Дневники - Неизвестно

24. [VI]. Среда.

Погодин, хмурый: “6 гигантских танков спасли Ленинград. Это те, которые ходили на парадах. А больше не было. Харьковский тракторный — 40% нашей танковой промышленности — погибло”. Но и все хмурые, ибо напечатаны итоги войны и утром сообщили “отступили на Харьковском направлении”. Так как в сообщении Информбюро брошена фраза о возможных неприятностях, Комка сказал:

— Впервые предсказание Информбюро сбылось.

Сборы на Акташ.

Письмо Щербакову и переделка статьи для “Узбекистан—Ленинграду”.

Сценарист “Туляков”, человек изжеванный кинематографией, но настойчивый. Впрочем, от кинематографистов только и остается в конце концов одна настойчивость. Между прочим, Радыш72 сказал, что Лукову поручено ставить “Московские ночи”73. Теперь мне кажется понятной сухость Погодина. Он стеснялся? Ему казалось, что он обижает меня, беря Лукова. Или мнение слишком тонко?

98

Тамара и Гусевы смотрели “Улан-Батор”. Погодин сказал: — На эту тему я видел только одну еще худшую картину: “Амангельды”.

25. [VI]. Четверг.

Ложусь спать, с тем чтобы встать в 6 часов утра и идти на Акташ.

25—26—27/VI.

Акташ. Водопад. Костер из ореховых деревцов. Купались. Альпийский луг. Желтые шиповники. Разведка — штольня, столбы из водопроводных труб, глиняные домики, начальник разведки, прораб, десятник. Санаторий. Больные — раненые в синих пижамах. Идем по жаре. Но всего душнее в [нрзб.]. Плотник-казах, в костюме из мешка. Рядом узбек в халате, перекроенном из шинели. Ссора. Какой-то тоненький, с отверткой за поясом, ругается с узбеком. Человек без челюсти, больше никто не обращает внимания. Надо сказать, что русский народ действительно терпелив. Вечером в голове словно бродит пар. Читал логику Розанова “О понимании”. Великолепнейший русский язык, а в системе, как и у большинства современных философов,— радость строительства системы. Когда в будущем философы научатся говорить в диктограф (да и диктографы подешевеют), системы будут совсем необъятны.

Щербакову отправлен роман.

28. [VI). Воскресенье.

Отдыхал. Читал Розанова и Бальзака. Вечером Д.Еремин74 читал свои стихи. Острил Богородский75. А до того приходил пьяный Погодин, видимо очень переживающий то, что едет в Москву.

Приезд Тани: Москву бомбят. Я сказал: “Они пойдут на Москву”. Богословский: “Бесполезно, зачем им там класть свои силы”. У всех “немцы не те”.— Дай бог. Но нам так нравится делать положение более легким, чем оно есть на самом деле, привыкнув терпеть, мы думаем все же каждый раз, что терпенью пришел конец, а значит и страданиям: “Дурак — это тот, кто высказывает Умные мысли”.

99

29. [VII. Понедельник.

Появление Тульского фронта. Значит — идут на Москву? Рассказы Татьяны о радиостанции: 10 человек служащих и 88 охраны — узбеки. “Стой” — часовые выговорить не могут, а кричат: “Ой, кто идет!” Питалась молоком и хлебом.

Не Тульский, а Курский. Что лучше?

Читал, усталый, Розанова.

Провожал Погодина в Москву. Сообщение о снятии Шапошникова и здешнего Коваленко. Погодину, перед отъездом, сказал Берестинский, поднимая бокал:

— Скажи в Москве, что бы ни случилось, Ташкент врагу не сдадим — Никому.

Прибежал Родов. Хочет, чтобы я редактировал его книгу76.

30. [VI]. Вторник.

Звонила Войтинская77, почему не пишу в “Известия” — помимо прочего, есть ли деловые отношения? Я сказал — деловых никаких, так как “Известия” мне ни копейки с февраля не заплатили.

1 июля. Среда.

Волнение у Комки по поводу того, получим ли карточки у академиков. В доме академиков вахтер, но тем не менее у спящей жены академика стащили из-под кровати две пары туфель. К Екатерине Павловне пришла женщина, ее провожал милиционер, она дошла до Пушкинской — ее схватили загримированные и сняли часы, сумочки не взяли.

Сообщение о боях под Волховом. Мы-то ничего не знали о них? И теперь пойми, кто врет и кто говорит правду. Вообще информация, если она в какой-то степени характеризует строй, то не дай бог,— ужасно полное неверие в волю нашу и крик во весь голос об нашей неколебимой воле.

Читал Розанова. Пришел режиссер местного театра, принес пьесу “Железный ковер”:

— Это произведение искусства. Но... театр — особое дело.

И очень удивился, что “произведение искусства” не печатают. По той же самой, наверное, причине — “особое дело”.

100

Пришел Смирнов, бывший председатель ВОКСа78. Парень, видимо, здесь голодает.

