Жара - Ральф Ротман

— Да, конечно, отказываешь мне, да я ничего другого и не заслуживаю. Tomorrow never happens, itʼs all the same fucking day, man[34], — знаешь, чьи это слова?

Де Лоо отрицательно покачал головой и вошел в комнату.

— Я тоже нет, — сказала она. — Забыла. А впрочем, что ты сейчас сказал, я тебя правильно поняла? Ты приглашаешь нас в гриль-бар?

Он кивнул.

— Как-нибудь потом. Я позвоню.

Она подняла руку, помахала ему.

— Ты всегда так говоришь.

Закрыв балконную дверь изнутри и снова погрузившись в тишину квартиры, он услышал звуки флейты, кто-то в доме сыграл всего несколько тактов. Он ополоснул в кухне чашку, вытер ее досуха бумажным полотенцем и поставил назад в полку с постеленной внутри и давно уже не новой фольгой — с рождественским рисунком.

Затем он вернулся в спальню, и снова, едва он только поставил ногу на первую половицу, открылась дверца шкафа, по-хозяйски заняв с душераздирающим скрипом свое законное место в комнате и выдав к тому же его отражение в зеркале, а Де Лоо посмотрел на пальто и платья в целлофановых мешках, на аккуратно сложенные стопочкой, с пожелтевшими газетами между ними, пуловеры, цветные коробки с нижним бельем и чулками, цепочки, платки и пояса, висевшие в мешочке перед зеркалом. Он протянул руку, взял одно из украшений, пощупал его пальцами. Это были высохшие и сморщенные, цвета зерен граната, слегка заигравшие на солнечном свету ягоды шиповника, нанизанные на золотую цепочку, и он снова прикрыл дверцу.

Постояв еще какое-то время в прихожей, он посмотрел на пол, поиграл ключами в кармане пиджака. Потом прекратил это занятие и стал ждать. Когда он закрыл глаза, ему показалось, что тишина удвоилась, а боль под ключицей усилилась. Он боялся дышать, поднял голову и взглянул в зеркало, в котором мало что можно было увидеть под слоем пыли. Разве что тени.

— Где ты?

В щелку двери он смотрел на воду, та бесшумно и серебрясь сбегала по ванне вниз. Мокрое перышко. Дохлые мухи. Он повернулся и вышел. Через вытершуюся на плечах шерсть пуловера проглядывало светлое дерево плечика.

Закрыв входную дверь на ключ, он вытащил из кармана шариковую ручку и попытался написать на том месте, где висела раньше дощечка со звонком, фамилию. Но рыхлая штукатурка крошилась и сыпалась.

3 глава

ЗОЛОЧЕНЫЕ ЗАНАВЕСИ

Они сидели в «Синей обезьяне» за столиком рядом с музыкальным автоматом. На стене над ними оленьи рога с обрывками серпантина, на стойке старинные краны для разлива пива из бочек, с медными и фарфоровыми ручками, а над стойкой — вересковая пустошь в фиолетовых тонах, рамка из гипса. На полке поверх стойки в горшочках из-под горчицы цветы из пестрых лоскутков, фризский кафель и массивная верхушка старой печи из глазурованной глины, а в центре зала, между высокими столами, которые были когда-то бочками, уличный фонарь кайзеровских времен.

— По пивку? И водочки?

И хотя обе вращающиеся двери стояли открытыми, дым был настолько густым, что тех, кто сидел на круглых табуретах в конце стойки, где вспыхивали и булькали световые табло игровых автоматов, исчезая, словно мыльные пузыри, практически не было видно. Гарри, сидевший рядом с проходом в бильярдную, сморщил свой утиный нос и кивнул. Его лоб блестел, глаза покраснели, взгляд осоловел, прическа тоже потеряла отчасти форму, несколько жирных прядей в беспорядке свисали на ухо. Помимо рабочей одежды, его серого халата, на руке золотой браслет и кольцо на пальце с огромным камнем, имевшим вид обсосанного леденца малинового цвета.

Клапучек повторил свой вопрос, но Эмиль и Бернд никак не прореагировали, они играли в карты и, возможно, не услышали его в общем гаме. Гул голосов, звучавших наперебой, в которых уже чувствовалось, несмотря на раннее время, присутствие определенного количества процентов сорокаградусного алкоголя, перекрывал рвущиеся из колонок шлягеры. Де Лоо отмахнулся.

— Ну, слушай, — сказал Клапучек. — Я угощаю только раз в год. Ты же не будешь обижать меня?

— Ну ладно. Тогда закажи мне вина.

— Оʼкей. — Он поднялся. — Какого ты хочешь? Кислого или сладкого?

— Нет! — взревел Эмиль, не сменивший после работы своих черных брюк в мелкую белую крапинку. Он с такой силой хлопнул ладонью по столу, что пепел в пепельнице подпрыгнул. — Я не позволю смешивать меня с грязью! Я ишачу на них уже двадцать лет, с самого первого их банкротства. Я помог им снова встать на ноги!

