Русский Нил - В Розанов

30 Граф Капнист Павел Александрович (1840-1904) - сенатор, попечитель Московского учебного округа. Централизованная система образования состояла из учебных округов, в которые входили по семь или восемь губерний. Во главе учебного округа стоял попечитель.

31 Здесь и далее у Розанова описка: братья Розановы жили в Симбирске в 1870-1872 годах.

32 Книга Г. Т. Бокля "История цивилизации в Англии", столь популярная в России в 60-е годы, вышла в двух томах в издании Тиблена и Пантелеева (СПб. 1863-1865) в переводе К. Бестужева-Рюмина и Н. Тиблена. Перевод выдержал три переиздания. Но наряду с ним существовал другой перевод - А. Буйницкого и Ф. Ненарокомова, который тоже переиздавался три раза.

33 См.: "Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников Иудейских..." (Иоанн, 3, 1). Петр и Иоанн, апостолы, прежде были рыбаками. Это любимая мысль Розанова, которую он по случаю всегда приводит "в пользу малых мира сего".

34 См.: "Самодеятельность" (листок "Вестника благотворительности"). Спб. 1870. Выходил два раза в месяц. Издатель-редактор д-р А. Тицнер.

35 См.: И. Н. Пушкин (Чекрыгии). Жидок. Сборник еврейских песен, куплетов. романсов и арий со сценами, в двух частях, с фотографическим портретом автора. Изд. 3-е. М. 1879.

36 Карамзинская библиотека была основана в 1846 году.

37 Первым председателем правления библиотеки был Языков Петр Михайлович, брат известного поэта, должность перешла по наследству его сыну Александру Петровичу.

38 См.: К. Фогт. Физиологические письма. Изд. 2-е. СПб. 1867, вып. 1-2. (Ч. Л а й е л ь) Геологические доказательства древности человека. С некоторыми замечаниями о теориях происхождения видов Чарльза Ляйэлля. СПб. 1864 (на обороте книги заглавие сокращено: "Древность человека").

39 Из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Молитва" (1839).

40 См. русский перевод в издании: "Краледворская рукопись. Собрание древних чешских лирических и эпических песен". Перевод Н. Берга. М. 1846.

41 Квадривий- четыре учебных предмета: арифметика, геометрия, астрономия и музыка, которые вместе с тремя другими - грамматикой, диалектикой и риторикой (т р и в и и) - составляли круг так называемых семи свободных искусств. На этой базе покоилась школа поздней античности, затем это легло в основу средневековой школы. Различию тривия и квадрнвия впоследствии дано было значение различия между гуманитарными и реальными (естественными) науками.

42 См.: Д. Щеглов. История социальных систем от древности до наших дней. В 2-х тт. Изд. 2-е. СПб. 1891, т. 1. В. Н. Чичерин. Политические мыслители Древнего и нового мира. М. 1897, вып. 1.

43 См.: "Новозаветный Израиль" (Собрание сочинений. СПб. Издание товарищества "Общественная польза". В. г., т. IV).

44 См.: Исаия. 53, 3-10. Розанов везде понизил заглавную букву Мессии, преследуя свою задачу. Текст приведен неточно.

45 Розанов полемизирует с писателем-богословом Г. К. Пластовым (1827-1899), издание которого "Толкование на книгу пророка Исаии" (СПб. 1896) находилось в его библиотеке.

46 Ср.: "Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия" (Иоанн, 3, 3).

47 В просмотренных номерах "Русского богатства" за 1906-1907 годы обнаружить стихи не удалось.

48 Розанов называет имена женщин, причисленных христианской церковью к лику святых за распространение новой веры: святая Берта (VI в.) - франкская принцесса, жена короля кентского (Англия) Этельберта; святая Клотильда (475-545) - жена франкского короля Хлодвига; святая Ольга (X в.) - жена князя Игоря; святая Нина (276-340) - грузинская просветительница.

49 Розанов имеет в виду Владимира Григорьевича Черткова (1854-1936) публициста, издателя, близкого друга Л. Н. Толстого. Крайне отрицательно настроенный к толстовству, Розанов обвинял Черткова в его пропаганде (см.: В. Розанов, "Друг великого человека" - "Новое время", 5 июня 1911 года).

МАРИЭТТА ЧУДАКОВА

ПЛЫВУЩИЙ КОРАБЛЬ

Это неторопливое повествование о великой реке, родящей "из себя какое-то неизмеримое хозяйство, в котором есть приложение к полуслепому 80-летнему старику, чинящему невод...", спустя восемьдесят лет не только радует читателя, но и удручает его, чего автор не мог предположить.

Перед нами - будто не быль, а сказка о золотой рыбке, о том, как старик ловил неводом рыбу, а старуха пряла свою пряжу.

