Проблемные регионы ресурсного типа. Азиатская часть России - Коллектив авторов

По мере заполнения вакансий на приисках, лесозаготовках, в дорожном строительстве китайцы и корейцы все гуще оседали в городах. На 1 января 1909 г. во Владивостоке, по официальному учету, числилось 33 280 жителей желтой расы. В Благовещенске в 1914 г. на 208 русских промышленных предприятиях с общим числом занятых на них 2400 чел. более 800 чел., т. е. не менее трети, составляли китайцы. Численность китайцев – торговцев на лотках определялась в 500 чел., самостоятельных хозяев-одиночек: портных, парикмахеров, прачек, сапожников, владельцев забегаловок и других, занятых в сфере бытового обслуживания – 1300 чел. Количество мастеровых и ремесленников колебалось в зависимости от времени года, а также от приискового сезона, и в целом не превышало 4 тыс. вместе с корейцами. Больше всего, примерно 7–8 тыс. «городских» китайцев работали в качестве прислуги у зажиточной части населения: купцов, предпринимателей, владельцев заводов и пароходов и т. п. Иначе говоря, около 11–12 тыс. китайцев с небольшой примесью корейцев в составе «желтой рабочей силы» более или менее постоянно, с зимне-летними колебаниями их численности, присутствовали в Благовещенске [Приложение…, 1915, с. 130–133].

Наряду с русскими производственными и торговыми предприятиями в Благовещенске существовали 397 чисто китайских с официально зарегистрированной численностью в 1460, занятых в них китайских рабочих и служащих. Подавляющая их часть действовала в торговой сфере – 284, в торгово-промышленной – 88, остальные относились к типу ремесленных. Общий годовой оборот китайских предприятий приближался к 2,3 млн руб. Львиная доля, примерно половина общего годового оборота китайских предприятий, приходилась на 153 предприятия, из которых 146 работали в сфере торговли с годовым оборотом от 5 до 10 тыс. руб.

Благовещенск являлся своеобразным перевальным, промежуточным пунктом транзита китайских рабочих на прииски, лесозаготовки и другие объекты за пределами города, на севере области. Китайская «городская община», конечно же, не имела морального права оставаться в стороне от вспомоществования землякам на их пути к месту работы и возвращения с заработком на родину. К тому же на соотечественниках, оторванных от дома, предоставлялась возможность заработать. В китайских кварталах Благовещенска действовал 51 ночлежный дом, 27 из них с годовым оборотом до 1000 руб., 21 – около 2 тыс. руб. и 3 – с годовым оборотом свыше 5 тыс. руб. [Приложение…, 1915, с. 134]. Все они находились на большом подозрении городской администрации в утаивании, занижении фактического реального оборота, поскольку всему городу было известно, что под вывеской ночлежных домов действуют весьма процветающие притоны (опиокурильни, игорные дома и т. п. заведения).

По расчетам аппарата военного губернатора Амурской области, только 5,5 тыс. официально зарегистрированных в Благовещенске китайских подданных ежегодно в виде заработка и чистой прибыли от торговой, предпринимательской и иной деятельности уносили в Поднебесную империю не менее 2 млн русских рублей [Приложение…, 1915, с. 135]. Меры по ограничению использования «желтой рабочей силы» на городских предприятиях, в первую очередь находящихся в собственности российских подданных, как и на приисках, заметного результата не давали. Установленные в 1910 г. квоты на использование в городе «желтого труда»: не более 10 чел. «желтых» для мелких предприятий и не свыше 25 чел. для крупных, с предварительным разрешением от властей, если рабочих требовалось больше, соблюдались лишь на бумаге. Предприниматели поступали очень просто – показывали в документах не фактическую численность рабочих-иммигрантов, а соответствующую установленной норме.

Досоветская дальневосточная администрация остро, болезненно реагировавшая на приток рабочей силы из Китая и тщетно пытавшаяся противостоять «желтому засилью», подчас поддавалась капитулянтским настроениям, впадала в панику. В 1914 г. военный губернатор Амурской области рапортовал: «Область нуждается в колонизации и различных типах рабочих, а именно: кустаря, ремесленника, мастерового, способного осесть, привезти из России свою специальность и развить ее на Амуре, а китайский труд это не позволяет и препятствует колонизации края. Чем интенсивней идет колонизация, тем все большая волна желтых стремится влиться в область и занимает новые рабочие места, стремясь занять прочное положение» [Приложение…, 1915, с. 61].

