История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц - Степан Козловский

Таким образом, можно зафиксировать существование в былинах типических мест, характерных для всего эпоса в целом, — некоего «метатекста» и локальных типических мест, которые характерны для какого-то одного из героев (нравственный «облик», по меткому выражению В. Ф. Миллера).

Вместе с тем, без непосредственной связи с эпическими материалами, проблема повтора в лексике была объектом исследований филологов и лингвистов советской эпохи и современности.

В книге Г. Г. Москальчук «Структура текста как синергетический процесс»[300] описывается современное положение в науке. В частности, исследовательница констатирует, что работ и ученых, рассматривающих повтор действительно в целом тексте, найдется не очень много: Артеменко,[301] Еремина,[302] Москальчук — и делает из них соответствующие выводы.

Как отмечает Г. Г. Москальчук, «наряду с обеспечением связности предложений в тексте повторяющийся комплекс является носителем темы текста, обслуживает ее преемственность от начала словесного произведения до его конца. Повторяющийся комплекс постепенно трансформируется, эволюционирует в тексте. О значимости повторов в тексте можно судить, проделав простейший эксперимент: если прочитать только неповторяющиеся элементы текста, то нельзя судить о его теме. Тест на вычеркивание повторов из текста делает его непонятным, так как удаляется тема. И наоборот, если прочитать только повторяющуюся часть текста, то его смысл и даже многие детали смысла, и в особенности структуры целого, будут ясны и понятны».[303]

«Множественность развертываний иногда оказывается необходимой для правильного восприятия темы читателем. … То, что повторяется во всех элементах, воспринимается читателем как их тема» (Жолковский, Щеглов (по Москальчук[304])).

Повторяющийся комплекс является важнейшим смысловым и структурно-композиционным стержнем текста, его наиболее значимой и стабильной частью.

К сожалению, в работах подавляющего большинства ученых, изучающих проблемы анализа фольклора, значение «типических мест» — повторяющегося комплекса, недооценивается или просто игнорируется.

В данной ситуации может служить примером подобного подхода мнение Б. Н. Путилова, поскольку его труды в современной фольклористике стали уже классическими, а выводы отражают в целом сложившийся комплекс воззрений на эпос.

Он, в частности, в книге «Экскурсы в историю и теорию славянского эпоса»[305] утверждает следующее:

«Составляющие элементы эпического мира предстают как отобранные и соответствующим образом осмысленные. Отобранности соответствует типовой характер составляющих эпического мира. Многообразию, многоликости и пестроте эмпирической действительности он как бы противопоставляет типовую избирательность, устойчивую характерность, единообразие. Вариативность допускается, но непременно в пределах именно единообразия, устойчивости мира в целом и его частей. Так, главные персонажи русских былин предстают как вариации единого, типового образа богатыря. Свои вариации существуют для врагов: образы чудовища, змея, чужеземного царя или военачальника. Второстепенные персонажи мало варьируют: из былины в былину переходят образы князя Владимира, матери богатыря, бояр и др. Эпос знает ряд типовых ситуаций (выезд из дому, предшествующее ему предзнаменование, типовые встречи, поединки и пр.). Типовыми же являются локусы, обозначающие цели богатырских поездок, места встреч, поединков, других судьбоносных событий. Типовыми оказываются предметы культуры, вовлекаемые в эпическое повествование (дом, дворец, внутреннее убранство, оружие, одежда, снаряжение коня и пр.). Типовой характер реалий лишает их конкретной исторической привязки, ставит их как бы вне определенного времени, «прописывает» их именно в эпическом мире. Можно сказать, что эпический мир предстает принципиально организованным и направленным соответственно внутренним задачам эпоса, его художественной природе».[306]

Если рассуждать подобным образом (без учета семиотики фольклора), то и большую часть летописных реалий социальной практики мы будем вынуждены считать типовыми и, следовательно, лишенными «конкретной исторической привязки». (Поскольку войны и сражения повторяются из века в век, даты и т. д. могут быть признаны верными лишь очень условно, так как брались они летописцами (особенно в ранний период русской истории) зачастую случайно, по аналогии, в одной из византийских хроник и т. п.[307]).