Редкие русые волосы растрепались. Пот лил с него градом, он слегка пошатывался, хотя и сидел задумавшись. Он вытащил еще одну сигарету из пачки. Бернд, в шелковой рубашке, щелкнул зажигалкой, но Эмиль не смотрел в его сторону. Он прикурил от своего бычка.

— Ты представляешь, сколько лет своей жизни отдал я этой лабуде. Экстра-блюда высшего класса, торжества на производстве и Рождественские праздники, а Эмиль все готовит и готовит. По субботам, по воскресеньям, всегда, когда надо. А разве меня кто спрашивал о моих желаниях? Или о моей семье?

Бернд поднял карту, помедлил, держа ее в согнутой руке. Потом убрал и бросил на стол другую.

— Мне это было ясно с самого начала. Я все время думал, что значит вся эта хренотень. Что он с этого имеет, корячась так изо дня в день? Почему даже никогда не надует их? Так ведь все делают. Под зад рано или поздно тебе все равно дадут!

Эмиль, казалось, не слушал его. Уставившись в карты, он качал головой.

— Он пришел ко мне, понимаешь? Я не добивался этого места, давно уже снова работал на стройке и получал сдельно в три раза больше. Вдруг однажды он появляется у меня на кухне. Жена пеленала как раз малышку, я пил свое пиво, а он и говорит: «Эмиль, я снова открываюсь. Ты мне поможешь?» Конечно, я сказал «да», не мог же я бросить его в беде. Ударили по рукам, и все тут. И взялись за дело, трудились изо дня в день, с утра до ночи. Мы вернули всех наших прежних клиентов, фирму за фирмой, одного заказчика за другим. А это, знаешь…

— Ну и что? — лениво спросил Бернд. — Что ты имеешь от этого сегодня? Они тебе подсунут кого-нибудь тихой сапой, и все, конец песне. Для таких людей мы просто рабочий материал. Знаешь что, прикинься больным и раздобудь бюллетень, пока тебе и в самом деле не стало худо.

Эмиль выпустил дым через нос, медленно кивнул, вид у него был какой-то отсутствующий. Клапучек поставил на стол поднос с новой выпивкой. Он повернул его так, чтобы Де Лоо было удобнее взять вино. А Гарри наклонился вперед, схватил обеими руками пиво и шнапс и снова удалился в свой угол. Он был занят тем, что прожигал дырки в прокуренной, спускавшейся до батареи гардине.

— Нас ждут неприятности, — сказал Клапучек.

— Конечно, я не профессиональный повар, он это знал. Но охотничий соус, рулет из говядины или запеканка из лапши, бог ты мой, для этого не надо быть обученным поваром. Зато я умею энергично взяться за дело и не спрашиваю, когда конец работы, если идет запарка. Поэтому он меня и взял. И все эти двадцать лет дела идут хорошо, так ведь? Нет испорченных желудков, нет и финансовых потерь. А ты думаешь, они хоть раз додумались сами повысить мне зарплату? Как последняя шестерка, я каждый раз хожу за этим в контору…

— Да я бы после этого палец о палец не ударил, — сказал Бернд и принялся выковыривать окурок из своего янтарного мундштука. — Сходи, дружище, к врачу. Я назову тебе три или четыре места. Ты выложишь им на стол пластиковую карточку больничной кассы, сделаешь кислое лицо — и хоп! можешь четыре недели в потолок плевать. Пусть попробуют покрутиться без тебя. Или ты собираешься пахать на них до самой пенсии?

Хозяйка, маленькая женщина лет сорока пяти, с воздушной прической из взбитых волос, ходила между столами и морщила нос. Веки подведены синим, розовый пуловер из ангоры, кожаные штаны. И голос тоже как из дубленой кожи.

— Эй, парни, у кого из вас носки воняют паленым?

Клапучек ухмыльнулся и погрозил Гарри пальцем.

Тот уже спалил у себя за спиной часть гардины.

— Конечно, обстоятельства изменились, — сказал Эмиль. — Я сам вижу, когда развожу еду клиентам. Все эти новенькие офисы, забитые чиновниками с пластиковыми рожами. Оборот капитала! Карьера! Их уже волнует, сварены ли макароны «аль денте» и пожарены ли бифштексы с кровью или нет! Это в термоизоляционной упаковке-то, представь себе только! Может, прикажете мне брать с собой мясо в дорогу сырым и жарить его с кровью на двигателе? Наш профиль — простая, добротная, однако столовская пища, я сколько раз уже говорил старику об этом. У нас даже микроволновки нет. Ну как я могу приготовить на этом старье жаркое из дикого кабана со взбитым кремом из шиповника или сделать из пюре картофельные медальоны? Или говяжью вырезку «филе-миньон» с кремом из сладкого перца? А знаешь, что она мне каждый раз на это отвечает? Слушай! Да я готов ей в физиономию…