Почему мы болеем. Откровенный разговор биолога с верующими и неверующими - Ольга Сорокина

Как-то с друзьями из джиперской тусовки (это люди, любящие езду по бездорожью) отвозили вещи в достаточно отдаленно расположенный детский дом, куда по весенней распутице не могли проехать обычные машины. Сейчас многие стараются облегчить жизнь детей, живущих в казенных детских учреждениях, люди стали сострадательнее. Заранее разузнав, что больше всего надо его воспитанникам, подготовились пожарить с ними вместе шашлыки, пообщаться. Действительно, приехав, обнаружили, что материально у них есть все, что можно увидеть в среднестатистической семье. Они хорошо и по-разному одеты – я имею в виду, не во все одинаковое, а модно и даже со вкусом. У них большие светлые комнаты и хорошая кухня, и дети, на первый взгляд, производили впечатление самых обычных девочек и мальчиков примерно от 6 до 17 лет. Но вот в одной из комнат обнаружился шкаф с дверцей, печально болтающейся на одной петле. Когда спросила подросшего парнишку, который не отставал от нас ни на минуту, почему он его не починит, тот очень удивился и в откровенных выражениях дал информацию о пьющем слесаре, который уже месяц не может до них дойти. Вопрос «не пытались ли они сами завернуть три шурупа» очень его удивил и как будто даже обидел. «Мы не умеем», – сказал он кратко и отвернулся. Девочки проявили не меньше удивительной инфантильности. Когда за шашлыкамизашел разговор о том, что они из еды больше всего любят, они тоже были кратки. Оказалось, они любят «что дадут». Вам это ничего не напоминает?

Дашечка родилась не в детском доме, а во вполне благополучной полной российской семье научных работников. Родители пеклись о ней точно так же, как и о ее брате, который в свое время закончил мехмат МГУ и создал прекрасную семью. Но что-то пошло не так. Когда у нее появился малыш, родители были потрясены почти полным отсутствием у нее материнских чувств. У молодой мамы было достаточно молока, но она кормила сынишку как придется, а спать укладывала на балкон. Само по себе оно, может, и неплохо – спать ребенку на свежем воздухе – но мысли молодых были не о пользе, а о том, что своими криками младенец мешает им высыпаться, а при закрытой двери с улицы его почти не слышно. Возможно, тут сказались и последствия кесарева сечения, в результате которого он появился на свет, но в годик у малыша стали наблюдаться явные симптомы, свидетельствующие о задержке в его развитии. Возможно, невролог предупреждал Дашечку и раньше, но она все отрицала, даже когда родители случайно обнаружили выписанные ребенку препараты, которые Дашечка забывала ему давать. Через некоторое время малышу был поставлен диагноз ММД – минимальная мозговая дисфункция. При таком диагнозе решающее значение наряду с лекарственной терапией приобретают материнская любовь и внимание, ее забота, выраженная в конкретных ежедневных и ежечасных простых размеренных делах: режиме дня и полноценном питании, достаточном сне, чередовании физических упражнений и прогулок. У любого ребенка имеются огромные резервы адаптации, дайте ему только возможность их проявить. Для маленького ребенка такую возможность имеет мать, которая находится с ним рядом в режиме 24/7, т. е. всю неделю и круглые сутки. Увы, ничего этого сделано не было. Ребенок не говорил и к 4 годам, а Дашечка не работала, целыми днями висела на телефоне с какими-то нелепыми подружками, ждала по ночам своего неверного мужа, а на предложения лечить, учить ребёнка или хотя бы почитать ребенку книжку отвечала: «Он не хочет». Родители только руками разводили – и в кого она такая? (Продолжение истории следует.)

Мы вошли в эпоху страховой медицины и вместе с ней в другую реальность, наивно полагая, что кто-то что-то нам должен, и кто-то сумеет сделать за нас нашу работу и наилучший выбор – страховая компания, пенсионный фонд или самый надежный банк. В советские времена мы были, как те дети из детского дома, обуты, одеты, опекаемы и не научены серьезно заботиться о себе и своем здоровье. Нам все это «было должно» государство. Когда же мы вдруг прозрели, то кинулись к знахарям от народной медицины и ко всяческим био-, энерго– и прочим специалистам-шарлатанам и гадалкам, которые наперебой конкурируют в борьбе за наши кошельки. Оказалось, не прозрели, а наоборот, смотрим на все широко закрытыми глазами.