Не успокаивала и широко распространенная констатация, что во всех частях земного шара, когда белый рабочий встречается с «желтым», белый не выдерживает конкуренции «желтого». Скорее наоборот, этот постулат как бы обезоруживал противников китайской иммиграции, обрекал все меры противостояния притоку «желтой рабочей силы» на неудачу, подталкивал к капитуляции перед, казалось, неотвратимо надвигавшейся угрозой. Правда, размеры этой угрозы российским дальневосточным владениям генерал-губернаторы определяли весьма приблизительно и своеобразно, больше с суеверным страхом, чем точным расчетом. В частности, все губернаторские отчеты и специальные записки о «желтом засилье», неудержимой экспансии «желтой рабочей силы», нарастающем «оседании желтых» в Приамурье и Приморье реальной и перспективной «желтой опасности» для российских владений оперировали только замерами параметров этих процессов на выходе, т. е. на российской территории. Источник, генератор движения рабочей силы из сопредельного Китая не исследовался, он лишь обозначался как непостижимо огромный, и эта весьма примитивная оценка порождала гипертрофированный страх. Дореволюционный, досоветский период борьбы с «желтой» опасностью закончился парадоксальным образом. Самоустрашение грозной и почти неотвратимой демографической экспансией китайцев «как рукой сняло» на второй год Первой мировой войны. Несмотря на то, что основные военные события происходили на территории Европейской России, они поразительным образом отразились на противостоянии «желтой угрозе» на дальневосточных рубежах империи.

В результате глубокой военной мобилизации сельского и городского мужского населения и значительных фронтовых потерь убитыми, ранеными, пленными в России, как всегда принявшей на себя главный удар, уже в начале 1915 г. обнаружился весьма ощутимый дефицит трудовых ресурсов. «Бронирование» от призыва в армию высококвалифицированных рабочих и специалистов не разрешало проблему дефицита малоквалифицированной массовой рабочей силы и соответственно устойчивой работы производства.

Лихорадочный поиск дополнительных резервов и источников рабочей силы производился по всем возможным направлениям. Но потенциал трудовых ресурсов и в городе, и в деревне после тотальной военной мобилизации находился в крайней степени истощения. Такой, что из призванных в армию формировали воинские части, предназначавшиеся для работы на оборонных предприятиях. Расширялось и использование трудового потенциала контингентов военнопленных, за исключением офицерского состава, на который принуждение к труду не распространялось. Однако дефицит трудовых ресурсов достиг такого предела, что пришлось обращаться к рабочей силе, от присутствия которой на территории России совсем недавно, два-три года назад всеми способами и средствами намеревались избавиться. В итоге вербовочной кампании китайцев на оголившийся трудовой фронт вкрапления «желтой рабочей силы» распространились практически по всей России [Ларин, 1997, с. 21].

3.6. Новая ситуация в азиатской части страны в период революционных событий

Последовавшие за первой мировой войной революционные процессы, гражданская война и радикальные общественно-политические и социально-экономические преобразования рассеяли китайские составляющие трудового фронта до дисперсного состояния. По-видимому, значительная часть их стремилась к возвращению на Родину. Так, переписью населения 1926 г. из 100 тыс. китайцев, постоянно проживающих на территории России, 70 тыс. чел. зарегистрированы в дальневосточном регионе, на пороге к Отечеству, в котором, правда, условия существования были, пожалуй, еще менее привлекательны, чем в Советской России. И возвращенцев из «красной» России встречали отнюдь не с распростертыми объятиями. Скорее наоборот, относились с подозрением, как к потенциальным распространителям советской «заразы». Если перепись 1926 г. считать адекватно отражающей реальную демографическую ситуацию, становится очевидным, что она зафиксировала достаточно обычную, традиционно сложившуюся величину присутствия китайцев в дальневосточном регионе России, которая и в досоветское время, и десять, и двадцать лет назад составляла около 70 тыс. чел.

Региональные дальневосточные руководители советского образца были свободны от страха перед «желтой угрозой». Более того, они, образно говоря, были вакцинированы лозунгом борьбы за освобождение угнетенных трудящихся Востока. К тому же в годы революционных потрясений и гражданской войны в России прилив рабочей силы из Китая резко понизился из-за отсутствия работы в воюющей стране. Белоэмиграция в Маньчжурию воздействовала на значительную часть китайцев, постоянно осевших в Приамурье и Приморье, подобно инжектору, увлекла за собой китайцев – коммерсантов, предпринимателей и других так называемых хозяев. Короткий эксперимент с нэпом несколько оживил иммиграцию, но последовавшая за ним тотальная национализация вновь ее подавила.