее и избегало, как чумы.

Но не лучше ли объяснить его поступок указанным выше стремлением к прочной семейной жизни, хотя бы самого буржуазного свойства? Не забудем, что возвышенность полета никогда не мешала гению быть в жизни обыкновенным человеком со всеми его слабыми сторонами. Ведь и готические соборы, как бы уходящие своими верхушками в лазурные небеса, построены на фундаментах из простого булыжника…

Гете и Беттина

Женитьба не спасла Гёте от сетей Амура. Он продолжал любить и быть любимым, и на его «закат печальный», говоря словами Пушкина, любовь не раз еще блестела «улыбкою прощальной». Одной из этих улыбок была Беттина. Странная женщина, впоследствии жена писателя Арнима, не знавшая удержу своим необыкновенным фантазиям, она, по выражению Льюиса, была скорее демоном, чем женщиной, но не без проблесков гениальности, придающих блеск бессмысленной чепухе, и решительно ускользает от всякой критики. «Как скоро, – говорит он, – вы станете судить о ней серьезно, вам в ответ пожмут плечами и скажут: „Ведь это Брентано“, полагая, что этой фразой все сказано. В Германии даже сложилась пословица: „Где кончается безумие других, там начинается безумие Брентано“».