Гранатовые джунгли - Рита Мэй Браун

- Молли, давай я тебя отвезу домой. Я не против.

- Спасибо, но я бы хотела пройтись. Звучит неприлично, но я правда хотела бы. Высадишь меня на площади Вашингтона?

Я читала в какой-то книжонке, что площадь Вашингтона - центр Виллиджа, а Виллидж - центр гомосексуальности. Ральф высадил меня прямо перед аркой. Он подарил мне свой адрес, поцелуй, бодрое «пока» и уехал в облаке углекислого газа. Я едва удержалась, чтобы не позвать его назад и не сказать, что я ни черта не знаю в этом чудовищном городе, и почему бы ему не переехать в Нью-Йорк и не стать моим другом?

Температура была градусов тридцать{39}, и все, что на мне было - тонкая куртка с водолазкой под ней, плюс 24 доллара 61 цент в кармане. Площадь Вашингтона не была сплошь заполнена голубыми, как я надеялась. Я пошла по Пятой Авеню, стараясь не расплакаться. Во всех направлениях встречались лица, и ни одного из них я не знала. Люди толкались, спешили, и никто ни разу не улыбнулся. Это был не город, а какой-то филиал ада, неоновые Висячие Сады, отраженные в моем мозгу. Но ад это или не ад, больше нигде для меня нет места, так что это место будет моим.

Я дошла до Четырнадцатой улицы. Бешеные покупатели, несущиеся за «Мэями» и «Кляйнами», чуть не растоптали меня. Я повернулась назад, к площади, там хотя бы было тише. Вечерело, моросил кислотный дождик. Я уже чувствовала, как отравленный воздух спекается в моих ноздрях, и глаза горят от дыма. Когда кончился декседрин, голод наехал на меня, как грузовик, но я боялась тратить деньги на еду. Я знала, что тогда не смогу ничего потратить на жилище. Видно, мне оставалось свернуться у фонтана в парке и замерзнуть до смерти. Руки у меня начали трескаться и кровоточить от того, что я тащила чемодан на холоде. Пальцы ног заледенели. Носков у меня не было. Кто же во Флориде ходит в носках? Сквер была пустынной, не считая нескольких парочек, которые прогуливались, и пьяных за столиками, расставленными в шахматном порядке. Ну и какого черта мне теперь тут делать?

Я направилась к Нью-Йоркскому университету и оглядывала здания, смутно догадываясь, что здесь какой-то институт. Может быть, я смогла бы пробраться туда и поспать. Я подошла к главному входу, но там было заперто. Тогда я быстро зашагала к боковому входу на площади Университета. Эта дверь тоже была закрыта. Что ж, придется всю ночь бегать вокруг, чтобы согреться. Обернувшись, я увидела поломанный «гудзон». Блеклого черно-красного цвета, сплющенный спереди, с колесами уже без шин, он застыл перед кофейней «Полным-полно орехов»{40}. Для меня он был прекрасен -  это было жилище.

Я подошла, чтобы залезть на заднее сиденье, но обнаружила, что оно занято, а переднее было свободно, и руль выломан, чтобы не мешал. Я открыла дверь и скользнула внутрь. Молодой человек на заднем сиденье, покраснев, приподнял шляпу.

- Добрый вечер, мэм. Собираетесь разделить со мной это жилище?

- Если не возражаете, то да.

- Не возражаю, - он снова надвинул шляпу на глаза, натянул тяжелый пиджак на плечи и заснул.

На следующее утро я проснулась от того, что он наклонился над передним сиденьем и растолкал меня.

- Эй, крошка, подъем! Надо выбираться отсюда. Пора подсуетиться.

Я села и увидела его при свете. У него были самые длинные ресницы, какие я видела в жизни. Кожа у него была цвета кофе со сливками, а глаза ясные, темно-коричневые. Над полными красными губами щетинились бодрые усы. Короче, парень был отпадный. Я пыталась вспомнить, где я, и выяснить, не отвалились ли мои конечности от холода.

- Пошли. Хватай чемодан и пойдем в «Орехи». Там есть сестричка, которая накормит нас бесплатно. Поднимайся!

Кучки сонных студентов спешили на занятия к девяти часам. Вращающаяся дверь в «Орехах» вертелась, как юла, и я так устала, что дважды совершила полный оборот, прежде чем смогла войти. Мы сели у стойки в дальнем углу, и официантка в синей форме принесла нам кофе и пончики. Она написала фальшивый счет и подмигнула моему соседу по комнате:

- Завел новую подружку, Келвин?

- Нет, я же не гуляю с подружками, - он подмигнул ей в ответ.

Я посмотрела на него благодарным взглядом.

- Ты что, голубой?

- Ну, не сказал бы, что я голубой. Я бы сказал, что меня заколдовали.

- Меня тоже.

Он с облегчением вздохнул и улыбнулся.

- Это хорошо. Я боялся, что ты какая-нибудь правильная девица, которой нужен аборт. Тогда мне пришлось бы о тебе позаботиться.

- А ты всегда заботишься о результатах бесконтрольной гетеросексуальности?

- Постоянно.

- Видно, у тебя не получается так заботиться о себе, если ты спишь в этой машине.

