Воскресный папа (СИ) - Резник Юлия

- С ума сошел? Здесь с тебя три шкуры сдерут.

Обри с сомнением покосился на меня.

- Сдерут-сдерут! – подтвердила, смеясь.

Он пожал плечами, наверное, так до конца и не поняв смысла слов. И мы, не сговариваясь, свернули с центральной шумной площади в тихую боковую улочку. Дальнейшие события навсегда врежутся в мою память. Пройдут десятки лет, а я все равно буду вспоминать о них с содроганием. Как Обри, о чем-то живо переговариваясь с Любашей, случайно задел плечом какого-то пацана. Как он улыбнулся, искренне сожалея, что так вышло. И как нас стали окружать… Что происходит, я поняла, пожалуй, последней. Когда один из мальчишек, самый рослый и крепкий, уже толкнул Обри в грудь:

- Ты че, горилла слепошарая, не видишь, куда идешь?!

- Эй! – закричала Люба, - оставьте его в покое!

- Извините, ребят, я правда увлекся. Мне очень жаль…

Но этой своре уже не нужны были извинения. Им была нужна кровь. Люба оттолкнула одного. В панике осмотрелась.

- Ребят, прекращайте. Идите, куда шли… - вмешалась я дрожащим голосом.

- А тут у нас кто? Защитница выискалась? Тебе что, наших мужиков мыло, что ты с гориллой черномазой спуталась?

- Хватит! – вмешался Обри. – Все. Ребята… Мы уходим.

Но уйти нам как раз и не дали. А дальше все завертелось с немыслимой скоростью. На Обри накинулись толпой и стали избивать. Люба бросилась с криками его защищать. А я… я как будто на секунду застыла. Но вовсе не потому, что струсила. Я не могла рисковать ребенком. Я… не… могла.

- Прекратите! – заорала я. – Полиция! Поли… - закончить мне не дали. Один из парней вырвался из эпицентра драки и что есть силы меня толкнул. Прямо под колеса движущейся по переулку машины. Я еще успела подумать – это конец. А потом удар. И все… Все.

По идее все, что происходило потом, я не должна была видеть. Да и не видела… просто слышала крики, шум. Как надо мной причитали Люба и Обри. Сирену скорой.

- Она беременна! Вы меня слышите? Нужна бригада… - говорила подруга кому-то неестественным, будто захлебывающимся голосом. Она плакала? Никогда не видела Любашу плачущей… Как больно.

А потом знакомый лязг каталки, звук захлопывающихся дверей, обрывки переговоров бригады скорой с приемником, где меня наверняка уже ждали.

И дальше только боль, боль, боль…

- Ариша?

Орлов! И ведь узнал… Даже такую узнал.

- Подруга сказала, что у нее двадцать восьмая неделя беременности…

Заминка. Или мне показалось? Каким-то чудом… чудом подняла свинцом налитые веки и, глядя ему прямо в глаза, прошептала:

- Ребенок твой. Ты… не брось, если что.

И все. Отключилась.

ГЛАВА15

Михаил

- Михаил Ильич… Михаил Ильич! Вы слышали, что она сказала?

Да… Вероятно, слышал. Просто пока не мог утрясти в голове смысл сказанных слов. И смотрел на Аришу, как дурак, наверняка теряя драгоценное время.

- В операционную! – отмер. Потом… Все потом. А пока к черту – мысли, страх. Время автопилота. Отточенных годами действий и манипуляций.

- Что будем делать? – будто сквозь вату услышал я тихий голос гинеколога, которая, едва поспевая, бежала вслед за каталкой. Хорошая баба. Уникальный специалист. Одно непонятно - чего она от меня хочет? Не сбавляя шага, я чуть повернул голову. И вот тогда с недоверием понял – услышав слова Ариши, она интересовалась… у меня, понимаете, интересовалась, кого мы будем спасать. Моего ребенка или… В затылке похолодело. Зубы свело.

- Работать по протоколу! – рявкнул я. И вроде негромко. Нет. А бегущий впереди анестезиолог все равно обернулся и настороженно на меня уставился.

