Зимняя жертва - Монс Каллентофт

— То есть они живут в прошлом?

— Что-то вроде того.

— Вы говорите о последователях Асатру?

— Я бы не стал это так называть. Скорее, мы говорим сейчас о древнескандинавской истории.

— Вы знаете, где можно найти этих людей?

— Я не знаю никаких конкретных сообществ. Они меня никогда не интересовали. Но безусловно, они есть, и такие ненормальные приходили меня слушать. На вашем месте я начал бы с поисков в Интернете. Чем глубже они погружены в историю, тем больше технически продвинуты.

— И вы уверены, что никого не знаете?

— Никого конкретно. На моих публичных лекциях не составляется списков слушателей. Это как кино или концерт. Люди приходят, смотрят, слушают и уходят.

— Но вы знаете, что они технически продвинуты?

— Разве не все подобные люди таковы?

— А среди ваших студентов здесь, в университете?

— Здесь таких нет. И Мидвинтерблот — лишь отдельный эпизод в общей картине.

С этими словами профессор поднимает руку, которую до сих пор прятал под столом, и проводит ею по щеке. Малин видит страшные зигзагообразные раны, покрывающие тыльную сторону кисти.

Профессор, будто придя в себя, снова опускает руку.

— Вас кто-то поранил?

— Да, у нас дома кошки. Одна из них играла весь день, пока мы занимались друг другом. Мы отвезли ее к ветеринару. У нее в мозгу обнаружили опухоль.

— Сочувствую, — вздыхает Малин.

— Спасибо. Кошки как дети для нас с Магнусом.

— Думаешь, он соврал насчет руки?

Голос Зака еле слышен в продуваемом ветром туннеле между домами.

— Я не знаю! — кричит Малин.

— Думаешь, нужно проверить?

— Можем подрядить кого-нибудь быстро навести справки.

Звонок мобильника заглушает ее голос.

— Черт!

— Оставь, пусть звонит. Перезвонишь из машины.

Она перезванивает Юхану Якобссону, когда они проезжают мимо «Макдоналдса» у кольцевой транспортной развязки в районе Рюд. Ей наплевать, что жена Юхана, вероятно, укладывает детей и звонок может помешать им уснуть.

— Юхан Якобссон.

Дети шумят где-то на заднем плане.

— Это Малин. Звоню из машины Зака.

— Да, — говорит Юхан. — Я не нашел никаких конкретных сект, но слово «Мидвинтерблот» мелькает на многих сайтах. В основном на форумах, где…

— Мы все это знаем, что-нибудь еще?

— Именно это я и хотел сообщить. Кроме форумов, я вышел на сайт — его владелец называет себя шаманом, — посвященный сейду.[31] Это что-то вроде древнескандинавского колдовства, и Мидвинтерблот значится там как ежегодный обряд, который сейд предписывает совершать в феврале…

— Я слушаю.

— Далее я вышел на одно дискуссионное сообщество в Сети, посвященное сейду.

— О’кей.

— Там не так много членов, но модератор сообщества, который указал свой домашний адрес, живет тут неподалеку, возле поселка Маспелёса.

— Маспелёса?

— Именно, Форс. Всего в нескольких милях от места преступления.

— Думаешь, нам следует его сегодня вечером допросить?

— Всего лишь потому, что у него есть страница в Интернете? Полагаю, это может подождать до завтра.

— Ты уверен?

— У верен или нет… Ты хочешь направиться в Маспелёсу прямо сейчас?

— Можем съездить.

— Малин, ты с ума сошла! Поезжай домой, к Туве.

— Ты прав, Юхан. Это может подождать. Займемся этим завтра.

Поверхность кухонного стола холоднее ее ладони, но Малин чувствует тепло.

Сейд.

Древнескандинавская магия.

Отверстия на стекле, до сих пор неясно откуда.

Есть ли какая-то связь?

Асатру.

Зак сначала смеялся, а потом на его лице появилось выражение неуверенности. До него словно дошло, что, если можно вывесить голого человека на дереве в трескучий мороз, значит, могут существовать и «чокнутые», строящие свою жизнь по канонам древней мифологии.

Но необходимо пройти по всем следам, заглянуть под каждый камень, который может скрывать под собой нечто, имеющее отношение к делу. Сколько расследований зашло в тупик оттого, что полицейские замыкались в рамках одной, своей собственной теории. Или, что еще хуже, влюблялись в нее.

Малин съедает несколько хрустящих хлебцев с нежирным сыром, потом садится за письменный стол и начинает обзванивать бывших сотрудников социальной службы в Юнгсбру.