— Мы боимся победы, потому что после победы наши герои перебьют нас, потому что мы не герои,— сказал он.

— Почерствели. Инженер, 63-х лет, сидел после 37, два года в тюрьме. 18 часов стоял в пытке на коленях, и так как политические сидят вместе с уголовниками, то вдобавок “физики” избивали “интеллектуалов”. Старик сух, собирает корочки.

Будешь сухим! Вся мокрота выбита.

Уезжал Гусев. Человек из театра, добывавший билеты, обокраден:

— Ты сходишь два раза в баню,— говорят ему,— это значит, что нужно два свидетельства о санобработке. Сейчас его до допроса арестовали.

Женщине, с кровотечением, не дали места в вагоне трамвая.

2. [VIII]. Четверг.

Утром по телефону сообщили, что орденская книжка Гусева найдена.

Библиотека — книги писателей! — закрыта, так как нужен кабинет Лежневу79.

По определению Розанова — “типы” низшие (Обломов), “характеры” высшие (Гамлет).

Днем необычайно жарко. Собирался в издательство, чтобы поговорить о деньгах за роман (?) — но не мог. Впрочем, “немогота” сия от безверия в возможность получения каких бы то ни было денег за роман. Это — романтизм. Матвей80, например, не должен переходить фронта, а попасть случайно, допустим ездил — обменяться опытом с другим заводом — мало ли что...

Затем — обед. Бабочкин и Майоров, да еще скульптор, с собачьей фамилией, вроде Фингала81, и более глупый, чем самая глупая собака, наперебой говорили о рыбе. Скульптор доказывал, что есть рыба лучше стерляди, а затем Бабочкин стал рассказывать, как хорошо на Селигере. Домработница пишет [нрзб.]:

— Женька, ты спрашиваешь, как на дачах. Дачей никаких нету, только земля [нрзб.].

Пили пиво. Затем стали вспоминать, где какое пиво и какие были вина и закуски. Смотрю я на свою жизнь — и удивительное

101

дело — только и вспоминаешь о хорошем. Сколько лет разрушаем и все никак не можем разрушить!

Слух о том, что Турция может быть оккупированной СССР, США и Англией и что поэтому немцы бьют на Египет, дабы оттянуть силы.

Каждый день неподалеку от столовой, у тополей, стоят рваные нищие, и стоят так прочно, словно стоять им здесь всегда.

Кажется [нрзб.] в очередях: об академиках, которые “оттирают” от столовой докторов наук. Художник Шемякин82, встреченный мной на улице, сказал:

— Я, знаете, вошел от этого питания в норму. Но теперь, говорят, отменят это.

Но так как он верит только в хорошее, то он сказал:

— Но, кажется, первую категорию не исключают. Обед — опять распаренная пшенная каша без масла на воде, или нечто, слепленное из макарон.

3. [VIII]. Пятница.

Ужаснейшая жара. Чувствуется — она выше температуры твоего тела. Когда ходил в Уз.Гос.Издат., день казался тем бредом, который я испытывал в тифу. Купили для рыбалки удочки и сетки, из которых думаем сделать сачок. Роман читает Лежнев, но, по-видимому, боится читать, ожидая решения Москвы. У Джанибекова взял кофе. Когда я сказал, что хорошо от жары, он удивился:

— Разве помогает?

Вечером пришел Зелинский. Он действительно поправился в больнице. Просил посмотреть его комнату: он спит на полу. Два стула и чемодан. Из верхних окон льют помои.

Мишка83 делает сеть и ему глубоко наплевать, что уже идут бои на улицах Севастополя, что немцы в ста километрах от Александрии, что на Курском направлении, как сообщает вечерняя сводка, немцы ценою огромных потерь ворвались в крупный населенный пункт, может быть, это Воронеж. Вообще незнание у нас поразительное.

Встреченный Ржешевский84 бранил генералов. Их бранят всегда. А так ли они уж бездарны?

С утра, в 9 часов, Штраух85 едет купаться на Комсомольское озеро, затем читает и думает о постановке пьесы Каплера86 “Пар-

102

тизаны”. Он старается не пить и не есть — хочет похудеть. Сегодня лицо у него огорченное.

— Что такое с вами?

— Выпил бутылку пива, не утерпел.

4. [VII]. Суббота.

Голос у диктора вздрогнул, когда он сказал о падении Севастополя. Затем унылый некролог, в котором Информбюро пытается доказать — хорошо, что оставили Севастополь.— На Курском направлении за день немцы потеряли 65 тыс. убитых и раненых и 250 танков. Но вернее, эти цифры пропагандистские, но это, прежде всего, доказывает, что там свершается что-то великое. По-видимому, немцы рвутся к Волге, и, может, даже к Саратову, дабы лишить Москву и Ленинград хлеба и нефти. Вчера со слов актерской бригады, вернувшейся с ДВ87, передавали, что ДВ готовится к войне с японцами. Летчики спят одетыми.