Взлетная полоса - Анатолий Галиев

— Сейчас, сейчас… — бормотал Николай, вцепившись взглядом в рассекающую воздух, как тупой снаряд, сверкающую кругом пропеллера машину. — Ну, давай!

Будто услышав его, пилот оторвал от земли самолет. И тут-то произошло то, от чего беззвучно ахнула толпа. В неуловимое, как блеск молнии, мгновение самолет вздыбился, нацеливая свой массивный нос почти вертикально в зенит, вздрогнул, задираясь все круче и круче, будто собираясь запрокинуться на спину и упасть вниз кабиной. Мотор закашлял, резко обрезался. И хотя его гулкое эхо еще катилось над Ходынкой, уже в безмолвии оцепеневших людей, самолет нелепо заколыхался, перевалился на брюхо и так, плашмя, выведенный в горизонталь, метров с десяти рухнул на землю.

Послышался сильный удар, треск, звук ломающихся стоек шасси. К самолету, распластавшемуся на земле, окутанному пылью, копотью выхлопов, рванулась санитарная машина, но, опережая ее, со всех сторон аэродрома быстро бежали растерянные, что-то кричавшие люди. Коля бежал вместе со всеми и так же кричал, не слыша себя.

Арцеулова вытащили из истребителя. Его запрокинутое лицо мелькало над головами. К счастью, летчик был жив. Конструктор же стоял в стороне, в побелевших, вздрагивающих глазах — такая вина, такая боль, от которой один путь — головой в петлю или пулю в висок.

Это уже потом Теткин узнал, что просто машина не была нормально отцентрована, модель ее не продували в аэродинамической трубе — в двадцать третьем году это еще не считалось обязательным. А когда продули, моделька так же задрала нос и запрокинулась. Просчет исправили — истребитель пошел на военную службу. Но все это было потом.

А в тот день он запомнил белое, как мел, лицо конструктора, его глаза, его руки, взмахивающие недоуменно-отчаянно, и понял, что то, что еще пять минут назад он считал просто аэродромом, в действительности страшное и удивительное место: здесь каждый новый самолет не просто взлетает — здесь судят и приговаривают человека, сотворившего новое летательное чудо. Митя Кулиш после этого случая больше о своей авиационной карьере не заикался, послушно потопал в путейские строители. Коля пришел домой, смятенно сказал отцу:

— Извини, батя, но, кажется, железные дороги подождут!

Сказать было просто, выполнить труднее. Коля старался узнать, где обучают на авиационного конструктора. Оказалось, нигде. Таких ни школ, ни училищ, ни институтов на всем свете нет. Узнал было, что надо пробиваться в Военно-воздушную академию, на инженерный факультет. А как туда пробьешься, когда по малолетству еще даже призыв не проходил? Митька Кулиш болтал, что в Ленинграде, в институте инженеров транспорта уже есть такой авиационный не то факультет, не то специальное отделение. Оказалось, есть… Но как батю-инвалида одного оставить? Ему даже до лавки дойти трудно, не то что по хозяйству — дровец наколоть, с готовкой, с постирушками справиться в одиночку. Да и вообще: один, без Коли, совсем заскучает.

Теткин пометался было, но потом решил твердо: черт с ним, пока ведь главное — взять инженерные науки, математику, физику, все одно пригодятся. Остался в своем железнодорожном. На втором курсе до него дошел слух, что в Бауманском училище есть самодеятельный авиационный кружок. Сходил туда, пригляделся, чем занимаются, решил, что они у себя не дурнее. Образовали научный кружок по изучению авиационных проблем. Всех проблем, понятное дело, не решили, но по вечерам в кружке на занятиях жадно брали знания от приглашаемых молодых спецов из ЦАГИ, из Авиатреста, ходил даже старый летчик Бубнов, делился впечатлениями. Но больше Коля брал в одиночку, сам, подгребал под себя знания, собирал по крупицам все что мог…

Через год в мастерских института построили первый планер, на смотре в Коктебеле заняли почетное предпоследнее место. Все старались, когда планер строили, но все же знали: это работа прежде всего Кольки Теткина. Когда же в ректорате пошел разговор о будущем дипломе, он взмолился, чтобы его направили не по железнодорожному профилю, на паровозостроительный завод, а в любое авиационное КБ. И хотя надежд особых не было, что примут, но бумажку ему все-таки сочинили, и Томилин его не отверг.

Студент долго ждал у трамвайного кольца Щепкина. Даже подумал, не разминулись ли? Но летчик наконец появился в воротах, шагал вяло. Уже по походке Николай понял, что снова, видно, день пустой. Но оказалось, нет, не пустой.

Даниил Семеныч сел рядом, нехотя вынул из кармана тетрадь. Протянул, буркнул:

— Читай! Я там скопировал!