Часы на мониторе показывают двенадцать минут десятого, еще не поздно.

В зале записка от Туве:

Я у Филиппы, готовлюсь к завтрашней контрольной по математике. Дома буду не позднее десяти.

По математике? Разве не по географии? У Филиппы?

По телефонам никто не отвечает. Она оставляет сообщения — имя, номер и по какому делу. «Позвоните мне сегодня или завтра рано утром, сразу же, как получите это сообщение». Чем может быть так занят народ в понедельник вечером?

Хотя почему бы и нет? Театр, кино, какой-нибудь концерт в консерватории, кружки, тренировки. Все те вещи, к которым прибегают люди, чтобы отогнать скуку.

По номеру Марии Мюрвалль отвечает автомат: «Обслуживание этого абонента прекращено». Никакого другого в списке нет. Половина десятого.

После тренировки Малин чувствует усталость. Когда мускулы растут, они протестуют и вибрируют. А после встречи в университете мозг словно в тумане.

Может, хоть ночь будет спокойной? Ничто так не отгоняет кошмары, как физические нагрузки и умственные усилия. Тем не менее покоя нет, на душе тревожно. Она чувствует, что не может больше находиться в квартире, несмотря на холод снаружи.

Малин вскакивает, надевает куртку, по привычке застегивает кобуру и снова покидает дом. Она идет вверх по Хамнгатан, к площади Фильбютерторгет, и далее в сторону замка, кладбища, где покрытые снегом монументы охраняют тайны своих владельцев. Малин смотрит в сторону кладбищенской рощи. Иногда она ходит туда, чтобы любоваться цветами. Пытается ощутить присутствие мертвых, услышать их голоса, представляет себя супергероем, наделенным фантастической силой, преодолевающим власть трех измерений.

Свист ветра.

Тяжелое дыхание мороза.

Малин замирает.

Обвисшие дубы. Мерзлые ветви застыли в воздухе, как черный дождь.

У ее ног горит несколько свечей. Венок серым кольцом лежит на снегу.

«Вы здесь?» — мысленно спрашивает она.

Но все тихо, пусто и неподвижно.

«Малин, я здесь», — слышится ей.

Мяченосец?

А вечер убийственно холоден и суров. Покинув рощу, она идет вдоль кладбищенской стены и далее, через Валлавеген, вниз, в сторону водонапорной башни и инфекционной клиники.

Мимо квартиры родителей.

«Ты хорошо поливаешь…»

Там что-то не так. В окне квартиры виден красноватый свет. В чем дело?

Я никогда не забываю потушить.

20

Она входит в подъезд и включает свет.

Достает мобильный, набирает домашний номер родителей — кто бы ни был там, наверху, звонок собьет его с толку. Но, собираясь нажать кнопку вызова, она вспоминает, что родители отключили телефон.

Не вызывая лифта, Малин как можно осторожнее ступает в своих ботинках от «Катерпиллар». Три пролета вверх. Она чувствует, как потеет спина.

Дверь не взломана, ничего подозрительного.

Но через глазок сочится свет.

Малин прикладывает ухо к двери и прислушивается — тишина. Она заглядывает в щель почтового ящика: кажется, свет идет с кухни.

Она берется за дверную ручку.

Вытащить пистолет?

Нет.

Дверь скрипит, когда она тянет ее на себя. Из родительской спальни доносятся приглушенные голоса.

Потом все смолкает, но она различает, как там кто-то шевелится. Они ее слышали?

Малин резко открывает дверь в спальню.

Туве на зеленом покрывале возится с джинсами, пытаясь застегнуться, но пальцы не слушаются.

— Мама…

На другом конце кровати тощий длинноволосый парень натягивает черную футболку с эмблемой тяжелого рока. У него неправдоподобно белая кожа, как будто никогда не знавшая солнца.

— Мама, я…

— Ни слова, Туве, ни слова.

— Я… — вторит парень ломающимся голосом. — Я…

— И ты тоже молчи. Молчите оба. Одевайтесь.

— Но мы одеты, мама.

— Туве, я тебя предупредила.

Малин выходит из спальни, кричит, закрывая за собой дверь:

— Выходите оба, когда оденетесь!

Хочется кричать и кричать, но зачем? Нельзя же сказать: «Туве! Ты появилась на свет случайно — просто порвался презерватив. Хочешь повторить мою ошибку? Ты думаешь, это весело — стать матерью в твоем возрасте, даже если ты любишь своего мальчика?»

В спальне шепот, хихиканье.

Через пару минут они выходят. Стоя посреди зала, Малин указывает на диваны.

— Туве, садись сюда. А ты кто такой?