По протоколу в таких случаях, как этот, первым делом спасали мать. Это правильно. Это более чем оправдано с точки зрения выживания вида. Умрет мать – не выживет и ребенок. Умрет ребенок… Мать сможет родить еще. Древний закон природы, который и теперь не потерял своей актуальности. Даже при разгерметизации самолета мать сначала должна надеть маску себе и только потом – ребенку. Потому что, если не выживет мать, у ребенка в принципе не будет шансов… Да. Так правильно. Об остальном лучше было не думать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я и не думал… В какой-то момент все постороннее будто перестало существовать. Зрение сузилось, стало тоннельным. Время, пространство – исчезло все. Органы чувств до предела обострились. Работа в составе реанимационной мульти-бригады всегда требовала дополнительной концентрации. Здесь каждый отвечал за свой участок работы, но от слаженности наших действий зависела жизнь… жизни – задача у всех была одна. Мозг работал в авральном режиме, и на это уходили все силы.

- Так, ну, девочка молодцом.

- Зажим…

- Уа…

- Ах ты ж, смотри… Дышит! Сама…

Разговоры тоже по минимуму. Все больше короткие команды. Я краем глаза отмел, как извлекли ребенка. Вытер плечом пот со лба и вернулся к своей работе. Кто-то вышел из операционной. Кто-то зашел. Мерно гудело оборудование, позвякивал инструмент.

- Ну, что? Все? Заканчиваем…

- Денёк – жесть, – пробормотал один из хирургов, отходя от стола.

Да… Жесть. Лучше и не скажешь.

- Михаил Ильич, все хорошо?

- Да.

- Мы в реанимацию переводим. Вы… здесь будете сидеть?

Я вскинул взгляд на свою сестричку. Моргнул…

- Нет. Я… сейчас встану.

Сейчас. Только немножко посижу. Или хватит? Надеюсь, ноги уже могут идти?

- Я и не знала, что Арина Германовна в положении. А вы?

Отрицательно мотнул головой. Растер ладонями лицо, спустился на шею.

- Нет. Я тоже… не знал.

- График дежурства придется перекраивать. Она как раз должна была завтра заступать.

- Да… Я перекрою.

- Михаил Ильич, с вами точно все хорошо?

А вот это уже взбесило. Я резко встал.

- Все хорошо! Что ты тут панику разводишь, Кирилловна? Я, если что – у себя.

И вышел. Как добрался до кабинета – не помню. Тяжело опустился в кресло. Взялся за проклятый график, перечеркивая фамилию Ариши, а вместо нее указывая свою. Но в какой-то момент просто отбросил ручку и, спрятав в ладонях лицо, сделал яростный вдох.

Чем я, мать его так, занимаюсь?! Когда там… Там!

С удивлением отметив, как трясется рука, потянулся к стационарному телефону. Где-то у меня был справочник, но я не мог его найти и только бестолково открывал и закрывал ящики стола. А когда уж совсем отчаялся – телефон зазвонил сам.

- Орлов!

- Михал Ильич, это Кайдалова. Я… кхм… взяла на себя смелость сообщить, что вашу девочку перевели в детский корпус. Она в реанимации новорожденных… Все хорошо.

Пока я пытался в своей голове сложить воедино такие понятия «как ваша девочка» и «реанимация новорожденных», Мария Викторовна неловко продолжила:

- Подумала, что вам нужно знать.

- Да. Конечно. – Пауза, и тихое: - Как она? – вдогонку.

- А вы приходите, сами посмотрите. Поди, вас не прогонят. А контакт тело к телу ребеночку ой, как нужен.

Я кивнул, совершенно не думая о том, что Кайдалова этого не увидит, и сбросил вызов. Наверное, я должен был реагировать как-то иначе, но я совершенно не был готов к этим Аришиным:

- Ребенок твой. Ты… не брось, если что.

Мой… Ребенок мой. Ну, не бред ли? Я предохранялся, да и вообще тот раз был таким странным, что в какой-то момент я решил вообще его не засчитывать, так сказать, в общем зачете. А тут… Может, она это от отчаяния ляпнула? Из страха? Или вообще перепутала меня с кем-то. Что совсем не удивительно в том состоянии, в котором находилась Ариша. Я, допустим, до сих пор не понимал, как она тогда пришла в себя? И скорики наверняка не понимали тоже. Этого в принципе не должно было случиться. Ей столько лекарств ввели, что… В общем, нереально это было, и все тут. Не видел бы своими глазами – в жизни бы не поверил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Михал Ильич!

- Да?

- Там родственники Арины Германовны вас просят. И от Алферова звонят. Дурдом.

- Я сейчас выйду.

Аришину родню я узнал сразу. Хоть и видел их только однажды. Надежда Семеновна вскочила с обитого синим дерматином стула и помчалась ко мне навстречу: