Сто братьев - Дональд Антрим
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Даг.
Снова тот же голос, что окликнул меня у серванта. Голос Шеймуса. Он не спал.
– Славный раш, Даг. Некрасиво свалился под конец, зато не упустил тарелку. С таким настроем на матчах и побеждают. – Он протянул мне большую руку. – Рад видеть, что ты готовишься к воскресному матчу против «Епископальных священников».
– Мы их сделаем, – сказал я.
– У тебя тут серьезный фрикционный ожог, Даг, – заметил Шеймус. – Надеюсь, это не игровая рука.
Он был прав. После падения все предплечье покраснело. К счастью, рука действительно была не игровая. Стоило заметить красноту, как пришла и боль.
– А что у тебя с лицом, Даг? Похоже на фингал под глазом. Ты не ударился о стул?
– Меня пнули.
– Не повезло, – сказал Шеймус. – Кто тебя пнул? Возьмем его в команду.
– Хайрам.
– Хм. В свое время Хайрам превосходно доносил мяч до зачетной зоны, но сейчас он слабоват для контактного спорта. – Шеймус помолчал, видимо в знак уважения к подвигам нашего мудреца на поле. Наконец он объявил: – Все мы стареем и умираем.
Вот зачем он об этом за столом?
– Как по-твоему, ты прожил хорошую жизнь? – спросил я брата. – В смысле, если пришло твое время, если сейчас у тебя найдут смертельную болезнь или ты упадешь с высоты, как думаешь, ты бы гордился всем тем, что сказал и сделал?
– Да, – объявил он; потом, похоже, задумался. – Но и нет. Как бы и да и нет. Как и у всех.
Я промолчал. Потом Шеймус сказал что-то еще, но я не разобрал из-за застольного гвалта. Гомон сотни мужчин за едой усиливался хорошей акустикой помещения. Высокие своды отражали звук во все стороны. В разгар ужина, когда вилки и ложки звенят о тарелки, трудно определить направление и расстояние до источника звука, особенно до голосов, которые словно на миг выплывают, возбужденно провозглашают что-то смелое безо всякого контекста («Я знаю о вращательной манжете все!» – услышал я восклицание, и еще кто-то спросил: «Но серьезно, что имел в виду Максвелл, когда сказал: “Бог над нами?”») и сливаются с шумом и гамом.
– Ты слышал? – спросил я Шеймуса.
– Что?
– Эхо?
Мы прислушались, но звук – чей-то приглушенный плач, тихий-тихий, – уже пропал.
– Постарайся до воскресной игры бегать по три захода с двадцатью ускорениями, Даг.
– Обязательно.
Мне хотелось снова услышать плач. Он не вернулся. В воздухе над дубовым столом юркнула черная летучая мышь, которую загонял один из тройняшек, но поймал он только сервировочные подложки. Люди не садились на предназначенные им места. Снова залаял доберман – он выбрался из-за шкафов и нервно метался вокруг стульев. Видимо, засек летучую мышь. Кто-то в толпе предложил открыть окна для мыши. Или мышей. Братья отставили тарелки и приступили к делу. Некоторые из высоких окон закрашены наглухо, но большинство – нет. Одно во главе стола отпер и потом с немалым трудом поднял Брайс. Ему в самом деле пришлось поднапрячься. Древнюю раму перекосило, прогнившее дерево от движения жутко скрипело. Другие окна поддавались так же тяжело, но вот в библиотеку ворвался ветер. Он подхватил страницы манускрипта со стола под африканскими масками. Бумага закружилась в воздухе в центре помещения, пес это увидел и стал взбудораженно носиться кругами, круг за кругом под парящими белыми листами, глядя, как это огромное конфетти опускается и страница за страницей планирует на пол вокруг Стрелка.
Пришло то время вечера, когда все идет наперекосяк и каждый сам за себя.
– Ужин стынет! – крикнул Джеремайя тем, кто открывал окна. Пес, учуяв мясо, бросил бумагу и потрусил через библиотеку к столу.