Однако «типовой» характер реалий имеет определенную последовательность своих составляющих, которая допускает вариативность в некоторых пределах. Алфавит как система знаков также обладает «типовым» характером, но это не лишает язык возможности формировать с его помощью самые разнообразные слова и тексты.

Таким образом, повторяющийся комплекс, и типические места эпоса в том числе, показывает в первую очередь тему, логическую основу текста, о которой можно судить по всей совокупности повторяющихся элементов.

Тема в каждом эпическом сюжете ориентирована на личность какого-либо героя, с характерным лишь для него образом действия, но в то же время она имеет типические места, связующие различные сюжеты, объединяя их в общий метатекст с единой парадигмой логического восприятия эпоса.

Ситуацию с «общей темой» эпоса нагляднее всего можно проиллюстрировать с помощью исследований П. Д. Ухова по атрибуции русских былин. На сегодняшний день это лучшее текстологическое изыскание в области изучения роли и значимости повторяющегося комплекса в русском героическом эпосе.

Он пишет следующее: «Объем типических мест в контексте былинных произведений исключительно велик…, типические места составляют примерно от 20 % до 80 % всего словесного текста былин. Номенклатура типических мест в былинах огромна. Не будет преувеличением определить ее многими сотнями».[308] «Одним словом, все значимые моменты сюжета переданы типическими местами».[309]

Более того, даже те сказители, которых принято относить к категории «импровизаторов» (А. П. Сорокин, В. П. Щеголенок), употребляют «типические места» к месту, то есть непроизвольно, и все их «общие места» обладают специфическим сходством.[310]

Как отметил по этому поводу Ю. А. Новиков, «Сопоставление вариантов, исполнявшихся в 1860–1871 гг., показывает, что Андрей Сорокин вовсе не был импровизатором».[311]

З. М. Петенева в этой связи утверждает: «Фольклорный текст обладает сплошной формульностью: он состоит из формул-ситуаций (иногда их называют «общие места», «эпические места»), формул-тропов, формул-запевов, формул-зачинов, формул-концовок, которые конструируются из более мелких формульных единиц — формул-микроситуаций, формул-стихов, формул-фразеологизмов».[312]

Таким образом, эпический «алфавит» русских былин весьма широк и может составить массу комбинаций для одного и того же по смыслу текста.

Вместе с тем П. Д. Ухов в своей работе неоднократно отмечает, что количество комбинаций типических мест меньше, чем количество вариантов: «Из 135 вариантов типического места (пир у князя Владимира) образовалась лишь 41 комбинация, то есть у целого ряда сказителей наименование гостей и присутствующих на пиру, совпадает[313]». В данном контексте для осознания роли и значения эпической традиции большой интерес представляют опыты по отражению восприятия реального события коллективом: «Опыты по восприятию картины[314] пульмановского паровоза показали наличие 80,9 % правильных деталей, отмеченных коллективом, 8,1 % — неправильных, 11 % — мнимых».[315]

Несмотря на массу возможных вариантов былины, комбинаций типических мест гораздо меньше, то есть можно говорить о том, что при передаче текста основная роль уделяется трансляции смысла в меру способностей сказителя его осознать. Смысл сохраняется лучше, чем форма.

П. Д. Ухов достаточно наглядно показал, что различия в «типичных местах» в основном сводятся к передаче смысла синонимичными, либо близкими по значению и дополняющими их компонентами формул. В то же время ученый в данном исследовании довольно убедительно доказывает, что сказители не заучивают наизусть тексты былин, но «усваивают[316]» их, то есть фактически перенимают смысл былины, передать который без применения «типических мест» практически невозможно.