Николай в полутьме чиркал спичками, ломал их, читал в их неверном свете выписку из канцелярского дела. Там было всего две фразы: «9 февраля с. г. От проектанта Шубина М. Я. принят комплект чертежей и пояснительная записка по проекту гидроаэроплана». И дальше: «20 апреля с. г. Комплект чертежей и пояснительная записка по проекту гидроаэроплана возвращены проектанту Шубину М. Я.».

— Что же я Томилину скажу? — вздохнул Николай. — Столько времени угробить, а на что? Это все, Даниил Семеныч?

— Нет, не все, — сказал тот. — Я год забыл поставить. Одна тысяча девятьсот четырнадцатый.

Когда расстроенный Теткин явился на службу, навстречу ему по лестнице сбежал Томилин. Николай, стараясь не глядеть на него, показал выписку. Тот взглянул мельком, буркнул:

— Не так уж все это страшно. У вас блокнот, карандаш при себе? Поедете со мной!

На улице стоял таксомотор. Шофер недовольно ворчал: ехать надо было далеко, в Лефортово, там булыга вывороченная, ямины. Николай уже знал, что близ лефортовских казарм Томилин добился от Моссовета нового помещения для своего бюро, бывшие склады и контору чайной фирмы Высоцкого. Там шла перестройка, и новое здание обсуждали уже на все лады.

Юлий Викторович, несмотря на тряску и резкие гудки, сидя в таксомоторе и навалясь на плечо студента, задремал. Только теперь Николай разглядел, как он утомлен и бледен; на твердом подбородке белела седая щетинка, под глазами желтели круги, веки воспалены.

Таксомотор отпустили, не доехав до места, дальше было не проехать. Навстречу им по доске, проложенной над траншеей, уже бежал прораб, молодой человек в спецовке и кепке. В траншее шуровали лопатами землекопы с голыми, загорелыми спинами. С полдюжины телег-грабарок отвозили грунт; штабели красного кирпича, чугунные трубы, доски, оконные рамы — все это громоздилось в рост человека. Рабочих здесь было множество, по мосткам в верхние окна склада вереницей тянулись подносчики с «козлами» за спиной, размеренно тащили наверх кирпичи…

Прораб начал весело объяснять ход работ, но Томилин прервал его, пошел смотреть все сам, бросил Теткину:

— Будете записывать!

Здание было огромное, да это и понятно: чай фирмы Высоцкого прежде был известен по всей России, торговлю вели с размахом. Два нижних этажа и подвалы занимали склады, верхний — контора. Но сейчас здесь уже ничего не осталось от прежних владельцев, кроме еще не закрашенной надписи.

И Теткин, и примолкший прораб с трудом поспевали за Томилиным. Они прошли через пролом в стене в нижний этаж. Потолки между ним и вторым были выломаны, от этого образовалось огромное и высокое помещение, похожее на фабричный цех. Две колонны еще в опалубке уходили вверх, подпирая балки свода. Там же, наверху, с подмостьев рабочие навешивали рельсы для будущего такелажного крана.

Томилин снял пиджак, отдал его бесцеремонно Теткину, засучил рукава, открыв худые мускулистые руки, полез в провал вниз, в подвалы. Ковырял стены, простукивал молотком кладку, измерял ее рулеткой. Вылез, поморщился:

— Почему не забили подвалы бутовым камнем? Вы представляете, какая будет нагрузка? Здесь мы поставим динамические весы, да еще на них грузить будем — тонны!

— Не успели… — сказал прораб.

— Запишите, Николай Николаевич, не успели!

Летел дальше.

— Проемы для вентиляции не пробиты! Запишите!

— Фундаменты под станки залиты с нарушением габаритов! Этот, этот и этот! Всего три! Запишите!

— Почему заложена эта ниша? Здесь по проекту будет стоять малый компрессор аэродинамической трубы! Запишите!

Только когда поднялись на третий этаж, Томилин отпустил взмокшего прораба. Он с удовольствием оглядел просторное пустынное помещение и сказал:

— А здесь будем работать мы! Представляете, Николай Николаевич, шорох ватмана в тишине, над каждым кульманом переносная лампа на кронштейне и — работа!

— А что будет внизу? Цех какой-то?

Томилин пососал задумчиво погасшую трубку, усмехнулся:

— Не так давно один не очень умный деятель авторитетно изрек: «Самолет не машина, рассчитать его как инженерное сооружение нельзя, воздушную нагрузку никогда не удастся определить точно!» Я хочу быть совершенно автономным и ни от кого не зависеть! И мне в этом пошли навстречу… То, что мы просчитаем здесь, будет построено в опытном образце, испытано и подтверждено там! — он ткнул черенком вниз. — А уж потом можно будет отдавать и на съедение жрецам из ЦАГИ! То, что им будет уже не по зубам! Вы печатать умеете?