- Экономит квартплату. Вообще-то тебе повезло, что ты застала меня дома этой ночью. Обычно я сплю в доме у того, с кем иду домой. Завтрак тоже можно получить таким образом. Но ты лучше не очень-то рассчитывай на это. Лесбиянки не подбирают друг друга на улице. Я знаю пару баров, которые мы можем попробовать этой ночью, и, может, тебе повезет. У тебя не должно быть проблем, ты красивая и молодая, а это два бесценных достоинства.

- Если с тобой то же самое, я думаю, что обойдусь.

- Понятно. Только по любви.

- М-м... ну да.

- Хочешь дальше спать в машине и отмораживать себе задницу?

- Нет.

- Тогда лучше бы тебе подсуетиться, дорогуша, - он подтолкнул меня под локоть.

Остаток дня Келвин показывал мне метро, как спланирован город, и как таскать еду из супермаркетов, кондитерских, даже у продавцов сосисок на улицах. Мы прошли весь Виллидж, и он знакомил меня с людьми на улицах - хорошо одетые нелегальные курьеры, проститутки и несколько мелких торговцев наркотиками, то здесь, то там. Мне они понравились. Они были единственными, кто мне улыбался.

- Молли, у тебя есть деньги?

- 24 доллара 61 цент.

- Если ты не собираешься торговать собой, крошка, ты не получишь комнаты за эту мелочь. А я вот знаю, как тебе легко заработать сотню долларов за полчаса, и трахаться не придется, даже одежду не нужно снимать. Берешься?

- Сначала скажи, что за дело.

- Есть тут такой Ронни Рапапорт, грейпфрутовый маньяк. Этот парень кончает от того, что его обстреливают грейпфрутами.

- Да ладно тебе, Келвин!

- Точно, не вру. Все, что тебе надо делать - прийти к нему и пошвыряться в него грейпфрутами, и он заплатит тебе сто долларов наличными. Видишь ли, вся штука в том, что ему каждый раз нужны разные люди. Жаль, я бы ходил туда каждый вечер и швырял в него желтые шарики.

- Как он может себе это позволить?

- Говорят, его старикан владеет большим универмагом где-то в Квинсе. Кто знает... Ты готова?

- Всегда готова.

- Что, в вашей группе поддержки тоже так говорили?

- По-моему, все так говорят.

- А ты была в группе поддержки?

- Не-а. Я только встречалась с одной из них.

- Ого! Я когда-то встречался с футболистом.

- Значит, мы с тобой просто панамериканские гомосеки.

Келвин смеялся и приплясывал всю дорогу до красной телефонной будки, заполненной ежедневной коллекцией бумажек, окурков и свежей мочи. Он позвонил Ронни, и сделка была утверждена. Сегодня вечером он был готов.

- Старик Ронни чуть не кончил прямо у телефона, когда я сказал ему, что тебе восемнадцать, ты красива, и все прочие прелести.

- Класс, может, он прибавит мне за возраст.

- Плохо, что он мужчина, для тебя, в смысле. Может, если бы это была женщина, тебе было бы веселее, если понимаешь, о чем я.

- По-моему, даже Грета Гарбо меня бы не развеселила, если бы мне пришлось пуляться в нее цитрусами.

У Ронни был огромный дуплекс на Гудзоне. На потолке были лампы дневного света, а мебель была дорогая, из хромированной нержавеющей стали. По виду его нельзя было сказать, что он увлекается грейпфрутами. Он не носил никакой такой фруктовой символики на шее, и на рубашке у него не было вышитых семечек. Он пожал мне руку и проводил в комнату рядом. Келвин ждал в большой гостиной и ел груши. Я вошла в другую огромную комнату, которая была похожа на студию фотографа, только она была совсем голая, не считая гигантской кучи грейпфрутов, сложенных горкой, как пушечные ядра. Ронни снял одежду. Он был хорошо сложен, мускулист, посередине его груди был клок кудрявых волос. Он прошел в другой конец комнаты и встал там, дрожа. Не хватало только, чтобы в дверь ворвалась Кармен Миранда{41} в огромной шляпе с бананами. Видя мое замешательство, он мягко сказал:

- Окей, милая, я готов.

И вот я взяла грейпфрут и бросила в него. Черт, промазала! Он расплющился по стене. Это будет труднее, чем я думала. Я взяла другой и прицелилась как следует. Хлюп! Я попала прямо по центру. Он взвизгнул от восторга, и у него сразу обозначился стояк. Неплохо. Люблю чем-нибудь пошвыряться. Теперь я старалась попасть в Ронни, и метила в его член. В яблочко! Ему понравилось. Прицелилась в левое плечо. Только задела. Я начала грейпфрутовый обстрел, как артиллерия Стоунволла Джексона при Манассе{42}. Бум, шлеп, хлюп! Ронни подвывал, как раненый пес, и я бросала грейпфруты даже с большей силой, сосредоточившись на его бедрах и покрытом мякотью стволе. Я пошла уже на последний кругу и начинала тревожиться, что мне может понадобиться еще, чтобы довести его до кондиции. Но Ронни знал себя хорошо, и когда я взяла один из оставшихся четырех грейпфрутов, он выгнулся, как арка, покрытая липкой жидкостью, и осел на пол куском изнуренного удовольствия. Чувство у меня было такое, будто я в одиночку выиграла битву в Арденнах{43}. Я подошла, чтобы помочь ему встать.