Правда же заключается в том, что от системы общественного здравоохранения зависит не более 5 % нашего здоровья. Это цифра, подтвержденная статистически при обследовании огромного числа людей в разных странах. Остальные 95 % – это гены и наши собственные мысли и образ жизни. Опять же даже дефектные гены, доставшиеся от родителей, – это не приговор, а некие предпосылки заболевания, вероятность которого можно собственными действиями увеличить, а можно и ослабить, и фатальное событие никогда не произойдет. Мы можем 100 раз сетовать на то, что происходит на государственном уровне, но мы должны помнить, что в отношении сохранения здоровья это всего лишь 5 %. Сто́ит ли проводить время в разговорах и жалобах, если 95 % зависит от нас? От нашей информированности, спокойной и уверенной заботы о себе и близких.

Несколько лет назад мне позвонила подружка: дескать, нам надо на работе диспансеризацию пройти, могу тебя взять с собой, пошли, вместе пройдем, чтобы не скучно было. В принципе я помнила, что есть некоторые обследования, которые надо пройти после 40, и согласилась. Опять же – почему бы бесплатно и в хорошей компании не посетить крутые медучреждения – хуже ведь не будет. Так я подумала, и все было хорошо до того момента, пока терапевт не взяла в руки листок с результатами обследования молочных желез. Она внимательно в него вгляделась, сурово на меня взглянула, потом еще раз обежала взглядом маммограмму и сказала: «Даю вам направление, вам надо срочно проконсультироваться с онкологом». Вот живешь себе, живешь, и вдруг на каком-то случайном обследовании оказывается, что жизнь дала осечку. Неделю я ходила с суровым выражением лица, как будто скопированным с лица терапевта. Решала, как позаботиться о родителях, если меня не будет, как распределить без обид между детьми дачку и гараж, и что еще можно успеть, если осталось год-два или меньше. На приеме в онкодиспансере врач заполнила мою карточку и поставила пленку на специальную подсвечивающую подставку, на которой стали видны мельчайшие детали анатомии груди. А дальше состоялся любопытный разговор:

– Вот вы медик, – сказала она, – смотрите, вы же сами все видите, что тут не о чем говорить.

– Да, медик, но я не гинеколог, профессионально не читаю маммограмму, – запинающимся голосом пробормотала я.

Дальше беседа пошла в точности по загадке «Туда-сюда, обратно, тебе и мне приятно, что это такое?», но только мне было совсем не приятно на этих все более раскачивающихся качелях. И только в конце…

– У вас ведь двое детей, вы об этом подумали? – спросила врач, прервав мои горячечные размышления. К этому времени я еще не решила окончательно, написать ли общее завещание или все расписать конкретно, что кому из детей достанется из непосильно нажитого имущества. Поэтому со стыдом дала отрицательный ответ, подразумевая в вопросе, что пора бы уж при таких анализах и позаботиться, что с детьми будет после собственной скорой смерти.

– Вы кормили их грудью? – задала врач следующий вопрос, а я печально подумала, что да, выкормила грудью, отдавала все лучшее, пестовала своих кровиночек, а теперь им придется справляться одним, без меня.

– Долго кормили? – как в тумане прозвучал следующий вопрос, и я как будто очнулась. «Какая теперь разница. Да, кормила одного поменьше, а сына почти до двух лет, пока он не стал дискутировать со мной, лежа у груди, по поводу качества получаемого молока. Тогда поняла, что делаю что-то неправильно, и закончила с этим. Но теперь-то какое это имеет значение?»

Получив еще несколько ответов по поводу родителей и наследственности, онколог заявила:

– Вот что вы ко мне пришли? А еще медик! Двое детей, длительное грудное вскармливание, в анамнезе нет онкологии у ближайших родственников, не курите, маммограмма чистая. Ходят и ходят, только время занимают – нет у вас ничего, идите отсюда!

Все это было бы смешно, если бы тысячи женщин, как и я, не жили бы недели под дамокловым мечом ложноположительных ответов при маммографии, сочиняя завещания. А все переживания спровоцировал тот факт, что я, как и большинство, включая врачей, просто не знала, что нет смысла делать маммографию раньше 40 лет, и делать ее надо в определенный день менструального цикла. Только тогда ее информативность значительно повышается, а вероятность только что приведенной ситуации и сопутствующего ей неизбежного стресса резко снижается.