Пушкинские старик со старухой, жившие у синего моря, оказались счастливей их потомков, живущих сегодня по берегам Волги: ведь в сказке, как помнит каждый, "глядь - опять перед ним землянка". Та самая, его! У него ничего не отняли: ни землянки, ни его собственного разбитого корыта, ни той прибрежной полосы, на которой ему или отцу и деду его вздумалось когда-то основать свое жилье. Вот этого-то сравнения и не выдерживают нервы сегодняшнего читателя прекрасного розановского повествования о "русском Ниле".

"...А она, матушка, все стоит" (течет...). Нет, это уже не про нас - про другую какую-то сказочную страну, про другую Волгу...

...Двадцать лет назад, то есть через шестьдесят лет после описанного Розановым путешествия, мне удалось осуществить давнее желание подняться от Астрахани до Москвы - увидеть наконец главную реку средней России. На ее берегах росла моя мать, потом воевал отец; силою вещей Волга оказалась - в начале войны - и среди моих собственных самых ранних жизненных впечатлений, тех, что остаются в составе начальной памяти. И вот, спустившись прежде по Ахтубе на байдарке, в Астрахани села на пароход "Николай Некрасов". Побаиваясь все же скуки непривычного бездействия, купила в Астрахани в букинистическом потрепанный том "Братьев Карамазовых". Но в первые же часы возникло то самое состояние, которое с крайней точностью описано Розановым: смывание накопившейся у столичного жителя усталости от насильственных пассивных впечатлений новизной "влажных" звуков, иных впечатлений. "Мерных ударов колес по воде", само собой, уже не было, но как быстро стало ясно, что будешь и будешь сидеть на палубе и без всякой скуки смотреть на бесшумно движущееся навстречу носу парохода спокойно-мощное течение реки, на слепящие блики. Читать не хотелось! Поверх книги часами смотрелось на эту живую воду, которая, по слову Розанова, "точно не движется, а только "дышит""... Медленно менялись слева и справа берега от века неизменной реки, виденные тысячу лет до нас иными, давно погасшими глазами,- все те же, казалось, берега. Где-то вблизи Куйбышева все, однако, переменилось.

Берега пропали. Мы плыли уже не по реке, а по странной бескрайней не морской, не речной глади, над которой клубился туман, и пароходы среди бела дня переговаривались гудками.

Конечно, я знала про плотины и водохранилища. Но такого резкого впечатления почему-то не ждала. Хорошо помню, что возникшее при этом чувство не исчерпывалось горечью, в гораздо большей степени это был бессильный гнев как всем известно, одна из самых изнуряющих эмоций.

Мы плыли по отнятой у большого народа реке, и невозможно было отрешиться от мучительного сознания, что никто и никогда не сможет уже взглянуть на проплывающие мимо, но, однако, невидимые берега глазами тех, кто взирал на них шестьдесят, сто, двести и триста лет назад. Отделаться от этого чувства не удавалось - отнято было слишком многое, и как-то бесстыдно, неперсонифицированно. В ушах звучала детская дразнилка: "Обманули дурака на четыре кулака!"

Второе сокрушающее впечатление поджидало в Волгограде. (Вот клеймо, оставленное эпохой,- название этого города! Что хочешь, то и делай теперь Сталинградом обратно не назовешь. Царицыном еще глупее! Мы несем наказание безвыходности. Так и будет Сталинградская битва происходить в несуществующем городе.) Пароход там стоял пять часов, можно было распорядиться временем. Мой отец, пехотинец московского ополчения, не писал нам из-под Сталинграда год. Уже вернувшись после войны, он объяснял, что хотел приучить семью к мысли о своей гибели заранее,- сомнений в том, что он погибнет не сегодня, так завтра, у него не было: вокруг ежечасно гибли однополчане, и его мучило, что письма их еще идут.

И вот я увидела это, и, как написали бы ранее, свет померк в моих очах. Я настаиваю на том, что статуя, высящаяся над пропитанной кровью приволжской степью, во-первых, не может быть передана никакими фотовоспроизведениями, а во-вторых, не имеет отношения к нашим земным масштабам и треволнениям. С первой секунды становится ясно, что она сработана никак не руками землян, а опущена на нашу землю при помощи тросов с какого-то космического инопланетного снаряда. Водруженная, или, скорее, нахлобученная, на курган, она господствует над огромным пространством и лишает тех, кто идет к кургану, возможности сосредоточения. Подавляя естественные приличествующие случаю чувства, вместо них она навязывает появляющимся в радиусе ее действия людям одно идиотически-возбужденное изумление перед масштабом содеянного: ишь ты! вот это да! Не знаю, может, за прошедшие годы люди к ней приобыкли - тем печальней. Чистая величина, но, однако, почти физически угнетающая. Неужели и это непоправимо? В тот год мне думалось, что - нет, что вернуть здесь земле, которая сама себе служила памятником, прежний облик возможно.