– Привяжи своего зверя! – бросил кто-то в сторону места, закрепленного за Чаком. Оно было пустым, потому что Чак, прихватив бутылку скотча, перебрался за угловой столик к Леону, Беннету и Солу.
Вокруг бродили неприкаянные братья без мест. Близнецы предсказуемо собрались ввосьмером. Клея, Сета, Видала, Густава и Джо выселили с их законных стульев. Стоял пустым стул юного Джереми – парень остался лежать на спине на лиловом диване с закрытыми глазами, так и не оправившись после нападения Филдинга. У меня возникло такое чувство, будто эта драка произошла много лет назад. Но это было совсем недавно. Который вообще час? Я не осмелился спрашивать. Я вроде бы упоминал, что подобный вопрос может привести к драке. Сет и Видал торопливо обежали стол и схватили оставшиеся пустыми стулья Сэмюэла и Скотта. Тройняшки лишились мест из-за Ральфа, Льюиса и Рода, пока гоняли летучих мышей. Шум становился только громче. Глаза добермана Стрелка поблескивали, слезились. Фрэнк сидел с несчастным видом. Наша корейка исчезала на глазах.
– Уже за десять, – произнес мужской голос рядом.
Я и не заметил, что задал вопрос вслух. Конечно, в царящем вокруг хаосе проще заговорить без собственного ведома, проронить походя сокровенные мысли – и быть услышанным.
– А, да мы всегда садимся за стол поздно, – сказал я, глядя, как мужчины, лишившиеся мест, исступленно носятся туда-сюда вокруг дубового стола, словно играя в «музыкальные стулья». Многие держали в руках тарелки.
Время от времени кто-нибудь говорил: «Ты сидишь на моем месте» или «Прошу прощения, здесь занято?»
Один за другим мечущиеся братья расселись. Джошуа протиснулся боком между Фостером и Эндрю, наклонился к середине стола и зажег свечи длинными кухонными спичками. Из рук в руки переходили декантеры, пока не опустели. Тех, кто уже успел пропустить стаканчик-другой, было просто отличить. Эти шумели больше всех. Широкие загадочные улыбки на раскрасневшихся лицах, восторженные голоса разносятся на весь зал, пока они перекрикиваются через огромный стол.
– Люблю тебя! Ты мой брат! – завопил Льюис Дензилу, а тот, отвечая на тост, воскликнул:
– Ты тоже мой брат, и я люблю тебя, как только можно любить брата!
Тем временем за стульями метался пес, возбужденный и голодный.
– Ко мне, песик, – позвал кто-то, и прежде, чем кто-нибудь успел возразить, Стрелку бросили кусок корейки. Кусок мяса взметнулся по закрученной параболе в самую тьму и скрылся над люстрами, а потом вернулся в поле зрения и на свет, шлепнувшись на ковер у лап Стрелка. Тот вцепился в подачку поблескивающими от слюны зубами.
Практически все ели. В меню были тушеная свиная корейка, горошек (не консервированный), картофельный гратен в укропном соусе, восхитительная запеканка с кабачками и баклажанами, дикий рис для вегетарианцев, булочки на подносах из фольги и салат с латуком и огурцами. Что будет на десерт, держалось в тайне, и я, как всегда, надеялся на кокосовый пирог. Я еще ничего не положил в тарелку. За столом кто-то постучал ножом по бокалу – пришло время объявлений перед ужином.
Дзинь. Дзинь.
Братья оторвались от тарелок. Кевин поставил свой бокал и отложил нож для масла, потом начал:
– У меня краткое объявление. Позволите минуточку вашего внимания? Прошу прощения? Я могу сделать объявление? Сегодня после ужина состоится собрание братьев, которых заботят протечки и отваливающаяся штукатурка в библиотеке. Как некоторым из вас известно, потолок над «Философией сознания» давно подтекал, но тут случилась масштабная протечка. Водой уничтожено от семидесяти до восьмидесяти процентов «Теории познания». В крыше появляются новые щели, из-за них происходит вспучивание на многих участках стен, а также разрушение всего потолка. Когда начнет идти снег, можно ожидать худшего, а снегопад, напомню,
